Лаура Кинсейл - Летняя луна

Если она действительно любила его брата, он простит ей все ошибки. Даже ту ее попытку использовать детей. Тогда она сделала вид, что бросила их во Флоренции, надеясь, что Шелби придет к ним на помощь. Рансом знал правду, хотя и не собирался открывать ей этого. Вместо брата на помощь детям пришел он. Рансом понял, как тщательно она о них позаботилась, перед тем как «исчезнуть». Но после того приключения, не желая больше рисковать, он забрал детей Шелби к себе навсегда. Между Шелби и Жаклин шла война, и он не мог допустить, чтобы невинные жизни оказались под ударом.

И вот она здесь. Это всегда происходило одинаково. Она старалась не появляться как можно дольше, пока могла выносить разлуку, но потом ей становилось просто необходимо увидеть детей.

– Браво, моя дорогая! – прошептал он, кивком отдавая должное ее искусной улыбке и молча восхищаясь ее отвагой. – Тебе нет равных.

– Да, я уникальная актриса. – Не дожидаясь ответа, она повернулась к выходу, и голос бархатным шлейфом тянулся за ней: – Правда?

Дверь закрылась, и Рансом сел. Он взял перо и стал вертеть его в руке, уставившись взглядом в пустоту. Потом закрыл глаза и дрожащими пальцами надавил на веки.

– Да, ты уникальная актриса, – произнес он в пустой комнате. – И я тоже, Жаклин. Я тоже.

Мерлин сосредоточенно думала. Она сидела, обняв колени, на огромных каменных ступенях Фолкон-Хилла, размышляя о Рансоме и о том, обманывает он ее или нет. Если обманывает, то ведь не только словами, что не такая уж редкость – Мерлин и самой случалось пару раз в жизни приврать, – но и улыбкой и, что еще хуже, поцелуями.

Она пыталась справиться с этой задачей логически, как если бы это было уравнение и она, подумав, могла найти его решение, или какой-то закон природы, который при желании можно было объяснить. Однако ответ все ускользал, непреходящая досада путала мысли, и выводы ее были противоречивы. Жаль, что она все еще не могла летать.

Именно сейчас это казалось важнее, чем когда-либо. Как было бы здорово, если бы она могла взять и улететь от этих новых, терзающих ее чувств. Подняться в воздух и унестись далеко-далеко, а не страдать на земле от нахлынувших чувств. Она была вполне счастлива, пока Рансом не лишил ее дома и привычного одиночества. Слишком рано из тепла и безопасности она попала в большой холодный мир. Не успев опериться, она выпала из гнезда.

Мерлин не могла себе представить, зачем он хотел на ней жениться. Она слышала все его доводы, все разговоры о репутации и долге, но после дней, проведенных в Фолкон-Хилле, стало предельно ясно, что она может быть для него только обузой. Законы его мира были ей чужды. Каждое ее слово, каждое движение или взгляд непременно нарушали один из этих законов. Так, после изучения хитроумно спрятанной за ножкой буфета мышеловки она вдруг поймала на себе изумленный взгляд одного из гостей с незапоминающимся именем. Или, закончив обследование системы подвески стоящего во дворе экипажа и выбираясь из-под него, она наткнулась на ошалелый взгляд кучера, будто у нее вдруг стала расти борода или появились заостренные звериные ушки. Или случай с фонтаном в центре восточного сада, загадочный механизм вращения которого ей захотелось понять. К счастью, ей удалось вовремя остановиться, балансируя на мраморном бортике на одной босой ноге. Элегантная пара, гулявшая среди роз, толком не успела ничего понять – Мерлин просто села на мокрый подол и не смела больше пошевелиться.

Заслышав стук копыт по булыжнику, она подняла голову и увидела Шелби – он рысью проехал под аркой и направлялся к ней через двор. Его гнедой конь, пританцовывая, остановился, и тут же пришел в плавное движение веками отлаженный механизм Фолкон-Хилла – из ниоткуда явился конюх, помог ему спешиться и увел жеребца. Шагая через две ступени, Шелби подошел к Мерлин и сел рядом, не обращая внимания на застывшего в ожидании лакея, готового распахнуть перед ним огромную переднюю дверь.

– Привет, – сказал он, слегка склоняясь и заглядывая ей в лицо. – Чем занимаешься?

– Ничем, – ответила она хмуро.

– А, скучаешь? – Он отклонился назад и оперся локтями о ступеньку.

Она кивнула и легла подбородком на руки, разглядывая пейзаж за границей двора, где зеленые газоны сбегали вниз от крутой каменной стены к восхитительному озеру и ручью.

– Наверное, мое оборудование никогда не приедет.

– Почему? – Он бесцельно ударил несколько раз хлыстом по ступеням. – Я думаю, приедет.

В его голосе ей послышались смешливые нотки. Она вздорно надула губы и взглянула на него искоса:

– Потому что так обещал мистер Рансом?

Его улыбка превратилась в усмешку.

– Мой брат всегда держит слово.

– Я здесь уже три дня.

– Ну, дай ему еще немного времени. Он же не Господь Всемогущий. Хотя ему и хотелось бы так думать.

Мерлин отвернулась, скрестила руки под подбородком и съежилась.

– Я думаю, вряд ли оно приедет. Мне кажется, он не хочет, чтобы я работала над летательной машиной.

– Но он же тебе обещал.

– Ну да… А еще он целовал меня.

Шелби напрягся:

– Правда?

– Да, – сказала она. – Я все поняла. Понимаешь, это такой способ обмана. Он не хочет лгать мне словами, потому что все должны считать так же, как ты, – что он честный, благородный и так далее. Поэтому он просто улыбается и целует меня, чтобы я считала правдой то, чего на самом деле нет.

Шелби выпрямился:

– А что, например, он хочет, чтобы ты считала?

– Ну… Что я выйду за него замуж. Что он целует меня потому, что я… симпатичная или что-то в этом роде. Хотя на самом деле он целует просто для того, чтобы я слушалась его и делала то, что он хочет.

– И что же это? – спросил Шелби неожиданно тихим и злым голосом. – Чего же он хочет?

Удивленная его тоном, Мерлин моргнула:

– Думаю, он хочет, чтобы я работала над говорящей коробкой. Больше мне ничего в голову не приходит.

– Тебе не приходит? – Глаза его сверкнули тем холодным светом, который она однажды уже видела. Он рассек воздух яростным взмахом хлыста. – А мне вот, пожалуй, пришло.

Мерлин облизнула губы:

– И что же?

Внезапно он смутился, и хлыст защелкал направо и налево.

– Мерлин, мужчины обычно не обсуждают этого с девушками, но в данный момент ты достаточно… беззащитна. То есть, похоже, кроме меня тебе больше никто этого не расскажет.

– Не расскажет о чем?

– Послушай. Ведь Рансом… – Шелби встряхнул головой, и его хмурое выражение лица стало чуть мягче. – Я хочу сказать, что мой брат из кожи вон лезет, чтобы вести себя как настоящий герой. Иногда я благодарен ему за это, однако чаще мне хочется его возненавидеть. Но все-таки он мужчина. И у него есть… желания, как и у всех нас. По крайней мере, я думаю, что они должны у него быть. Да нет, черт возьми, я в этом уверен. В Лондоне он часто заходит к таким пташкам, что другого бы просто стошнило.

Услышав это, Мерлин открыла рот.

– Тогда почему же он не хочет, чтобы я полетела? – воскликнула она.

Шелби удивленно уставился на нее голубыми глазами. Вдруг он громко рассмеялся, запрокинув голову назад. Слегка задетая, Мерлин ждала, пока он успокоится. Она уже начинала привыкать к подобной реакции.

– Мерлин, Мерлин, – выдохнул он наконец. – И что же мне с тобой делать?

Она снова опустила голову на скрещенные руки:

– Рансом тоже так говорит.

Шелби успокоился.

– Черт! Никогда не думал, что так огорчусь, узнав, что он такой же похабник, как и все мы, люди.

– Что такое похабник?

У Шелби сузились глаза.

– Низкий и скользкий змей, вот что это значит. Будь он проклят со всей этой напыщенной чепухой насчет «достижения успеха в работе над собой» и насчет того, что я не должен к тебе приближаться. Старина Шелби, эта паршивая овца, не достоин тебя, а сам вовсю плетет интриги, намереваясь разрушить твою жизнь!

– Ах, это, – махнула рукой Мерлин. – Вообще-то он уже это сделал.

Шелби снова повернулся к ней, глаза его широко раскрылись от изумления:

– Ты шутишь?!

– Если ты о том, что он отнес меня в спальню и остался на всю ночь… – Шелби так уставился на нее, что Мерлин покраснела. – И он… и мы… О Господи!

Шелби залился огненной краской, и лишь на самых скулах и в уголках рта проступили белые пятна.

– Это что, действительно было плохо?

– О Боже мой! – простонал Шелби и запустил пальцы в волосы. – О Боже мой, Рансом, ты просто подлец, ты грязный, похотливый зверь, как ты мог…

Мерлин плотно сжала губы. Она уткнулась лицом в колени и приглушенно сказала:

– Не понимаю, почему все считают, что это ужасно?

– Не могу поверить, – Шелби повысил голос. – Мой брат. Рансом. Я всегда думал, что из нас двоих распутник именно я, ведь это меня игра держит за горло. Но я никогда не делал ничего подобного. Не причинял никому зла. На суде про меня городили всякую ложь, и там рядом с дедушкой сидел Рансом, и он смотрел на меня… и как будто не видел. Как будто все это грызло его изнутри и волновало. Боже, какой актер! Просто гений! Из-за него я почувствовал себя самым последним негодяем, а ведь я даже не делал того, в чем меня обвиняли. А он, выходит, все это время соблазнял невинных девушек, и у него даже не изменилось выражение лица!

Из того, что он говорил, Мерлин поняла совсем немного. Она сидела молча, и только все плотнее и плотнее закрывала лицо.

– Вот герой! – прорычал Шелби. – Чертов презренный пес. Какой важный вид он напускал на себя все эти годы, лживый ублюдок. Я должен убить его. Я должен вызвать его на поединок. Хотя он не выйдет. Отговорится братской любовью и честью. Тьфу, меня тошнит от этого притворства. Мы безнадежно мечтаем быть такими, как он, а он на самом деле всех ловко обманывает!

– Я знаю, – грустно сказала Мерлин, – он думает головой, а все остальные – солнечным сплетением.