Ответ оказался таким простым, что он даже рассмеялся. Это Эвре. Он отвезет ее обратно в Эвре. Там уж никто не станет спорить с тем, что она ведьма, все в это верят. Морис спросил, может ли он познакомиться с мадемуазель Рикарди, и Селеста бесхитростно ответила, что сегодня это невозможно: Мариетта должна быть в Лансере и ухаживать за его больной родственницей — в последние несколько дней она проводила там много времени. Морис не слишком торопился проведать свою кузину, но девушку, которая за ней ухаживает, ему надо было увидеть как можно скорей.

Лишь покровительство богов уберегло его от столкновения с Леоном на полном скаку. Он заметил клубы пыли заблаговременно, на таком расстоянии, что, повинуясь шестому чувству, успел свернуть с дороги под деревья. Встречным всадником точно был Леон. Они ни разу не встречались, но кто еще мог так искусно управлять конем на огромной скорости и выглядеть таким грозным.

Морис подождал, пока всадник скроется из виду, и только после этого покинул укрытие. Леон был настоящим воителем, об этом свидетельствовала вся его подтянутая, мускулистая стать. С подобным противником Морис не имел намерения сталкиваться в открытом бою.

Мадам Сент-Бев спала, когда он приехал, и, к его вящему огорчению, экономка сообщила, что мадемуазель Рикарди уехала из Лансера полчаса назад. Домоправительница была этим недовольна. Мадемуазель Рикарди очень нужна в Лансере как сиделка, но сегодня она пробыла здесь едва ли пять минут.

Морис в ярости щелкнул хлыстом по сапогу, понимая, что упустил возможность. Ему надо было захватить ее подальше от подозрительных глаз. Встреча с ней наедине в Лансере была бы идеальным вариантом. Они были бы уже на полпути к Эвре, прежде чем ее кто-либо хватился.

Морис походил по комнате с узорчатым полом, которая так раздражала Леона, гадая, когда ему выпадет следующий шанс, но его размышления были прерваны известием о спешном приезде Мариетты.

С довольной усмешкой он слушал, как она бежит вверх по лестнице и дальше, к комнате его кузины. Он медленно подошел к подножию лестницы, намереваясь по ней подняться, но в этом уже не было нужды. Мариетта вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, щеки у нее разрумянились, глаза блестели. Он ждал ее чуть в сторонке, опершись рукой на резное перило лестницы. Элегантная фигура в модном костюме.

— Ох! — вскрикнула Мариетта в изумлении, но тотчас овладела собой. Это, должно быть, свадебный гость из Монпелье. Заметив, что он собирается подняться по лестнице, она сказала: — Боюсь, что мадам Сент-Бев сейчас спит.

Он улыбнулся. То была странная улыбка, а в глазах у него горело любопытство. Лицо какое-то ненормально бледное, но когда он подступил ближе, она поняла, что это от пудры. И он даже не пытался отступить, чтобы она могла пройти.

— Я хотел повидать вовсе не мою кузину, мадемуазель Рикарди. Я приехал, чтобы встретиться с вами.

— Она оправилась от лихорадки, но ей придется набираться сил еще много недель, — сказала Мариетта, не в состоянии придумать иной повод для его встречи с ней, кроме желания осведомиться о здоровье родственницы.

— И она не принимает посетителей?

— Она вполне может их принимать, когда бодрствует, — ответила Мариетта.

Она остановилась перед гостем, не понимая, почему он не отступает в сторону, чтобы дать ей пройти. Запах его духов был чересчур сильным, сладким и противным.

— Но разве сейчас возле нее никого нет?

Голос у него приобрел бархатистый оттенок, однако не стал от этого приятнее.

— Нет.

Мариетта сделала решительный шаг вперед с намерением вынудить его посторониться и дать ей возможность пройти. Безрезультатно: он лишь отступил ближе к началу лестницы.

— Вы, кажется, спешите, мадемуазель Рикарди. Позволите ли вы мне ненадолго составить вам компанию?

— Я привыкла ездить верхом без чьего-либо сопровождения.

Мариетта хотела как можно скорее расстаться с этим человеком. Ей не нравились его манеры, запах его духов, его улыбка, его глаза.

Он погладил рукой в перчатке округлую верхушку на столбике перил, и солнечный свет упал на огромный алмаз на его пальце, сверкнувший множеством искр. Мариетта смотрела на драгоценный камень как завороженная. Однажды она видела алмаз такой величины — на руке у человека, который приходил к ее бабушке. Человека, который потом схватил бабушку и приказал сжечь ее на костре. Человека, которого Леон видел на постоялом дворе в Эвре.

Мариетта медленно перевела взгляд с перстня Мориса на его лицо, и ею овладел ужас.

— Нет! — выкрикнула она и попыталась обойти его.

Он поймал ее руку и заломил ей за спину.

— Ваши вопли только напугают мою родственницу и сослужат вам плохую службу, — со злобой процедил он, продолжая удерживать Мариетту силой.

Она тщетно сопротивлялась, извивалась, кусалась. Гладкая кожа тонкого ремня оплела ей запястья таким крепким узлом, что она закричала от боли.

— Полагаю, мне придется сопровождать вас в дороге, мадемуазель Рикарди, — заявил он издевательским тоном, выволакивая Мариетту за собой во двор, несмотря на то что она продолжала сопротивляться. — Это будет долгая поездка, последняя для вас.

Крики Мариетты о помощи застряли у нее в горле. В доме только Элиза, экономка и слуги. Элиза настолько слаба, что не сможет встать с постели, даже если услышит ее крики, а слуги ничем не смогут ей помочь. Колесо сделало полный оборот. Она умрет по воле судьбы, сгорит в огне на холме Вале. Но не будет покорной жертвой. Ни за что и никогда!

Она пнула Мориса изо всех сил, и черты его напудренного лица исказились, стали еще более злобными и жесткими. То было лицо мужчины не старше двадцати семи или двадцати восьми лет, однако оно выглядело сейчас таким же старым, как само время. Ужасное лицо смерти.

— Только попробуй причинить мне неприятности, тогда умрешь не ты одна, а и Лев Лангедока. Он приютил и защищал тебя, зная, что ты ведьма. Против такого обвинения даже он окажется бессильным. А также Жанетта и Селеста, поскольку имя де Вильневов запятнано связью с колдуньей, и преследованиям не будет конца.

Мариетта хотела лишь одного — безопасности для Леона и готова была заплатить за это цену самую высокую из всех для нее возможных, то есть принять смерть без протеста.

Она села на свою кобылу, выпрямила спину и высоко подняла голову.

— В Эвре? — спросила она невозмутимо, в то время как девчонка-гусятница поспешила прогнать с дороги стадо вверенных ей домашних птиц.

— Полагаю, что это самое подходящее, — ответил Морис, словно речь шла о куске какой-нибудь материи или чем-то подобном, а не о месте ее грядущей смерти.

Мариетта поразмыслила, выполняет ли он свою миссию ради того, чтобы попасть в фавор к Монтеспан, или за деньги. Вероятнее всего, что за деньги. Инстинктивно она поняла, что ее собственное тело не привлекает его, и от души порадовалась этому обстоятельству. Могло случиться, что ей пришлось бы претерпеть и это унижение. Любовницами Мориса скорее всего были особы, с ним сходные, если такой, как он, вообще способен любить.

Ей казалось непонятным его ухаживание за Селестой. Видимо, ему это далось нелегко. И ведь это лишь для того, чтобы выведать что-то о ней, Мариетте. Бедная Селеста, до чего плохо она разбирается в людях, если не может устоять перед чисто внешним лоском! С другой стороны, Селеста счастливица, она жива и проживет еще долгие годы, обзаведется детьми. Может случиться, что детьми, носящими имя де Мальбре.

Не стоит думать сейчас о Леоне и о его чувствах, когда он услышит сообщение Анри и узнает, что она уехала. О его возможных страданиях. Он с ними справится. Женится на Элизе, и она, Мариетта, станет для него только воспоминанием.

Мариетта закрыла глаза от боли. Ведь она приказала себе не думать о нем, но это невозможно. Он завладел ее разумом и ее сердцем, она уйдет в вечность с его именем на устах. Мысль о его любви к ней даст ей силу вытерпеть пытку огнем, не умоляя о пощаде.

Они ехали по дороге, на которой Мариетта ни разу не была с тех пор, как они с Леоном въезжали в Шатонне. Морис давно уже перерезал ее путы, почувствовав, что она сдалась. Небо начало блекнуть — наступали сумерки. Сумерки были и в тот день, когда Мариетта осадила свою лошадь, с тоской посмотрев на негостеприимные стены Трелье. Сумерки, когда Леон, пришпорив Сарацина, повернул его назад со словами: «В Шатонне вы будете в большей безопасности, чем в Трелье»…

Остановились они на сравнительно долгий отдых, когда сменяли лошадей, а на следующее утро были уже в Тулузе, проехав мимо той гостиницы, из которой она убежала от Леона, проехали и по той улочке, на которой Леон догнал ее и поцеловал.

Проходили часы. Дни сменялись ночами. Пришлось еще раз сменить лошадей и пережить еще один рассвет.

Тот ли это ручей, на берегу которого они сидели? Леон тогда дал ей хлеба и сыру.

Мариетта так давно ничего не ела, что не могла ясно судить о том, какое расстояние они проделали и сколько времени длится их странствие. Впереди открылась дорога, обсаженная подстриженными деревьями, и это напомнило ей аллею, ведущую к замку или куда-то еще. Мариетта чувствовала себя сбитой с толку и больной. Они с Леоном ехали по такой же дороге утром после того, как обманули инквизитора. Было жарко, и деревья давали приятную тень, как и теперь.

Сердце у нее бурно забилось и стало трудно дышать. Впереди открылось целое море деревьев. А над деревьями вздымался к небу холм Вале.

Очень скоро они углубились в лес, дорога стала знакомой, и прежде чем Мариетта успела собраться с мыслями, перед ними открылся вид на Эвре. И люди, босоногие, возбужденные, орали во все горло:

— Ведьма! Нобль поймал ведьму! Колдунья Рикарди вернулась!

Люди сбегались со всех сторон, с криками вертелись вокруг прибывших, словно в ожидании праздника.