Дженнифер Маккуистон - Лето возлюбленных

Определенно единственное, что ей остается, это напиться на публике.

Дэвид не хотел причинять ей боль. Как и любой другой женщине.

Но, похоже, это написано ему на роду.

Кэролайн стояла в напряженной позе, вертя в руках бокал шампанского, оставленный на подносе официантом. Завтра она будет сожалеть о своей несдержанности, но не в его силах предотвратить ее будущее похмелье, разве что сбросить поднос на пол.

Ему следовало отвлечь ее внимание от шампанского, но Дэвид обнаружил, что не может придумать ничего путного, поглощенный мыслью, какой она была на вкус прошлым вечером. Во время танцев один шаловливый завиток выбился из ее прически и теперь спадал на стройную шею. Ему хотелось высвободить ее волосы, чтобы они легли на ее плечи влажной массой необузданных завитков, как сегодня в бухте.

И хотя он находился в публичном месте, хотя она была сердита на него, его тело, естественно, напряглось, что становилось на удивление предсказуемым рядом с этой женщиной.

– Мне бы не хотелось, чтобы это повредило нашей дружбе, – сказал он, пытаясь подойти к проблеме, как если бы она разбиралась в суде Морега. От виновной стороны ожидается, что она принесет извинения. – Я восхищаюсь вами. Уважаю вас.

– Но недостаточно, чтобы сделать мне предложение.

Дэвид втянул воздух. Проклятье! Что за прямолинейное создание!

– Я никому не могу сделать предложение, – сказал он, сознавая, что это самый нелепый ответ, какой может дать мужчина.

– Но вы можете хотя бы объяснить почему? – Она повернулась к нему лицом, забыв наконец о шампанском, охваченная любопытством.

Любопытством, которое он не собирался удовлетворять ни при каких обстоятельствах.

Надежда, написанная на ее лице, испугала Дэвида. Он помедлил, размышляя над ответом. Того, что он скажет, должно быть, недостаточно, чтобы разрушить ее веру в него, но достаточно, чтобы убедить ее, насколько он не годится для роли рыцаря на белом коне.

– Я люблю другую женщину.

Ее лицо побледнело, и он услышал, как она судорожно втянула воздух.

– Но… но вы поцеловали меня.

Дэвид вполне разделял ее обоснованное негодование. Ему не следовало целовать невинную девушку, при всех его благих намерениях.

– Женщина, которую я люблю, не стала бы возражать, – сказал он, внутренне протестуя от столь неадекватного объяснения. – По крайней мере, в буквальном смысле. Она умерла одиннадцать лет назад.

Губы Кэролайн удивленно приоткрылись.

– О, – выдохнула она.

– Ее звали Элизабет Рамзи, она была дочерью викария, и нам обоим было по двадцать одному году. Я очень любил ее.

Лицо Кэролайн приняло сочувствующее выражение, и Дэвид вдруг осознал, что она почти ничего не знает о его прошлом. В Мореге упоминание имени Элизабет вызвало бы совсем другую реакцию.

– Вы напоминаете мне ее, – продолжил он. – Очевидно, это и послужило причиной моего недостойного поведения в отношении вас, о чем я сожалею.

Хотя вряд ли. Вчера на террасе мисс Бакстер ему показалось, что между ними есть нечто общее. Не внешность, конечно, – Элизабет была миниатюрной блондинкой, то есть полной противоположностью Кэролайн. Похожими их делали неискушенность и реакция его тела на их присутствие.

Теперь он пересмотрел это мнение. В Кэролайн чувствовался стальной стержень, проявлявшийся даже сейчас в плотно сжатых губах и гордо расправленных плечах, чем никогда не обладала Элизабет. Если Кэролайн была скалой, выступающей из бурной воды, то Элизабет – водой. Ее переменчивые настроения буквально убивали его и определенно послужили причиной ее смерти.

– Если женщина, которую вы любили… – Кэролайн судорожно сглотнула, словно ей было трудно говорить. – Если она умерла так давно, почему вы считаете невозможным для себя сделать предложение другой? Мне кажется, мы подходим друг другу.

Мысли Дэвида, только что метавшиеся, упорядочились, и шум толпы начал снова проникать в его сознание. В этом и заключалась вся сложность. Большинство мужчин давно оплакали бы свою потерю и занялись поисками новой любви, но он не большинство.

А о наказании, которое он наложил на себя, лучше вообще помалкивать.

– Элизабет Рамзи забрала с собой мое сердце, когда умерла. Я не вправе отдать его другой женщине, и не думаю, что когда-нибудь будет иначе.

Взгляд Кэролайн опустился на уровень, который был бы шокирующим, если бы принадлежал кому-то, кто не видел его в нижнем белье.

– Вы дали обет… безбрачия? – прошептала она.

– Нет. – Он позволил себе улыбнуться, хотя это выглядело по меньшей мере неуместно. – Но мне любопытно, откуда вы знаете о таких вещах.

– Прочитала в одной из книг Пенелопы… – Кэролайн небрежно отмахнулась, озирая толпу – очевидно, в поисках сестры, имевшей интерес к непристойным изданиям. – Неважно. Все это не имеет значения. Жаль, что я вообще заговорила об этом. Я не знала…

– Имеет. Конечно же, имеет. – Возбуждение все еще не покидало Дэвида, но по крайней мере разговор зашел о том, о чем следовало. Он не мог не признать, что ему будет больно видеть Кэролайн счастливой с другим мужчиной, но другого выхода не видел.

Дэвид сжал пальцы в кулак, борясь с искушением откинуть с ее лица непокорный завиток.

– Именно это я пытаюсь сказать вам, Кэролайн. Когда-то я нашел себе идеальную пару. И желаю того же для вас.

– Вы желаете, чтобы я так же страдала? – Она выгнула бровь, глядя на него с явным сомнением. – Все ваше тело напрягается, когда вы говорите о девушке, которую любили. Боюсь, игра в волан выглядит более привлекательной, если вы простите мне такое сравнение.

Дэвид приветствовал этот иронический выпад, свидетельствующий о возврате Кэролайн к ее обычному состоянию.

– Мне не повезло, я потерял свою пару, но это не значит, что вы тоже потеряете. Наверняка в Брайтоне есть мужчина – возможно, в этом самом зале, – с которым вы могли бы обрести счастье.

Безжалостно подавив собственные сожаления, он позволил своей улыбке стать шире, какой бы фальшивой она ни была.

– И поскольку я не могу быть этим мужчиной, обещаю помочь вам найти его.

Вот, значит, как четыре бокала шампанского ощущаются на следующее утро.

Кэролайн проснулась от жуткой пульсации в голове, которая могла соперничать с боем церковных колоколов в воскресенье. Хотя она точно знала, что сегодня не воскресенье, а среда.

Мир качнулся. И снова встал на место.

Она приоткрыла глаза, щурясь от лучей солнца, лившихся в окно. Наступило утро, что означало, что эта адская ночь наконец закончилась. Но это также означало, что предстоит новый день, и эта мысль заслуживала отдельного рассмотрения.

Кэролайн бросила взгляд на постель Пенелопы и шепнула:

– Пен?

Ответа не последовало, что неудивительно – постель сестры была аккуратно заправлена, подушки взбиты и убраны под гладкое, без единой складки, покрывало. Сколько же сейчас времени, если Пенелопа успела не только встать, но и застелить постель?

Кэролайн зарылась лицом в подушку, вдыхая знакомый аромат лавандовых саше, которые она помогала набивать для бельевого шкафа. Пульсация в ее голове пошла на убыль, напоминая скорее стук в висках, чем набат, бьющий по черепу. Пожалуй, ей не следовало пить четвертый бокал шампанского.

Но тут Кэролайн вспомнила, что заставило ее выпить этот последний бокал, и усомнилась, что четырех бокалов было достаточно.

Потому что, несмотря на очевидное воздействие алкоголя на ее мозг, это не стерло воспоминаний о ее мучительном разговоре с Дэвидом. Или о том, что она чувствовала потом, когда он поощрил ее продолжать смеяться, танцевать и даже флиртовать с другими джентльменами, как будто он не перевернул ее мир вверх тормашками, а затем не швырнул в кучу мусора.

Последний бокал шампанского и уход Дэвида вскоре после этого освободили Кэролайн. Приглашений танцевать было так много, что она сбилась со счета. Она бросилась в развлечения как в омут, убежденная, что ничего из того, что может произойти с ней этим вечером, не может быть хуже того, что уже случилось. Впервые в жизни ей было все равно, какое впечатление она производит на окружающих и что ее эксцентричные выходки могут отпугнуть потенциального жениха.

Все, что угодно, лишь бы не думать о трагическом прошлом Дэвида и его неспособности забыть женщину, которую он любил и потерял.

Ее мысли прервал возобновившийся стук в висках. Кэролайн застонала и зарылась глубже под одеяло, мысленно приказывая ему прекратиться.

Звук распахнувшейся двери оказался наихудшим аккомпанементом к какофонии в ее голове.

– Кэролайн! – проник под одеяло взволнованный голос Пенелопы. – Ты должна это видеть!

Кэролайн откинула одеяло, удивленно глядя на раскрасневшееся лицо сестры. Пенелопа была в том же платье, что надевала на танцы в павильоне: из шелка цвета морской волны, переделанное из старого вечернего платья их матери. Интересно, ложилась ли она в постель вообще?

– Ц-цветы! – Пенелопа схватила сестру за руку и потянула. – Доставили сегодня утром. Весь дом просто забит ими.

Кэролайн позволила Пенелопе перевести ее в сидячее положение, хотя от этого движения комната закружилась у нее перед глазами, вызвав приступ тошноты.

– От мистера Кэмерона? – Ее глупое сердце забилось в такт с молоточками, стучавшими в висках.

Впрочем, если подумать, стук раздавался вовсе не в ее голове, а доносился снизу: кто-то стучал в парадную дверь как раз под ее открытыми окнами.

Пенелопа покачала головой.

– Нет, насколько я знаю. Первые две корзины доставили от мистера Бренсона и еще от какого-то мистера Адамса. – При виде ошарашенного выражения на лице Кэролайн она покраснела. – П-после этого мы с мамой перестали читать карточки.

Кэролайн в ужасе смотрела на сестру. Все это не имело смысла.

Под окном снова раздался стук, на этот раз более настойчивый. Кэролайн различила голос Бесс, донесшийся с крыльца, за которым последовало взволнованное восклицание их матери.