Ульяна Соболева - Лезвие

— Дааа, малыш… еще раз. Ты уже там…

Я слышала его сквозь туман наслаждения, нескончаемого, как безграничная агония. Вот она — причина этого дьявольского притяжения, необъяснимого никакими доводами рассудка. Я просто принадлежу ему, на каком-то астральном уровне, где-то во всех параллельных Вселенных космоса. И никто и никогда не дал бы мне то, что давал он. Он водил меня по краю лезвия, он резал меня то глубоко, то нежно, то ощутимо, но всегда давал его чувствовать и запоминать, ставил на мне клейма каждым словом и прикосновением еще задолго до того, как я его забыла.

Он был дьяволом секса… даже не богом, и он знал, чего я хотела даже тогда, когда я сама этого не знала. Когда он кончал внутри моего тела, запрокинув голову, вбиваясь на дикой скорости, клеймя уже изнутри, я стонала вместе с ним… в унисон его крику.

Он брал меня всю ночь напролет, в каждом углу этого несчастного кабинета, который мы превратили в руины и дико совокуплялись на разбросанных на полу книгах, на подоконнике, в кресле, когда он жадно зализывал мою растертую им же плоть, а потом удерживая меня за волосы, толкался раскаленным членом мне в рот, и я… о да, я исступленно его сосала, закатив глаза и зверея от вкуса порока у себя во рту и от его пальцев, натирающих мой истерзанный клитор. Мои крики и его рычание, хриплые стоны, прерывистые грубые фразы, которые переходили в жаркий шепот, слились в одно целое. Когда я, обессиленная, с синяками на теле от его жестоких пальцев, со следами от его жадных губ, наконец-то поняла, что все закончилось, я даже не плакала, я хрипло всхлипывала. Такого наслаждения в моей жизни не было и не будет. Но теперь в моей жизни есть он. Зверь. И рано или поздно он сожрет не только мое тело, но и мою душу. Конечно же, я ему проиграла… и ни на секунду об этом не жалела.

Зарецкий Анатолий Владимирович вальяжно расселся в широком кожаном кресле, обмахиваясь пластиковой папкой и раздраженно отгоняя назойливо крутящуюся возле него муху. Форменный китель висел на вешалке рядом, а на генерале была расстегнутая на несколько пуговиц рубашка, которая взмокла под мышками и чуть разошлась на выпирающем животе, мягком, как желе, и двигающемся каждый раз, когда Зарецкий менял позу. В кабинете не работал кондиционер, и он с утра зверел от жары, которая буквально плавила его тучное тело, как воск, скатываясь каплями пота по затылку, по бульдожьим щекам, по спине и даже по ушам. Вентилятор от этой напасти не спасал. Генерал всегда психовал, когда ему становилось жарко, вся кожа начинала чесаться, и Зарецкому хотелось содрать ее до мяса. Перед ним стоял вспотевший пузатый графин с ледяной водой, в который его секретарша, и по совместительству рабочий рот и дырка, куда он спускал напряжение, если возникало такое желание, приносила и подбрасывала лед. Как и в его бокал с виски. Напротив генерала сидел Данила Петрович Малахов и промакивал лицо бумажной салфеткой. Перед ним в стакане с водой плавал лед, и он предпочитал смотреть именно туда, а не на генерала.

— Мы над этим работаем, — ответил на вопрос, заданный секунду назад, и отмахнулся салфеткой от мухи, — прорабатываем сразу три стратегические линии. Им не соскочить с крючка. Две рыбки уже глубоко его заглотили.

Малахов самодовольно хохотнул, но генерал даже не улыбнулся.

— На хер мне твои рыбки нужны? Ты мне ворона треклятого достань, да так, чтоб с отбитым клювом, а желательно обоих. Можно на вертеле и ощипанных, как курей.

— Так мы с этим и работаем. Я с женой Зверя, а Балдуев с дочкой Графа уже пару месяцев в тесном контакте в онлайн переписке.

— Абалдуев. Вы мне вот где сидите, — провел рукой по горлу и отхлебнул коньяк, нажал на коммутатор и рявкнул:

— Что там с кондиционером? Я сейчас всех к такой-то матери поувольняю.

— Мастер работает, обещает минут десять, и все включат.

— Скажи, не включит — работы у него больше нет. Будет, сука, слесарем впахивать в три смены на зоне. Я найду, за что его туда упрятать.

— Он знает.

— Вот и хорошо, что знает.

Повернулся к Малахову, промакивая свои три подбородка салфетками. Кусок салфетки так и залип между складками.

— Мне нужны результаты. Вместо обещанного мне еще месяц назад разрыва эти оба трахаются как кролики, у меня жучки ломаются от тех извращений, что там творятся. Дочка Графа еще ни на одну стрелку не приехала, кормит завтраками твоего Абалдуева.

— Балдуева.

— Та мне насрать. В общем, так. Мне нужны результаты на этой неделе. Подключай Диму своего, пусть трахнет эту склеротичку, или не знаю, что там с ней сделает, но чтоб Зверь мне согласился со всем, что я предложил. Пока она его держит за яйца — не согласится. А мне больше некого туда сунуть. Мне эта гнида нужна с его возможностями и связями.

— Так может, по второй линии? Там если дочь Графа клюнет, он точно согласится. А то и оба.

— Вот мне и надо — оба.

— Все будет. Мы работаем не покладая рук. Пока что у Дмитрия не получается даже на связь выйти, этот чокнутый псих ее запертой дома держит.

— Этот конченый псих вместе со своим братцем Ахмеда завалил. И других своих конкурентов в могилы загнал. Надо, чтоб не имела она на него влияния, не то он и тебя, Данечка, на помойке прикопает с дочкой макаронников в одной могилке.

Коммутатор затрещал, и Зарецкий сдернул трубку.

— Да. Ну что там?

— Максим Савельевич Воронов ожидает встречи с вами.

— Что с кондиционером?

— Еще несколько минут.

— Я жду больше двух часов.

— А что делать с…

— Что делать? А ничего, пусть ждет, я закончу здесь и попрошу войти. Позаботься, чтоб нам не мешали. Я его, сучонка, на встречу три раза приглашал, и наглый ублюдок каждый раз смел ее перенести или отменить.

— Конечно.

Поднял взгляд больших голубых навыкате глаз на Малахова.

— Неделю тебе на все про все. Больше не дам. Не справишься — пойдешь в отставку.

— Я справлюсь.

— Вот и отлично. Не зря, значит, штаны на своей должности протираешь и особнячок себе отстроил с двумя бассейнами. Слышал, дочку скоро замуж выдаешь?

— Да. Свадьба через два месяца.

Малахов прям расплылся от удовольствия.

— Конечно, через два. Через три то уже видно будет, отчего спешка такая, а, Данила Петрович?

Улыбка тут же пропала с лица Малахова, и уголки губ опустились.

— Та ладно тебе. Они бабы все блядины те еще. С пеленок одним местом живут и нами воротить пытаются. Провернешь все как надо — трехкомнатную квартиру доце твоей в центре подарю. От государства. И зятя пристроим как надо. Все, давай. Пшел отседова.

— Я еще хотел спросить…

— Спрашивай.

— Мне нужно ваше разрешение на проведение генетической экспертизы несовершеннолетнему и развязанные полностью руки для работы с архивами.

— А когда это я тебе руки завязывал? Чего ты там уже нарыть собрался?

— Еще одну причину для развода наших голубков.

Зарецкий ухмыльнулся и пригрозил Малахову жирным указательным пальцем.

— Ух ты ж и шельма. Не зря я тебя десять лет назад подобрал. Все, вали. Некогда мне. В другую дверь выйди, чтоб с Вороновым не столкнуться.

Едва Малахов прикрыл за собой дверь — включился кондиционер, и Зарецкий встал, чтоб надеть китель. Застегнул все пуговицы на рубашке. Грузно сел обратно в кресло. При наглом сученыше надо быть при параде.

— Света, зови сюда этого… Воронова. И принеси нам доску.

Когда Воронов вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь, Зарецкий ощутил уже знакомое чувство раздражения и в то же время какого-то инстинктивного страха. Он жил где-то в подкорке, как страх перед опасным хищным зверем, даже если он на цепи и обколот транквилизаторами, а у вас имеется оружие, вы все равно знаете, что есть какой-то весьма немаленький процент, что он все же вас сожрет или основательно потреплет.

— Работаем допоздна, Анатолий Владимирович? Что ж так? Проблемы с деньгами? Плохо платят? Так давайте к нам, если чего, пристроим, вы только скажите.

Насвистел "наша служба и опасна, и трудна", и Зарецкий выдавил подобие улыбки. "Ничего, гнида ты бандитская, я сделаю все, чтоб тебя закопать, выскочка проклятый. Ты мне поперек горла торчишь, как и братец твой".

— Так Родину защищаем. Не покладая рук и ног. У нас и для вас, Максим Савельич, место отыщется. Вы тоже обращайтесь, ежели чего.

— Спасибо, но уж лучше вы к нам.

Сел напротив Зарецкого, повертелся в кресле, попрыгал на нем, потрогал подлокотники, поджав губы и наигранно кивая.

— Кажется-таки да, с финансами все не так уж и плохо. А это во всех кабинетах нашей родной мили… полиции такая роскошь или только у избранных?

Он начал его раздражать еще сильнее. Наглая самоуверенная тварь, которая в былые времена уже давно б парилась на нарах, а то и у стенки стояла, теперь сидит у руля и думает, что ей все позволено.

— У избранных, Максим Савельич, только у избранных.

— Кем избранных?

— Народом, конечно же. Кем же еще?

Вошла Света с подносом, сделанным в виде шахматной доски, и расставленными на нем рюмками. Поставила посередине стола. Воронов присвистнул, глядя на рюмки.

— Коньяк против водки? Виски против текилы? Что пьете и чем проигрывать будете, Максим Савельич?

— А я сегодня не пью и не играю, Анатолий Владимирович.

Зарецкий прищурился, ну и хитрый сучонок. Не так и не эдак не подступишься.

— Конечно, зачем вам играть, если вы уже проигрываете.

— Кто сказал? — ухмыляясь спросил Зверь.

— Звезды.