Обычно истории из реальной жизни не трогали меня до слез. Я оставалась мужественным и сдержанным человеком – спасибо осторожности Новой Англии! Потом, оказавшись наедине с книгой и дойдя до эмоциональной сцены, я заливалась мучительными слезами, несоразмерными с текстом. Слезы растворяли сдерживаемый мной окаменелый комок чувств, и после я чувствовала лишь пустоту и неуверенность. Потом я продолжала чтение, и книга снова наполняла меня чувствами, восстанавливая мой эмоциональный порог, как водонапорный бассейн, выливающийся в маловодные реки. Книги были водоносным горизонтом эмоций. Они были чудом.

Сейчас я пыталась приняться за книгу, но не смогла прочесть ни строчки. Мозги отказывались воспринимать написанное. Я уронила на кровать электронную книгу, и на подушку огромным потоком полились мои слезы. Нельзя найти слов, которые могли бы привести мои чувства в порядок, которые могли бы подсказать, когда нужно плакать, а когда – надеяться. Я не могла перестать плакать, и слезы беспрерывно капали всю эту долгую ночь, и даже книги не могли меня утешить.


Говорить об этом было бы неловко: мы с Ноем встречались всего ничего, а теперь все кончено. Но хуже того – расставание казалось реальным. И, что еще хуже, родители отнесутся с пониманием, а их сочувствие меня подкосит.

Но лучше рассказать им, чем уходить от вопросов, как там дела у Ноя. Так я и поступила в конце очередного видеозвонка, пытаясь говорить непринужденно и отстранено.

– И еще кое-что: мы с Ноем расстались.

Мама от полной неожиданности выпрямилась на диване.

– О, милая, как жалко. Что произошло?

Я пожала плечами. Если стану рассказывать, точно не сдержусь и зареву.

– Да пустяки. Он все равно осенью уезжает в колледж. Наши отношения были бессмысленны.

– Солнышко, как бы я хотела обнять тебя. – На мамином лице и в ее голосе отразилась целая драма. Сидящий рядом расстроенный папа погладил ее по плечу.

– Все нормально, – быстро заверила я. – У меня классные друзья. Да и встречались мы всего несколько недель.

– Но он тебе очень нравился.

Я снова пожала плечами и обхватила себя руками.

– Да. Но я в порядке.

– Ты не обязана быть в порядке, Эбигейл. – Мама выглядела обеспокоенной.

– Наверное. Но я справлюсь.

– В этом я не сомневаюсь. Ты очень сильная, солнышко.

– Да. Хорошо. Просто подумала, что стоит вам рассказать. Пойду спать.

– Уверена?

Еще немного маминого сочувствия – и я зарыдаю.

– Да. До встречи.

– Мы тебя любим, милая, – сказал папа, и его тихий сдержанный тон стал последней каплей.

– И я – вас, – с трудом вымолвила я и повесила трубку прежде, чем слезы снова полились рекой.

* * *

На самом деле я сомневалась, что переживу это расставание.

До сих пор я не задумывалась о том, люблю ли я Ноя или нет. Любовь вселяла ужас и была грандиозным чувством, которое лучше оставить для взрослых, а не семнадцатилетних девушек с буйным воображением. Но когда я разревелась во время прогулки по пляжу, когда по лицу потекли сопли, а я принялась реветь, как раненый волк, мне не пришлось раздумывать. Когда я ждала, что Джейн сонно засопит, чтобы я могла порыдать, держа в руках Печального слона, я не задумывалась над этим вопросом.

– Я любила его, – всхлипывая, сдавленно прошептала я. – Я его люблю.

И, поскольку я была не в курсе своей мелодраматичной натуры, то сказала себе следующее: «Ты ведешь себя глупо и жалко. Возьми себя в руки. Тебе семнадцать лет, это так обыденно, что не заслуживает твоего внимания».

«Но я любила его».

«Лучше любить и потерять. Это хороший жизненный опыт. Возможность роста».

«Но он тоже должен любить меня. Он не должен был меня отпускать».

«Ты сама ему велела. Ты вела себя злобно. Зачем ему с тобой оставаться?»

Сказать по правде, я немного чувствовала себя Голлумом.

Стелла повела меня за мороженым.

– Ты должна быть к себе добра, как к другу, – серьезно сказала она, чего я никогда за ней не замечала. – Так говорит мой психотерапевт.

– Наверное.

– Не «наверное». Я серьезно. Хандра не делает тебя глупой. Тебе больно. Ты имеешь полное право на чувства.

– А если я не хочу?