Андрей Матвеев - Летучий голландец

Носатый уже третье пиво пьет… А может, четвертое, она не считает… По-моему никто не сидит на моем дереве, я имею в виду — оно должно быть высоким или низким. То есть, понимаешь, ты не можешь врубиться, но это нормально, то есть, я думаю, это не слишком плохо. Позволь, я провожу тебя вниз, ибо я ухожу в земляничные поляны. Ничто нереально и не из-за чего волноваться. Земляничные поляны навсегда…

Они все здесь — без любви блуждают по морю, вдвоем не так тоскливо.

Так тогда ей подруга и сказала: — Вдвоем не так тоскливо! — и полезла к ней целоваться. Бармен что-то говорит…

Она не слышит, волны бьют в иллюминаторы, голос бармена почти не различим из-за шума двигателей… Как их называют? Мотор? Турбина?

— Что он говорит? — спрашивает Жанна.

— Через пятнадцать минут Тосса! — отвечает Банан.

— Я хочу в туалет! — говорит Жанна.

— Тебе плохо?

— Нет, — говорит Жанна, — я просто хочу в туалет…

Они встают из-за столика. Носатый все еще сидит, но смотрит в иллюминатор, — интересно, сколько пива в него влезет?

Но сейчас он тоже встанет, катер идет до Тоссы потом — обратно.

Тосса де Map, жемчужина каталонского побережья.

Так пишут в путеводителях.

А еще — типичное и одновременно удивительное по своей красоте местечко западного Средиземноморья.

— Ты меня подождешь?

Он кивает головой и остается в коридорчике.

Ей становится совсем хорошо, она моет руки и выходит из туалета. Всегда, а не иногда, думай, что это я, но, знаешь, я знаю, когда это просто сон. По-моему, я знаю, что имею в виду «да», но это неверно, и, по-моему, я не согласен. Позволь, я провожу тебя вниз, ибо я ухожу в земляничные поляны. Ничто нереально, и не из-за чего волноваться. Земляничные поляны навсегда.

Они вышли обратно на палубу, ветер стих, волна уменьшилась.

Катер повернул к берегу, хотя, чтобы добраться до Тоссы, надо обогнуть еще один мыс.

Но она уже увидела нахохлившийся на вершине замок, и сторожевые башни, и древнюю каменную стену, то взбирающуюся вверх, то вновь спускающуюся вниз. Народ начал кучковаться ближе к корме, опять появился смешной раскрашенный немец со своим семейством, а потом из бара, покачиваясь, но твердо стоя на ногах, возник носатый. Банана опять передернуло, Жанна взяла его за локоть и вдруг почувствовала какую-то невнятную, будто предостерегающую тоску.

К этому времени катер уже обогнул скалу, и замок на ее вершине открылся во всей своей суровой и одновременно домашней красоте. Он возвышался над морем, которое все катило и катило волны оттуда, со стороны Африки. Солнце пересекло зенит. Жанна снова посмотрела на замок и внезапно подумала, что никогда еще не видела ничего подобного.

Она надела темные очки и пошла к трапу, приготовленному улыбающимися молодыми матросиками. Банан послушно шел за ней следом.

Senza amare andare sul mare… — внезапно зазвучало у нее в голове, — без любви блуждать по морю…

Уже на длинном деревянном мостике, ведущем к набережной, их обогнал носатый.

Бритоголовый немец со своим семейством тащился сзади, и Жанне показалось, что даже чайки начали кричать «ja, ja!»

— Это великий город! — сказал Дикий Вилли Банану.

Дон Рикардо поморщился: он терпеть не мог великие и большие города, пусть до сих пор самым большим был тот, в котором Максим жил, а самым великим — столица ОАЭ Абу-Даби, вот только нормальному человеку назвать его великим сложно.

Несколько минут назад они вышли из подземного перехода на площади Каталонии.

— Это крутой город, чувак! — повторил Дикий Вилли и устремился прочь от перехода, прямо к дверям «Hard Rock Cafe».

Банан почувствовал, что с головой у него что-то не то.

Вилли маячил впереди, он был бодр и весел, хотя всю прошедшую ночь смолил косяк за косяком и жутко гоготал, мешая Максиму спать. Сам он не курил, только влил в себя литр какого-то дешевого красного вина из пакета и быстро отрубился под Виллино гоготанье, невольно вдыхая сладковатый дым травы.

Ночевали они в дурацкой квартире в Барио Чино, на третьем этаже многоквартирного дома, подъезд был грязным и неприветливым, а у дверей вообще толклись мрачно-неприятные типы, впрочем, Вилли только осклабился им вместо приветствия — их и сдуло.

А наутро, когда Банан, с трудом дождавшись, пока Исидро Тамайо, насвистывая что-то дебильное, выползет из душа, сам залез под тугую струю и принялся тщательно поливать ледяной водой раскалывающуюся с похмелья голову, Вилли сел к телефону и набрал тот номер, что ему продиктовали еще вчера в аэропорту.

Один длинный гудок, второй, третий… После четвертого сняли трубку и, к большому удивлению Адамастора, раздалась не испанская, а английская речь.

— Hi! — сказали ему и продолжили: —The International Institute of Postcontact Reabilitation! Вилли охренел: он готов был услышать все, что угодно, но только не «Привет! Международный институт послеконтактной реабилитации!»

Но Банан с минуты на минуту мог выползти из душа, и Вилли, чувствуя, как пересыхает во рту, назвал имя Даниэля.

— Mister Daniel is absent, — послышалось в ответ — please, call later…

Вилли выругался.

Даниэль где-то шлялся, надо перезвонить позже может, через час, может, два, а то и три, а вдруг за это время что-то случится с тем сокровищем, что белый хранит в своей металлической посудине, хотя, если рассуждать здраво, раз с ним все еще ничего не случилось, то за несколько часов мало что изменится.

Разве что белый сбежит.

Хотя куда ему одному — в Барселоне?

Банан наконец-то вышел из душа.

Вилли сообщил ему, что сейчас они покинут эту долбаную квартиру и пойдут в город, а по дороге он должен будет сделать несколько звонков.

— Несколько? — зачем-то переспросил Банан.

— Может, хватит и одного! — уклончиво ответил Вилли.

И на этих словах, дождавшись, пока Банан оденется и прихватит с собой никелированный сосуд, Вилли вышел из квартиры.

От Китайского квартала до Рамблас совсем недалеко. Вилли быстро и уверенно шел вперед, держа за ориентир статую Колумба.

Банан так же быстро шагал за ним, широкая, почти квадратная спина заслоняла восходящее барселонское солнце, человек-монстр, крабоящик, неразгаданный кроссворд, вот кем был сейчас для Банана Вилли.

Напряжение нарастало.

Оно догоняло со стороны порта, с моря.

Хищно поглядывало темными глазами на встречных прохожих.

И двигалось навстречу — уже не с моря, а из города там, где высится здание Международного торгового центра, где торчат мачты подвесной дороги, где кабинки фуникулера плывут над тобой, одни, направляясь в сторону горы Монтжуйк, другие наоборот — вниз, к конечной станции, рыбацкому поселку Барселонете.

Банан ничего не мог понять.

С того момента, как они с Марго поднялись на палубу плавучего казино, все вышло из-под контроля.

Впрочем, может, это случилось и раньше — в ту самую минуту, когда он решил, что ему надо поехать с Ириной на Крит.

Или еще до того, в далеком городе у далекого моря, когда, вломившись воскресным днем в свою старую школу, он достал из курящейся азотом емкости то, что уже какую неделю таскает с собой, только непонятно — зачем.

Но если подумать, то контроль над ситуацией был утерян им в ту ночь, когда он, пьяным до галиков, уснул в отеле со странным названием «Пиратская бухта», и ночью к нему в номер вломился тот самый тип, что сейчас мощно шагает впереди, крабоящик, человек-монстр, неразгаданный кроссворд, МС Адамастор, Дикий Вилли, ведущий за собой Банана на веревочке.

Внезапно Вилли остановился и махнул рукой.

А потом нырнул в ближайшую подворотню.

Банан следовал за ним, Вилли уже входил в открытую дверь небольшого бара.

— Жрать хочется! — сказал он Банану, когда тот нагнал его у стойки.

У Максима все еще трещала голова, ему хотелось не есть, а опохмелиться.

— Хереса выпьем, — сказал Вилли, — и закусим, тут клевые тапас!

Они взяли хереса, тарелочку с хамоном, тарелочку с кальмарами в кляре, «кальмарес фритос» а также «мансанильяс» — оливки без косточек, фаршированные красным перцем.

Голова у Банана начала приходить в себя, но он чувствовал, что напряжение все растет.

Вилли слез с табурета и пошел к телефону, стоящему на дальнем конце стойки.

И опять начал звонить.

Но снова не дозвонился.

Тогда они выпили еще по хересу, а потом — по крепкому кофе.

И вновь оказались на улице.

— Куда мы идем? — спросил Банан.

— Я звоню, — ответил Вилли, — а ты смотришь город, представь, что ты — турист!

Банан попробовал представить себя туристом.

Как турист он пялил глаза на «Каса Мила», думая о том, что такого кривого здания никогда еще не видел. Как турист уставился на «Саграда Фамилия», и через несколько минут ему стало казаться, что устремленные ввысь башни есть не что иное, как застывшие на солнце чудовища, которые как раз сейчас начнут просыпаться, нагнут свои головы, хищно ухмыльнутся, а потом кинутся на него. Как турист он поднялся вслед за Вилли на гору Монтжуйк, обошел вокруг крепостной стены, добрался до насыпного вала и вдруг застыл, почти перестав дышать.