– Тебе никто раньше не говорил, что ты ужасно любопытная?

– Говорили слово в слово всю мою жизнь. – Я подошла к огромным окнам, из которых был виден сад и далекое бушующее море. Представить себе не могу, что здесь росла моя бабушка. – Великолепный вид.

Ной подошел ближе и встал у меня за спиной, почти касаясь моего плеча своим.

– С папиной стороны у меня двенадцать кузенов.

– А ты старший.

Ной кивнул.

– Это, наверное, на тебя давит.

– Ты никогда не сдаешься, да?

– А как еще мне получать информацию? Так давит?

Ной так надолго задумался, что я решила, он не ответит. Но парень еле заметно кивнул.

– Это не не давит.

Я выждала еще несколько мгновений, но больше Ной ничего не сказал.

– Я просто не понимаю, – сказала я. – То есть я понимаю, почему твоя семья хочет, чтобы ты занялся бизнесом, если бы ты хотел того, что, по их мнению, было бы пустячным занятием. Но биологическое разнообразие? Никто не осмелится утверждать, что это пустяки.

– Разумеется, – ответил Ной с оттенком горечи в голосе. – Но почему мне стоит посвятить этому жизнь? В науку могут пойти другие. Не у всех есть семейный бизнес, которым нужно заниматься. Разве мы не говорили о том, как богатые люди могут привлечь внимание к проблемам? Если мне лучше удается зарабатывать деньги, чем быть ботаником, разве не стоит мне заняться первым делом и пожертвовать деньги на второе? Разве это не эгоизм – заниматься тем, что тебе интересно, если я могу сделать что-то иное и оказать более значительное влияние?

Мне никогда не приходилось с таким напряжением думать о своем будущем.

– Не знаю.

– Вот и я не знаю, – заметил Ной, и горечь в его голосе стала отчетливой, словно она назревала уже очень давно. – А вот у моей семьи есть определенное мнение.

Потом Ной сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, заставляя плечи расслабиться, словно он годами учил себя успокаиваться и забывать о своих расстройствах. Он натренированно мне улыбнулся и уверенно кивнул.

– Пошли, найдем твою бабушку.


– Твоя семья рассердится, если мы там пороемся?

– Только если они узнают. – Ной молниеносно мне улыбнулся. – Бабушка с дедушкой в клубе. Они нас не поймают.

Мы открыли тяжелые бархатные шторы, за которыми скрывалось углубление в окне, и впустили в комнату свет. Потом взяли с полок альбомы и уселись на красный ковер.

– Если она приехала в детстве, то нам лучше начать с альбома конца тридцатых годов.

– Давай, я найду тот, где видела ее фотографию, а потом покажу тебе, как она выглядит. – Я вытащила альбом, датированный 1947–1951 годами. В пальцах закололо, когда я открыла зеленую обложку. Слушала ли бабушка, как Эдвард играет на рояле в музыкальной комнате? Бывала ли она в этом кабинете с его родителями, была ли наказана, бывала ли разочарована?

Ной сел на пол рядом со мной – так близко, что наши колени соприкасались. Я слышала в тишине наше дыхание, звуки переворачивающихся страниц. Я просмотрела каждую черно-белую фотографию, пока не нашла ту, что уже видела.

– Вот.

Она смотрела на нас, смеясь приоткрытыми губами, словно застыла во времени.

Ной наклонился вперед, и ему на лицо упали кудри.

– Вы немного похожи.

– Глазами, правда? Я не понимала раньше, что у нас похожие глаза. – Я сняла фотографию на телефон. – Как думаешь, у твоей семьи есть какие-нибудь бумаги про нее?

– Ты про что?

– Например, откуда она? Как она оказалась в вашей семье? Я хочу узнать, откуда она родом, выжил ли кто-нибудь из ее родственников. Я хочу проследить за линией нашей семьи как можно дальше, как получилось у тебя. – Я перевернула страницу в надежде увидеть еще фотографии. – Мы знаем имена ее родителей, они были в списке погибших в Освенциме, но больше никакой информацией не владеем. Если ты погуглишь мою прабабушку, то ничего не найдешь. Или найдешь лишь страничку одной немки в Инстаграме. Больше ничего. Судя по записям, их депортировали из Люксембурга, поэтому, отправив бабушку, они наверняка куда-то уехали из Германии. Но нет никаких данных о том, откуда они родом.

Ной задумчиво кивнул.

– Посмотрим, что мне удастся найти.

– Спасибо. О, смотри. – Я показала на другой снимок бабушки, примерно в четырнадцатилетнем возрасте, она сидела на софе рядом со взрослой женщиной.