Маргарет Пембертон - Лев Лангедока

Кровь была у него на лице и на куртке. Он был ранен, он истекал кровью, но все, что она могла сделать, — это прижаться к нему всем телом, ощущая тепло его крови, от которой промок лиф ее платья. Сердце у Мариетты сжалось, когда она увидела прямо перед собой темные глаза Леона.

— Я полюбила тебя, — произнесла она наконец.

— А я тебя.

У Мариетты подогнулись колени, она упала бы, если б Леон не поддерживал ее.

— А как же Элиза? — прошептала она еле слышно.

— Элиза почувствует боль, но не такую сильную, какая мучила бы ее, если б она вышла замуж за человека, который ее не любит.

— О, Леон, ты правда так считаешь? — Она едва могла дышать. Вся ее жизнь зависела от его ответа.

— Я так считаю, — охрипшим вдруг голосом произнес он. — Мужчины из Эвре были правы, ты настоящая колдунья. Ты околдовала меня в ту минуту, когда я впервые увидел тебя, и это колдовское очарование продлится всю жизнь и даже после смерти, я уверен.

Леон поцеловал Мариетту нежно, и потом еще раз с возрастающей страстью. Она ответила на поцелуй с неистовой радостью — обняла Леона за шею и запустила пальцы в его густые кудри.

— Каким же я был глупцом, — заговорил Леон, когда губы их разомкнулись, и он взглянул на обращенное к нему лицо Мариетты. — И надо же, чтобы меня образумил Рафаэль де Мальбре! Простишь ли ты меня когда-нибудь, драгоценная любовь моя?

— Тут нечего прощать, — ответила Мариетта, все еще чувствуя на губах сладость его поцелуя. — Ты вел себя так по велению чести.

Леон чуть заметно улыбнулся.

— Не совсем, — сказал он. — Ты и святого заставила бы забыть о чести. — И он поцеловал ее снова, на этот раз с жаром и желанием изголодавшегося человека.

Мариетта прижалась к нему всем телом. Казалось, вся его сила перешла к ней, и она поняла, что больше никогда не почувствует страха.

— Чудо, — проговорила она тихо, когда губы Леона коснулись ее лба почти с благоговением.

— Только ведьмы могут творить такие чудеса, — сказал он беспечно, глядя на нее смеющимися глазами.

Мариетта покачала головой:

— Случается, что Бог в доброте своей дарит чудеса тем, кто молит о них.

— И о чем ты молила его, любимая?

— О муже, который так будет любить меня, что ради моего спасения сразится даже с диким зверем.

— Выходит, твоя молитва была услышана и исполнена, — с улыбкой сказал Леон. — Кроме диких зверей, она разумеет также охотников за ведьмами и змей. А меня она приблизила к смерти.

Ужаснувшись, Мариетта глянула на пятна крови на его одежде и только теперь заметила, что куртка Леона и его рубашка изорваны в клочья.

— Ой, ведь ты ранен! Почему ты мне не сказал?

— Потому, что был слишком занят, ведь я целовал тебя, — ответил Леон — и не солгал.

— Откуда течет кровь? Покажи скорее!

Поморщившись от боли, он обнажил грудь, изодранную когтями волка.

— Боже милостивый! — прошептала Мариетта, широко раскрыв глаза, и тотчас принялась осушать раны подолом своей нижней юбки.

— Сначала досталось моей физиономии, теперь очередь дошла до груди, — сказал он, поморщившись.

— Я не хотела расцарапать тебе лицо, это вышло нечаянно, поверь!

Леон помолчал, потом сказал:

— Я предпочел бы заниматься с тобой любовью подальше от останков этого мерзкого зверя и в более уютной обстановке. Где твоя лошадь?

— Эта трусиха сбежала.

— Ничего, дорогу домой она найдет. Давай сядем на Сарацина. Ему не привыкать везти нас обоих.

Леон крепко обнял Мариетту за талию, и они пошли туда, где их ждал Сарацин. С гримасой боли Леон вскочил в седло; Мариетта села на коня позади Леона, обхватила его обеими руками и прижалась головой к его широкой спине, как и тогда, когда они убегали из Эвре.

Ни Леон, ни Мариетта не вспоминали сейчас ни об охотниках за ведьмами в Монпелье, ни о Селесте, которая, приветствуя свадебного гостя Элизы Сент-Бев, непринужденно и безыскусно рассказывает о поселившейся в Шатонне красивой незнакомке, приехавшей откуда-то издалека.

— Ты правда полюбил меня с той минуты, как в первый раз увидел? — спросила Мариетта, прижавшись губами к темным кудрям Леона.

— Скорее с той минуты, когда ты столь любезно влепила мне пощечину, — заявил Леон, и уголки его губ, несмотря на боль, приподнялись в улыбке. — А ты, любовь моя? Ты влюбилась в меня с того часа, когда я стал невнимательным к тебе?

Теперь она зарылась всем лицом в его шелковистые волосы.

— Ты никогда не был невнимательным ко мне, Леон. Никогда. Я влюбилась в тебя с той ночи в Эвре, когда ты назвал меня сумасшедшей.

Несмотря на то что они попали в передрягу, несмотря на то что от крови намокло ее платье, а на куртке Леона кровь свернулась сгустками, в голосе Мариетты послышались смешливые нотки. Она промоет его раны бренди в ту же минуту, как они окажутся в Шатонне. Леон очень сильный, он не разболеется после схватки с волком. От когтей останутся шрамы, но они будут напоминать им обоим о той минуте, когда они объяснились в любви.

Мариетта вздохнула, и это был вздох по-настоящему счастливой женщины. В жизни ей не нужно больше ничего, кроме близости с человеком, которого она сейчас обнимала.

— Дозволено ли мужчине спросить свою будущую жену, за что она полюбила его с такой преданностью? — спросил Леон, и от чувства, прозвучавшего в его словах, у Мариетты бурно забилось сердце.

— Не за то, что я была бы одинокой без тебя. Я уже привыкла к самостоятельной жизни. И не потому тебя полюбила, что хотела стать графиней. И это даже не любовь из-за самой любви. За то, что ты у меня в сердце, за то, что ты у меня в крови. Ты стал частью меня самой, Леон. И ты навсегда со мной останешься. Я люблю тебя потому, что не могу иначе.

У Леона перехватило дыхание, когда он накрыл ее руки своими. Они родные по духу: такие же необузданные и свободные, как соколы, которых они радостно отпускали ввысь на охоте. Его жизнь в Шатонне будет именно такой, о какой он мечтал. Его сыновья станут вместе с ним выезжать на охоту, как и его жена. Взаимная любовь станет их крепостью, их общим миром.

— Я люблю тебя, Мариетта Рикарди, — произнес он чуть хриплым от волнения голосом, и сразу после этих слов Сарацин легким ходом миновал подъемный мост, и почти тотчас навстречу им побежала Жанетта, и в глазах у нее вспыхнул страх при виде окровавленной одежды сына.

— Что случилось? Кто тебя ранил? О, Леон! Леон!

В последнем ее восклицании прозвучала такая знакомая нота отчаяния, что Леон даже усмехнулся, вспомнив дни своего детства, те дни, когда он возвращался домой в синяках и в крови после очередной драки с деревенскими мальчишками.

— Все в порядке, матушка, это и вполовину не так плохо, как тебе кажется. Всего несколько царапин от когтей. Не более.

— Царапины от когтей?

Леон вошел в дом, обнимая Мариетту за талию. И тут Жанетте пришло в голову, что он вовсе не нуждается в поддержке Мариетты и вполне способен двигаться самостоятельно.

— Прикончил волка, — небрежно бросил он, когда герцог и Рафаэль, забыв о своей элегантной сдержанности, кинулись к нему чуть ли не бегом, едва он вошел в холл.

— Одного волка? — сухо спросил Рафаэль, заметив, что Леон обнимает Мариетту, щеки которой разрумянились, а глаза сияют счастьем. Итак, его жертва оказалась стоящей. Леон не терял времени даром. Малышка Рикарди наконец-то счастлива.

— Боюсь, что так, — ответил Леон, усмехнувшись. — Может, целая стая пришлась бы тебе больше по вкусу, но смею тебя заверить, что и одного хватило с избытком!

— Мне нужна горячая вода, бинты, бренди и еще бутылка настойки на мать-и-мачехе, — обратилась Мариетта к Сесили, глаза у которой едва не вылезли из орбит. — И скорее, иначе может случиться заражение.

— Или любовь, — понизив голос, сказал Леону Рафаэль, поддерживая его на ступеньках лестницы, ведущей к спальне.

— Она проникла туда давно, как тебе хорошо известно.

Они улыбнулись друг другу — враждебность и ревность последних дней канули в забвение.

Герцог и Жанетта смотрели им вслед, потрясенные. Леон по-прежнему обнимал Мариетту, а она тем временем хозяйским тоном отдавала приказы Сесили, и в спальню Леона вошла вместе с ним как жена.

— Святая Мария! — прошептала Жанетта, до смерти напуганная происшествием с волком. — Что нам делать?

С этими словами она, подобрав юбки, поспешила подняться по лестнице следом за сыном и Мариеттой.

Красивое лицо герцога приобрело жесткое выражение. Он расстался с невестой Леона всего час назад, а где же, собственно, находился Леон? Он не поехал в Монпелье, как говорил, он носился по окрестностям с этой рыжей девчонкой, которая успела покорить сердце его сына Рафаэля.

Герцог повернулся и направился обратно в гостиную к своему бокалу с вином. Леон заслуживает истечь кровью до смерти за то, что он натворил. Он жестоко поступил с Элизой, с этим милым ангелом… Анри решил, что этого он не простит Леону никогда.

Рафаэль и Мариетта уже освободили Леона от оборванных куртки и рубашки, когда запыхавшаяся Жанетта вошла в комнату. Глянув на истерзанную грудь сына, она побледнела, и Рафаэлю показалось, что она вот-вот упадет в обморок.

— Прошу вас, присядьте в это кресло, мадам, — предложил он, поспешив подойти к матери и усаживая ее в кресло против ее воли. — Вам здесь делать нечего, Мариетта позаботится обо всем.

— Да.

Жанетта в оцепенении уставилась на картину, что висела перед ней на стене, но тут в комнату вошли Лили и Сесиль с горячей водой, бинтами, бренди и настойкой мать-и-мачехи — словом, со всем тем, что потребовала от них Мариетта. Теперь Жанетта пригляделась к выражению темных глаз Леона, который смотрел на лицо Мариетты, и невольно обратила внимание на то, с какой нежностью и осторожностью та омывает его раны. Леон поднял руку и погладил Мариетту по щеке, так, словно, кроме них двоих, никого в комнате не было.