Дэйв, чей единственный вклад в расследование ювелиров Голдман заключался в вопросе, не означает ли это, что ему можно сделать татуировку (меня разволновала его непоследовательная логика), ответил:

– Я слышал, это вольер с обезьянами.

Мы открыли окна и, включив музыку, поехали по извилистым дорогам. Над нашими головами высились купола из золотистых листьев. Я чувствовала в воздухе запах быстро приближающейся осени, свежей и холодной – предвестник хрустящих под ногами листьев, тыкв, яблочных пирогов и уютных свитеров.

Это могло стать началом моей истории. Впереди всегда новое начало, новые школьные годы, колледж и мир после него. Моя история не обязана быть о девушке, приехавшей на Нантакет в поисках ожерелья и уехавшей с разбитым сердцем. Или я могла полностью переиначить свою мысль: у каждого человека непрерывная по времени история. У нас нет начала и конца, нет взлетов и падений. Мы не ограничены рамками. Мы бесконечность. Вечность.

«Что бы подумала твоя бабушка?» – спросила Хелен Барбанел, смотря на стол с книгами о Второй мировой войне. Бабушкина история не была ограничена десятилетием, ее детством и подростковыми годами. Она охватывала не только те годы, когда ее спасли из нацистской Германии, отправили в Америку и вырастили незнакомые люди. Она продолжалась и в пятидесятые, и в эпоху хиппи и по настоящее время. Она не заканчивалась горьким или радужным финалом, она не обрывалась годами.

И моя история тоже.


– Тебе разве не хочется локти кусать? – спросила Нико. Мы сидели на качелях у нее на заднем дворе и рассеянно отталкивались ногами от земли и вздымались в воздух. Мы сидели лицом к дубовому лесу и кленам за ее домом и смотрели, как мимо по делам пробегал то один кролик, то другой. – Я бы убила, чтобы оказаться там.

– Скоро узнаю. Я не хочу видеть, как кто-то покупает бабушкино ожерелье. Я хочу узнать, но все же это отстой.

Я провела ладонью по траве.

– Когда проводишь с кем-то столько времени, это неизбежно.

– Но ты скучаешь по нему?

Я всем нутром чувствовала, как сильно скучаю по Ною, и в ответ пожала плечами.

Но Нико была слишком внимательной.

– Ты еще хочешь с ним встречаться?

– Я даже не знаю, как это будет.

– Знать необязательно, – возразила Нико. – Тебе можно просто попытаться выяснить.

Несколько дней спустя мы узнали сумму, которую собрали, продав ожерелье: это была шестизначная цифра – больше ста тысяч долларов. И боль, вызванная отказом от ожерелья бабушки, заглушилась осознанием того, какую пользу принесут эти деньги.

Когда моя бабушка приехала в Штаты, ей повезло. Нашлись люди, готовые ее принять. У нее была женщина, которая до конца жизни звонила ей раз в неделю. Когда твои люди жили в диаспоре, так вы и поступали. И неважно, были ли это сороковые годы Европы или Америки, или в шестнадцатый век Испании и Марокко. Ты всегда заботишься о ближнем.

Не у всех были средства, община и удача, как у бабушки.

Мы отдали деньги на благотворительность и ответили на несколько интервью, а потом жизнь пошла своим чередом. Я написала убойное вступительное сочинение в колледж и даже не чувствовала себя виноватой, что ради стипендии извлекаю выгоду из истории своей семьи. Наступил и прошел Рош Ха-Шана[18]. Мы ели сладкие яблоки в меду и пирог с гранатом, и кугель. Мы с папой сплели и испекли круглую халу, как научила нас бабушка. На службе напомнили, как важно просить прощения у всех, кого мы подвели в прошлом году, а потом, через десять дней, наступил День всепрощения.

Я сидела на веранде за домом и смотрела, как пробиваются сквозь лесную чащу лучи света, а еще думала о том, как безумно люблю Ноя Барбанела.

– Милая, все хорошо?

Я подняла голову. Мама прислонилась к стеклянным дверям. Встретившись со мной взглядом, она вышла на улицу и прикрыла дверь, сев на скамейку со мной рядом.

Я устремила взгляд на деревья.

– Все хорошо.

Мама приобняла меня и притянула к себе, а я положила голову ей на плечо.

– Уверена? Ты сегодня какая-то тихая.

Я почувствовала, как подступают слезы, но попыталась, чтобы голос не дрожал. Вопреки моим усилиям, он все же сорвался.

– Мне просто до сих пор немного грустно. Чувствую, что стоит забыть об этом. О нем.