Дженни Хан - Лето без тебя – не лето

Она молчала, и я попятилась, затем обошла ее, по-прежнему держась за лицо руками. Спотыкаясь, я выбежала из комнаты.

В коридоре стоял Джереми, глядя на меня с открытым ртом. Словно он меня не узнавал, не знал, кто перед ним, что за девушка только что кричала на свою мать и произносила такие ужасные слова.

– Подожди, – протянул он руку, пытаясь меня остановить.

Я оттолкнула его и спустилась по ступенькам.

В гостиной Конрад собирал бутылки в синий мешок для мусора. На меня он не взглянул. Тоже все слышал.

Я выбежала через заднюю дверь, чудом не запнувшись на лестнице, ведущей на пляж. Села на песок, все еще держа ладонь на горевшей щеке. Меня вырвало.

Позади я услышала шаги Джереми. Что это он, я поняла сразу. Конрад знал, что меня лучше не трогать.

– Я хочу побыть одна, – выдавила я, вытирая рот. Я не обернулась. Не хотела, чтобы он видел мое лицо.

– Белли, – начал он. Сел рядом со мной и ногой закидал рвоту песком.

Больше он ничего не сказал, и я подняла голову.

– Что?

Он прикусил верхнюю губу. Затем вытянул руку и прикоснулся к моей щеке. Пальцы у него были теплыми. Он печально на меня посмотрел и сказал:

– Ты лучше поезжай с мамой.

От него я ждала чего угодно, только не этого. Я проделала такой долгий путь, влипла в такие неприятности только ради того, чтобы помочь ему и Конраду, и теперь он просит меня уехать? На глаза навернулись слезы, я стерла их тыльной стороной ладони.

– Почему?

– Потому что Лорел очень расстроена. Все полетело в тартарары, и это моя вина. Зря я попросил тебя поехать. Прости.

– Я не уеду.

– Очень скоро нам всем придется уехать.

– И что, все?

Он пожал плечами.

– Да, наверное.

Мы еще немного посидели. Я как никогда ощущала себя потерянной. Еще поплакала – Джереми молчал, за что ему спасибо. Что может быть хуже, чем лить слезы перед другом после ссоры с мамой? Когда я успокоилась, Джереми поднялся и подал мне руку.

– Пошли, – позвал он, помогая мне встать.

Мы вернулись в дом. Конрад куда-то ушел, и в гостиной было чисто. Мама мыла пол на кухне. Увидев меня, она остановилась. Поставила швабру в ведро и прислонила палку к стене.

Прямо на глазах у Джереми произнесла:

– Прости меня.

Я кинула взгляд в его сторону, и Джереми попятился из кухни и поднялся по лестнице. Я чуть не позвала его обратно. Не хотела оставаться с ней один на один. Боялась.

– Ты права, – продолжала она. – Я вас бросила. Была так поглощена своим горем, что совершенно забыла про вас. Прости меня за это.

– Мам… – заговорила я. Я собиралась тоже попросить прощения, за то, что сказала, за те ужасные слова, которые уже не возьмешь обратно. Но она подняла руку в знак того, что не закончила.

– Я просто… не в себе. С тех пор как умерла Бек, я все никак не приду с собой в согласие. – Она оперла голову о стену. – Я ведь начала приезжать сюда с Бек, когда была еще моложе тебя. Я люблю этот дом. Ты же знаешь.

– Знаю, – ответила я. – То, что я сказала раньше… Я так не думаю.

Мама кивнула.

– Давай присядем?

Она села у кухонного стола, я заняла место напротив.

– Мне жаль, что я тебя ударила, – произнесла она дрогнувшим голосом. – Прости.

– Ты никогда меня не била.

– Знаю.

Мама потянулась через стол и накрыла мою руку ладонями, будто крепким коконом. Я поначалу напряглась, но затем поддалась ее утешениям. Потому что видела, что ее этот жест тоже утешает. Так мы сидели довольно долго.

– Ты мне солгала, Белли, – сказала она наконец, отпуская мою руку. – Раньше ты мне никогда не лгала.

– Я не хотела. Но Конрад и Джереми… я ими очень дорожу. Я была им нужна, вот и поехала.

– Жаль, что ты мне ничего не сказала. Мальчики Бек мне тоже дороги. Если что-то не так, я хочу об этом знать. Понимаешь?

Я кивнула.

– Ты готова ехать? – сменила она тему. – Хотелось бы избежать воскресных пробок на обратном пути.

Я уставилась на нее.

– Мы не можем просто взять и уехать. Здесь же такое творится. Не позволяй мистеру Фишеру продавать дом. Пожалуйста!

Мама вздохнула.

– Я не знаю, что ему сказать, чтобы он передумал, Белли. У нас с Адамом во многом мнения расходятся. Я не сумею помешать ему, если он твердо решил его продать.

– Сумеешь, я уверена, сумеешь. Тебя он послушает. Конраду и Джереми очень нужен этот дом. Они без него не смогут.

Я опустила голову на стол, гладкое дерево приятно холодило щеку. Мама положила руку мне на макушку, провела пальцами по спутанным волосам.

– Я ему позвоню, – наконец уступила она. – А теперь поднимайся и прими душ.

Я с надеждой подняла голову и увидела ее решительно сжатые губы и сощуренные глаза. И поняла, что битва еще не закончена.

Если кто и способен все исправить, так это моя мама.

Помню один случай – мне, кажется, было тринадцать, а Белли – одиннадцать, почти двенадцать. Однажды летом она простыла и чувствовала себя ужасно. Все дни она, в одной и той же замызганной пижаме, проводила на диване в окружении скомканных носовых платков. Ей, как больной, разрешили смотреть любые передачи по телевизору. Ее не тошнило только от виноградного мороженого, и, когда я потянулся за ним, мама велела оставить его для Белли. Хотя Белли уже три таких съела. Мне пришлось довольствоваться желтым эскимо.

Как-то днем Конрад со Стивеном втихаря смылись в зал игровых автоматов, о чем мне знать не полагалось. Наши мамы думали, что они поехали на великах в рыболовный магазин за резиновыми червями. Я собирался покататься на волнах с Клэем и, уже в плавках и с полотенцем на шее, столкнулся на кухне с мамой.

– Куда намылился, Джер? – спросила она.

Я сложил пальцы в жесте «шака», популярном приветствии серферов.

– Ловить волны с Клэем. Пока!

Я уже схватился за раздвижную дверь, но мама задумчиво сказала:

– Хм. Знаешь, что?

– Что? – подозрительно осведомился я.

– Было бы мило с твоей стороны остаться сегодня дома и подбодрить Белли. Бедняжке не помешает компания.

– Ну мам…

– Пожалуйста, Джереми?..

Я вздохнул. Мне вовсе не улыбалось сидеть дома и поднимать Белли настроение. Я хотел кататься с Клэем на досках.

Я молчал, и мама добавила:

– А вечером поставим гриль на террасе. Ты сможешь заведовать бургерами.

Я снова вздохнул, на сей раз громче. Мама все еще полагала, что, разрешая мне разжигать угли в жаровне и переворачивать бифштексы, она делает мне большое одолжение. Это, конечно, весело, но не настолько. Я открыл было рот, мол, нет, спасибо, но ее лицо светилось такой нежностью, такой уверенностью, что я соглашусь…

– Ладно, – не смог отказать я.

Я снова поднялся наверх, переоделся и присоединился к Белли в комнате отдыха. Сел подальше. Не хватало еще от нее заразиться и на неделю выйти из строя.

– Почему ты до сих пор в доме? – спросила она, смотркаясь.

– Снаружи слишком жарко, – нашелся я. – Хочешь, кино посмотрим?

– Не так уж там и жарко.

– Тебе-то откуда знать, ты же не выходила?

Она сощурилась.

– Тебя что, твоя мама заставила со мной дома сидеть?

– Нет.

– Ха! – Белли схватила пульт и переключила канал. – Врешь ты все.

– А вот и нет!

Громко высморкавшись, она прогнусавила:

– Телепатия, забыл?

– Она не работает. Дай мне пульт!

Она замотала головой и прижала пульт к груди, чтобы не отняли.

– Неа. Извини, он весь в моих микробах. А тосты еще остались?

Тостами мы называли хлеб, который мама покупала на фермерском рынке. Его продавали в нарезке, в виде толстых белых ломтей, чуть сладковатых на вкус. Утром я как раз доел последние три кусочка. Намазав их маслом и ежевичным вареньем, я слопал тосты как можно скорей, пока никто не успел проснуться. В доме с четырьмя детьми и двумя взрослыми хлеб уходит мгновенно. Тут каждый сам за себя.

– Больше тостов нет.

– Ну Конрад со Стивеном и свиньи, – пожаловалась она, шмыгая носом.

– Я думал, ты можешь есть только виноградный лед, – виновато пробурчал я.

Она пожала плечами.

– Я проснулась утром и захотела тостов. Наверное, выздоравливаю.

Мне она здоровее не казалась. Глаза опухшие, кожа сероватого оттенка, а волосы она, по-моему, уже несколько дней не мыла, такие они были тусклые и спутанные.

– Может, тебе стоит принять душ? – предложил я. – Мама говорит, после душа всегда чувствуешь себя лучше.

– По-твоему, от меня воняет?

– Э… нет.

Я выглянул в окно. На небе ни облачка. Клэй, небось, оттягивается по полной. Стивен с Конрадом тоже. Конрад опустошил свою старую – еще с первого класса – свинью-копилку, в которой оказалась тонна четвертаков. Они, наверное, весь день в зале проторчат. Интересно, сколько еще Клэй пробудет на пляже? Может, удастся застать его там через пару часов? К тому времени еще не стемнеет.

Белли, наверное, заметила, что я пялюсь в окно.

– Да иди уже, раз так хочется, – произнесла она жутко гнусавым голосом.

– Сказал же, не хочется, – огрызнулся я. Но потом глубоко вздохнул. Маме не понравится, если я расстрою Белли, когда она так болеет. А она и правда выглядела очень одиноко. Мне даже стало ее жалко – весь день торчать дома. Простыть летом – хуже не придумаешь.