– Я могу за себя постоять, – сказал он.

– Это моя вина, – горестно заявил мистер Пилл. – Если бы только Господь помог мне найти нужные слова и убедить ее светлость, что христианский долг велит ей слушаться мужа…

– Было бы лучше, если бы Господь наделил вас хоть небольшой частицей разума, – грубо перебил Шелби. – Не сомневаюсь, что именно ваши нотации заставили ее сбежать до того, как я успел все подготовить к ее спокойному отъезду. – Он презрительно вскинул голову. – Любой дурак мог бы заметить, что она была не в состоянии слушаться Рансома после того, как узнала, что он сжег ее летательную машину.

Рансом не отрывал взгляда от графина с портвейном.

– Один дурак не заметил, – горько сказал он.

Шелби взял графин и налил два бокала. Один из них он подвинул Рансому.

– Вот так. Дашь собаке плохую кличку – лучше сразу избавиться от нее. – Он поднял бокал. – Добро пожаловать в ряды Фолконеров, которые не в силах удержать своих жен.

– Иди лучше спать, Шелби, – сказала Блайз. – От тебя только хуже.

Он сделал глоток портвейна и сел за стол, даже не посмотрев на сестру.

– Может быть, – предложил мистер Пилл, – нам лучше молитвой и благочестивыми размышлениями попытаться вернуть мир в наши души?

Все промолчали, не выражая энтузиазма. Рансом, похоже, даже не расслышал это предложение. Он просто сидел, терзаемый страхом и гневом. Наконец вдовствующая герцогиня сказала:

– Что ж, это отличная идея, мистер Пилл. Вы прочитаете нам молитву?

– Сочту за честь, ваша светлость. За огромную честь. – Мистер Пилл прокашлялся. – И если майор О’Шонесси любезно согласится повернуться налево и достать одну книгу из шкафа… По-моему, я знаю один текст, который как раз подходит к нашей ситуации. Это работа преподобного мистера Кальдикотта… на третьей полке, майор, самый толстый том с золотым корешком. Нет-нет, не этот! Посмотрите правее… Ой!

Мистер Пилл вскочил. Книга, которую хотел взять Куин, съехала с полки и с грохотом упала на пол. Вслед за ней рухнули еще четыре тома. Какой-то листок бумаги, покружившись в воздухе, упал к ногам Рансома. Он машинально поднял его и бегло осмотрел, собираясь тут же отдать обратно Куину, но вдруг что-то задержало его внимание. Рансом уже более внимательно изучил находку и нахмурился.

«5000 фунтов золотом и 55 000 фунтов в нумерованных банкнотах получены от господина Альфреда Рула и записаны на счет лорда Шелби Фолконера двадцать пятого числа июля месяца одна тысяча восемьсот пятого года от Рождества Христова. Ваш покорный слуга Ричард Корлисс, служащий Банка Англии».

Казалось, Рансом перестал дышать. Он продолжал сидеть, сжимая в руке бумажку, и его бросало то в жар, то в холод.

Пять тысяч золотом. И пятьдесят пять в банкнотах. Это было всего неделю назад! Предательство ранило его сильнее, чем это сделал бы острый клинок. Впервые с тех пор, как он повзрослел, Рансом не имел ни малейшего понятия, что делать. Он чувствовал себя опустошенным, беспомощным. Он поднял глаза, посмотрел на брата растерянным взглядом, а затем снова уставился на расписку.

– Что это? – спросила Блайз.

Рансом положил бумагу на стол. Ему стало неприятно к ней прикасаться. Он встал. Ему нужно было уйти отсюда и все обдумать, но Шелби уже тянулся к листку, перегнувшись через стол. Рансом наблюдал, как брат поднял документ и прочитал его.

В первый момент ничего не случилось. Затем вдруг Шелби изменился в лице, и Рансом не разобрал, искренне или нет брат хриплым голосом прошептал:

– О Господи… О Боже мой! Что это?

Он поднял взгляд на Рансома. Рансом не понял, какие чувства выражает его лицо. Вдруг от лица Шелби отхлынула кровь, и он стал белым как полотно. Горло его как бы перехватило, будто он пытался что-то сказать, но не мог. Он смял бумагу и встал. Рансом не стал дожидаться, что будет дальше. Неожиданно он почувствовал себя трусом, не способным встретить врага лицом к лицу и не готовым к открытой схватке. Отодвинув стул, он вышел и захлопнул за собой дверь.

В тускло освещенном коридоре внимание его привлек лакей, стоявший у дверей. Рансом колебался. Он хотел отдать приказ, но опасался, что не сможет произнести нужные слова. Закрыв глаза, он пытался сложить воедино кусочки разбитой иллюзии.

– Разбудите мистера Коллетта, – наконец проговорил он. – Скажите, чтобы он приставил… – Рансому пришлось сделать усилие, чтобы выговорить это неприятное слово, – охранника… к лорду Шелби. На круглые сутки. Мой брат… – каждое слово давалось ему с огромным трудом, – не должен покидать дом.

Лакей бесстрастно кивнул:

– Да, ваша светлость, – сказал он и отправился исполнять приказание.

Рансом шел по коридору и чувствовал, что силы покидают его. Тень за мраморной колонной показалась ему убежищем. Как бездомная дворняга, он спрятался туда и прижался щекой к камню. Только сейчас стало проходить оцепенение после испытанного потрясения, и его охватила мучительная боль.

Хлопнула дверь салона, и стук каблуков Шелби эхом разнесся по коридору. Он прошел мимо Рансома, но увидел его и остановился.

– Это неправда, – сказал Шелби.

Рансому хотелось бы в это поверить. Это было единственное желание, которое он сейчас испытывал. Казалось, он не в силах был ни говорить, ни двигаться, ни думать. Он просто стоял и молча смотрел на Шелби.

– Мой человек доставил Рулу твой чек. – Шелби стоял прямо, заложив руки за спину. Отблеск свечи подчеркивал его красивый профиль и золотом окрашивал волосы, – и я получил обратно свои расписки. Я передал их тебе. Я сделал все так, как и обещал. А это… то, что ты видел… – он протянул смятую бумагу, – я понятия не имею, что это такое и откуда оно взялось. С тех пор как ты рассказал мне, кто такой Рул, я больше не брал у него никаких денег. Богом клянусь, Рансом.

– Да, – ответил Рансом. – Тебе в любом случае пришлось бы так сказать, верно?

Шелби мрачно усмехнулся:

– В любом случае?

– Да, в любом. Предатель ты или жертва обмана – и так, и так тебе пришлось бы настаивать на своей невиновности.

– Ты мне не веришь….

– Шелби, – Рансом медленно выдохнул, – я не могу себе позволить снова поверить. Больше уже не могу.

– Всего лишь из-за этого? – воскликнул Шелби. Он кинул бумагу на пол и сделал шаг вперед. – Я не могу позволить тебе так ко мне относиться.

Рансом выпрямился. Он был на дюйм выше Шелби и воспользовался этим. Низким голосом, четко произнося каждое слово, он сказал:

– Ты будешь терпеть все, что я посчитаю нужным, брат. Подозрений в отношении тебя слишком уж много. Их хватит, чтобы опустить на твою шею топор. Только попробуй ослушаться меня, и я забуду о семейной чести и сделаю то, что сделал бы любой чиновник короля – предоставлю властям все улики.

– Семейная честь! – прошипел Шелби. – Начиная с какого века мы так беспокоимся о ней?!

Рансом смотрел прямо в полные ярости глаза Шелби:

– Ну-ка, расскажи мне. Расскажи мне все сам, Шелби.

Брат не выдержал и опустил глаза, но тут же снова взглянул на Рансома:

– Так, значит, ты думаешь, я получаю деньги от Бонапарта? Думаешь, за эти шестьдесят тысяч я продал Мерлин этому проклятому корсиканскому пирату?

– Он этого не д-д-д-делал! – Коридор осветился светом из открывшейся двери салона. В проеме стоял Вудроу, и хрупкая фигурка его отбрасывала на пол длинную тень. – М-м-м-мой п-п-п-а-а-п-па этого не д-д-делал!

– Мистер Вудроу! – За спиной мальчика показался мистер Пилл. Голос его звучал взволнованно. – Этот разговор вас не касается, милое дитя. Простите меня, ваша светлость, но, может быть, мне стоит попросить маму мальчика отвести его в спальню?

– В этом нет необходимости. – В коридор вышла Жаклин и взяла Вудроу за руку. Но, вместо того чтобы пойти к лестнице, она вместе с ним встала рядом с Шелби. – Я, так же как и Вудроу, хочу услышать обвинения против его отца.

Рансом посмотрел в сторону холла. Все присутствующие там постепенно перебирались в холодный мраморный коридор. Он выругался про себя.

– Вас это не касается, мадам! – воскликнул Шелби, взбешенный не меньше, чем Рансом.

Жаклин склонила голову. Ее прекрасные фиалковые глаза спокойно смотрели на него.

– Нет, касается.

– Почему? – Он на шаг отодвинулся от нее и поклонился всем остальным. – Жаждешь увидеть, как меня повесят? Изложи им суть дела, брат. Здесь есть уже и судья, и присяжные, чтобы меня осудить.

– Шелби, – предупреждающим тоном сказал Рансом.

– Нет уж, давайте приступим! Я сам начну. Дело очевидное, ваша светлость, улики неопровержимы. – Шелби безнадежно махнул рукой. – Ты сам так говорил минуту назад! Прежде всего необходимо понять, какую ценность представляет наша рассеянная Мерлин и почему ты ее сюда привез. Затем…

Рансом поймал Шелби под руку:

– Остановись.

Шелби рванулся от него, ноздри его дрожали от гнева.

– Нет уж, пусть все услышат! Они имеют право узнать, кого ты пригрел на груди. Теперь послушай: фургон жестянщика… кто привел ее туда? Это был я. Я заманил ее рассказом о шестеренке, и она попала прямо в ловушку, так ведь? – Голубые глаза его сверкали. – И я сам накачал себя зельем, разумеется! Чтобы отвести подозрение. Но главной уликой является, конечно, церквушка. Ведь кто еще знал о ней? Только ты, я и Блайз!

– Нет! Папа… – Вудроу попытался схватить его за рукав, но Шелби отстранился.

– Мы втроем поклялись хранить эту тайну. Но стал бы я хранить верность какому-то детскому обещанию? Вспомните всю историю моей жизни, дамы и господа, – с сарказмом усмехнулся он. – Вспомните о том, что я задолжал шестьдесят тысяч человеку, имевшему связи во Франции, и сделайте вывод сами. Ах да, есть еще одна улика – эта удивительная шляпа! Вы говорите, она моя? Ну как тут можно оправдаться? Правда, сам я никакой шляпы не терял. Но тем не менее она должна быть моей! Что ж, одной этой шляпы достаточно, чтобы считать дело закрытым!