Ханна Рейнольдс - Лето потерянных писем

– Не на этой неделе. Приехало много родственников, поэтому все останутся дома.

Я засомневалась.

– Может, я лучше приду, когда дома у вас народу будет поменьше? Или встретимся на нейтральной территории?

– Если мы решили с ним поговорить, думаю, место уже неважно.

– Хм… – Я была скептически настроена, но кто я такая, чтобы смотреть дареному коню в зубы? – Тогда ладно. Сегодня пятница.

– Хорошо. – Ной потянулся, а потом ухмыльнулся. – Это сериал «Викинги». Введешь меня в курс дела, чтобы мы посмотрели следующую серию?

– Да, – улыбнулась я ему. – Это я точно смогу. – И добавила скучающим тоном: – Знаешь, я рада, что ты позвонил. И пришел.

Ной не пошевелился и ничего не сказал, но его неподвижность говорила не о равнодушии, а о настороженности, словно ему нужно больше контекста.

Я сглотнула.

– Потому что ты можешь прийти в любое время.

– Ладно, – ответил Ной. Он не сказал «спасибо, да, это много для меня значит», но посмотрел мне в глаза и робко улыбнулся.

Я улыбнулась в ответ и выпрямилась.

– Хорошо. Итак, викинга зовут Ухтред, он сын Ухтреда…

Иногда, засиживаясь допоздна в кровати с книгой, я не могла устоять, чтобы не узнать, что в ней произойдет. Я пропускала сотню страниц и прочитывала ее по диагонали. Мне не нужны были спойлеры как таковые, но хотелось прочувствовать книгу, узнать, смогу ли я с ней совпасть: убедиться, что симпатизирую верному любовному интересу, узнать, каким будет сюжет десять лет спустя, умрет или выживет лучший друг героя. Потом, оказавшись совсем близко к настоящим спойлерам или случайно на них наткнувшись, я закрывала книгу и ложилась спать.

В дальнейшем это вызывало у меня путаницу при чтении. Я переживала дежавю из-за таких эпизодов и задавалась вопросом: автор уже описывал в книге такое предложение, как вилланель[14], или эти строки мне просто приснились?

Нет, я читала их перед сном, а потом помнила только половину. Вот это уже реальнее. Но притом у меня возникало странное ощущение, будто надо мной взмахнули пугающим заклинанием.

От «Золотых дверей» исходила та же энергетика.

Сколько раз вам приходилось бывать где-то, пока это не становилось обычным явлением? Пока вы не переставали вертеть головой, чтобы хорошенько осмотреть просторный особняк с его серой обшивкой и темными окнами? Сколько пройдет времени до того, как это место станет тебе настолько знакомым, что перестанешь замечать его великолепие? Пока не прочувствуешь, что здесь тебе самое место?

Когда в пятницу вечером я позвонила, дверь мне открыла девочка – одна из десятилетних тройняшек. Она уставилась на меня и молча удрала.

Класс.

В прошлый раз здесь было много народу, но ужин все равно казался семейным. Теперь же масштаб сборища потрясал. Гости бродили через французские двери на лужайку, где было накрыто множество столов. Я подошла к тому, за которым расположился Ной и другие юноши и девушки – с некоторыми кузенами я познакомилась на прошлой неделе, у остальных незнакомцев были темные вьющиеся волосы. По центру стояли свечи и хала[15]. Все оказалось до боли знакомым.

Мне почти почудилось, что я родом отсюда, потому что тоже блюла эти традиции, а значит, и эти люди тоже мне близки. Но «Золотые двери» были мне чужды, и в любом случае намерение примкнуть к этой семье не было моей истинной целью. Моя цель – разговор с Эдвардом Барбанелом. Хочу узнать, не поделится ли он письмами моей бабушки, знал ли он о каких-нибудь записях, касающихся ее прошлого. Хочу спросить про ожерелье, пока есть такая возможность.

Я встала у Ноя за спиной.

– Тебя когда-нибудь волновало, что двери-то на самом деле не золотые?

Он повернулся и улыбнулся мне радостной, блаженной улыбкой.

– Привет.

– Привет.

– На самом деле стихотворение даже не заканчивалось золотыми дверями. Там было: «Я освещу им путь к двери золотой!»

– Выходит, все ошиблись.

– Типа того.

– Однажды мы пытались раскрасить двери, – сказал сидящий напротив парень. Наверное, кузен. – Не очень удачно.

– Они делали это моим лаком для ногтей, – добавила девушка. – Я предупреждала, что затея дурацкая.

– В лаке были золотистые блестки, – сказал Ной. – Они решили, что это будет не так заметно.

– Увы, – ответила девушка.

Все улыбнулись мне, и я улыбнулась в ответ, а потом показала на стул рядом с Ноем.

– Не возражаешь?

– Я приберег место для тебя, так что да. – Он повернулся к остальным. – Это Эбби.

– Эбби, – наклонился вперед парень по другую сторону от Ноя. Глаза у него были густо подведены, волосы зеленые, а сам выглядел на несколько лет нас старше. – Знаменитая Эбби.

– Знаменитая? – сев, я с опаской глянула на Ноя. – Мне стоит волноваться?

– А может, нам стоит? – бросил парень с зелеными волосами. – Слышал, ты шантажистка.

Я пнула под столом Ноя.

– Ауч, – сдержанно отреагировал Ной. – Это Джеремайя. Наши мамы были соседками по комнате, когда учились в магистратуре.

– Всегда приятно познакомиться с товарищем по преступлениям. – Джеремайя пожал мне руку, а потом повернулся к Ною.

– Родительская фабрика слухов утверждает, что это Гарвард.

Ной кивнул.

– Жаль, что ты не смог поступить в Йель.

– Да пошел ты, – со смешком ответил Ной.

Я никогда еще не видела Ноя таким расслабленным, и страшно обрадовалась, что мне дозволено примкнуть к его кругу друзей. Я не могла перестать улыбаться. Мне нравились эти ребята. Они слушали и смеялись во время разговора. Они были умными, забавными и внимательными. Я хотела быть вместе с ними. Хотела, чтобы это был мой дом.

– Итак, всем внимание! – окликнула мать Ноя из-за стола для взрослых. – Готовы?

Все стихли. За нашим столиком кузина Ноя, Шира, встала и взяла спички. Когда солнце стало заходить, мы зажгли свечи и пропели молитвы, и чувство общности еще крепче укоренилось. «Baruch atah Adonai, – зачитали мы. – Eloheinu Melekh ha’olam, asher kid’shanu b’mitzvotav, v’tzivanu l’hadlik ner shel Shabbat». Это были знакомые мне слова, которые я произносила еще до того, как научилась их понимать: зажженные свечи, разлитое вино, разорванная хала.

Но какими бы знакомыми они ни были, каким бы непринужденным ни казался этот вечер, в «Золотых дверях» я по-прежнему оставалась чужаком. Я то и дело поглядывала на родителей Ноя, на его бабушку и дедушку и не раз ловила на себе их взгляды: недоверчивые, недоумевающие, настороженные. Но самое ужасное, что Эдвард и Хелен вообще друг на друга не смотрели, упрямо устремив взоры только на гостей и членов семьи. Как же поговорить с ними, если они до сих пор так взвинчены?

Вместо этого я постаралась сосредоточить внимание на своих собеседниках. Я смеялась вместе с ними, подшучивала и получала остроты взамен. Я ела кускус с нежной морковью, кабачками, перцем и дюжиной специй, фаршированные артишоки в лимонном соусе, пахлаву из пекарни Джейн. Когда я случайно коснулась коленом ноги Ноя, то даже не стала отстраняться, и он тоже не отодвинулся. Весь обед я наслаждалась легким прикосновением кожи к коже.

Как и мои родители, родители Ноя не возражали, что несовершеннолетние пьют в шаббат. Дома я цедила виноградный сок, но, видимо, Нантакет оказал на меня большое влияние, поэтому, когда вечер стал подходить к концу, я выпила бокал вина. Только когда свечи погасли, кузены убрали со столов, а на лужайке стали топтаться гости, я наклонилась к Ною.

– Твои бабушка и дедушка весь вечер друг на друга не смотрели.

Ной согласно скривился.

– Знаю.

– Они до сих пор в ссоре?

Он кивнул.

– Может, сегодня не стоит задавать им вопросы. – Как бы мне ни хотелось, но, наверное, итог будет такой же, как если бы мы бросились на кирпичную стену.

Ной допил вино и повернулся ко мне с уже знакомым уверенным выражением на лице.

– Ладно.

– Ладно? – осторожно повторила я. – Почему от этого «ладно» я так нервничаю?

– Пойдем. – Он обхватил мою ладонь и вынудил встать.

Боже, обожаю, когда Ной берет меня за руку.

Мне не нравилось пребывать в растерянности, когда он протащил меня по лужайке мимо толкущихся гостей в дом.

– Куда мы идем?

Мы миновали Ширу, которая встретилась со мной взглядом и закатила глаза.

Мы прошли в гостиную, потом в коридор, и, поняв, куда Ной ведет, я начала сопротивляться. Я затормозила, когда мы подошли к кабинету.

– Ной…

– Ты же хотела прочесть письма своей бабушки? Ты хотела взглянуть на ее записи. Хотела узнать, откуда она родом.

Я в нерешительности замерла.

– Я хотела поговорить с твоим дедушкой, а не рыться в его вещах!

– Теперь у тебя вдруг появились моральные принципы?

– Разве твоя семья не разозлится, если застанут нас тут? – Сейчас, зная об отношениях Ноя с его папой и дедом, я не хотела, чтобы они стали еще более натянутыми.

– Они заняты гостями. Даже не заметят. – Он втянул меня в кабинет и запер дверь.

– Хотела бы зафиксировать, что я против.

– Трусиха. Иди сюда. – Он приподнял уголок коврика для мышки, взял ключ и отпер верхний ящик стола.

– Какой ужасный тайник.

– Правда? И смотри. – Ной достал из ящика связку ключей. – Они от всего.

Он открыл шкаф высотой до потолка у дальней стены и показал огромное количество папок.

Я ощущала решительный настрой Ноя, когда он передвигался по комнате. Он оказался в трудном положении – постоянно сердился на своих отца и деда и все же отчаянно желал им угодить. Если не промыть рану до того, как на ней образуется рубцовая ткань, то избавиться от грязи станет сложнее.

– С бабушкой у тебя более близкие отношения, чем с дедом?

Ной кивнул, роясь в другом ящике.

– В детстве я постоянно ходил за ней по пятам. Мама всегда пыталась уладить разногласия, когда я ссорился с папой. Бабушка – нет. Она уходила в сад, и я брел за ней. Она не разговаривала, просто коротко бросала: вот куст, это чайно-гибридная роза, это кустовая, а это курчавка.