– Сколько времени прошло! – воскликнула она. – Ты только посмотри, взрослый мужчина! – Она повернулась от улыбающегося Генриха к Алиеноре и тоже обняла ее. – А вот и твоя красавица-жена. Добро пожаловать, добро пожаловать. А где мой внучатый племянник? Дайте мне на него взглянуть!

Алиенора взяла маленького Гильома у няньки и передала Матильде.

– Вылитый отец в его возрасте! Такие же волосики. Настоящий анжуец. – Она звонко чмокнула ребенка в щеку.

– Надеюсь на это, тетушка, – сказал Генрих. – У львов не рождаются полукровки.

Аббатиса отвела их в гостевой дом, где уже было приготовлено угощение, потом уселась перед камином, чтобы покачать малыша на коленях.

– Итак, – обратилась она к Генриху, – ты теперь официально наследник английского трона.

– Так распорядился Господь, – ответил Генрих.

Матильда подбрасывала Гильома вверх-вниз, отчего малыш заливался смехом.

– А ведь если бы мой муж не утонул, то я бы стала королевой Англии, а мой сын – наследником трона. – Она поцеловала мягонькую щечку внучатого племянника. – Материнство – не моя стезя, но мои племянницы и племянники доставляют мне огромное удовольствие, как и моя работа здесь. Такого удовлетворения и покоя я бы не обрела в мире. На все есть свои причины.

Алиенора на секунду позавидовала судьбе Матильды.

– Обладать властью и покоем в одно и то же время – редкая удача.

– Да, но зарабатывается она большим трудом. – Матильда пронзила ее острым взглядом. – Когда я приехала в Фонтевро, мою душу переполняло горе. Прошло много лет молитв и поисков радости. Я научилась принимать то, что тебе дано, вместо того чтобы сетовать на судьбу. Здесь я излечилась и вновь открыла для себя радость жизни. Если бы не Фонтевро и Господь, я бы до сих пор была растеряна.


Во время пребывания в аббатстве Алиенора узнала Генриха с совершенно другой стороны. Он по-прежнему фонтанировал энергией, но в церкви вел себя тихо и терпеливо, резкие черты его характера сгладились, он стал спокойнее. Муж дольше спал и уже никуда не торопился по утрам. Духовность Фонтевро была приземленной, практичной, что лучше всего подходило к его характеру, тем более что само место с детства было для него раем.

– Когда придет мой час покинуть этот мир, я бы хотел лежать здесь, – сказал он одним ранним утром, идя рука об руку с Алиенорой по холодной сырой траве кладбища.

– Не в Анже или Ле-Мане? – спросила она.

Он покачал головой:

– Не в Рединге или Вестминстере. Я буду бродить во всех этих местах когда захочу. Но здесь… – Он бросил на жену смущенный взгляд, словно признаваясь в чем-то сокровенном. – Это место я ношу в своем сердце, как святые мощи в реликварии. Даже когда я далеко, я знаю, что оно меня ждет.

У Алиеноры сжалось сердце.

– Как чудесно иметь такую уверенность.

– Да, потому что я всегда ношу это с собой и могу отставить в сторону, чтобы сосредоточиться на неотложном деле.

Как это похоже на Генриха – неизменно практичен. Жить в мире, идти по жизни властно и энергично, а переделав все дела, удалиться в тихое место, известное только ему одному.

Она чувствовала крепкое пожатие его руки и холодную жесткую траву под ногами – твердая, ощутимая реальность, которая останется у нее в памяти, пока она тоже не ляжет в могилу, где бы это ни случилось, – возможно даже, здесь, рядом с ним.


Императрица Матильда держала на руках резвого внучонка.

– Молодец, дочка, – сказала она. – Наш род продолжит чудесный здоровый мальчик, а со временем, надеюсь, и другие.

– Если на то будет воля Божья, мадам, – вежливо ответила Алиенора.

Из Фонтевро они с Генрихом направились в Нормандию и последние три недели провели в Руане, с императрицей. На Алиеноре уже сказывалось напряжение от постоянного старания быть вежливой и почтительной со свекровью.

Императрица давала советы из лучших побуждений, но ее невестка не всегда была согласна с ее идеями и утверждениями, а покровительственный тон Матильды просто ее бесил. Императрица пребывала в уверенности, что Алиеноре предстоит еще многому поучиться у старшей и мудрой наставницы, и она выполняла свой долг. Стало понятно, почему Жоффруа Анжуйский предпочитал жить врозь с супругой. Даже по отношению к Генриху, ее первенцу, золотому ребенку, достигшему всех целей, поставленных перед ним, она вела себя как строгая мать. Сын хоть и любимый, но ему тоже не мешало почерпнуть от щедрот материнской мудрости.

– Станешь королем, не переходи в отношениях с подданными на короткую ногу, – наставляла она Генриха, когда они сидели перед камином. – Нужно сохранять достоинство и дистанцию, которая существует между ними и тобою.

Генрих кивнул. Он в эту минуту играл в шахматы со своим рыцарем Манассером Биссетом.

– Но ведь я должен как следует их узнать. Отстранившегося от всех короля легко обмануть или застать врасплох, потому что он не обращает на подданных внимания.

– Есть другие способы узнавать о том, что происходит. Никогда не держись с ними запанибрата – вот о чем я говорю.

– Ты мудра, мама, – отозвался он, не поднимая глаз от доски.

– Потребуешь уважения, и его получишь. Не позволяй никому диктовать себе. Так истинный король не правит. – Королева разгорячилась, сев на любимого конька. – Ты должен ими править, а не наоборот. Подданные – это повздорившие дети. Разведи их по разным углам, и тем самым завоюешь их, а затем не позволяй им вновь объединяться. Обещай много, но давай мало. Держи их впроголодь, как охотничьего сокола. Так поступают настоящие принцы. Не позволяй им разваливаться за твоим столом в грязных сапогах.

Алиенора сжала зубы, чтобы не высказаться в ответ. Ее свекровь потеряла единственный шанс стать коронованной королевой именно из-за своего высокомерия. Матильда разгневала жителей Лондона и была вынуждена бежать с собственного пира, устроенного перед коронацией, когда толпа ополчилась против нее. Она держалась надменно и оскорбительно по отношению к баронам, собравшимся принести ей присягу, и тем самым заработала себе больше врагов, чем друзей. Стефан своей словоохотливостью и приятными манерами удерживал корону в течение девятнадцати лет, и даже сейчас бароны отказывались его покинуть. До конца жизни он так и останется королем Англии. Это тоже кое-что значило.

– Мама, будь спокойна, я вспомню о твоем совете, когда мне придется иметь дело с английскими баронами, – миролюбиво произнес Генрих. – Ты же знаешь, я высоко ценю твое мнение.

Императрица внимательно и чуть подозрительно посмотрела на сына:

– Рада слышать это.


– Твоя мать – дама большого ума и опыта, – сказала Алиенора тем же вечером, когда они с Генрихом удалились на покой, – но так ли она права насчет Англии?

Алиенора рассматривала крест на цепи, который ей подарила свекровь. Вычурная и довольно уродливая вещь, усыпанная многочисленными самоцветами всех размеров и форм. Алиенора сознавала, что Матильда захочет увидеть на ней свой подарок, – императрица уж слишком настаивала, называя ее дочерью, которой у нее никогда не было.

– Я всегда выслушиваю советы матери, но это не означает, что я им следую. – Он стоял перед столом и при свете только что зажженной свечи изучал письма, доставленные ранее. – Часто она говорит полезные вещи, но с тех пор, как покинула Англию, прошло шесть лет, и многое за это время изменилось. Кроме того, матушка понятия не имеет, что такое гибкость. Она скорее предпочтет сломаться пополам.

Алиенора убрала крест в шкатулку и захлопнула крышку, чтобы не видеть его.

– Да, у меня тоже сложилось такое впечатление, – сохраняя нейтральный тон, проговорила она.

Алиенора очень уважала свекровь, хотя терпение ее истощалось; она до сих пор крайне осторожно высказывалась об императрице, не зная, какова будет реакция Генриха и насколько он любящий и послушный сын.

– Матушка сохранила наши притязания на трон, а ее связи с церковью и Германской империей бесценны. – Муж пронзил Алиенору взглядом, словно прочел ее мысли. – Я хоть и ее сын, но сам отвечаю за себя.

– Это очень хорошо, – спокойно произнесла она.

Оставив последнее замечание без ответа, он взял следующее письмо, прочел и внезапно насторожился.

– Что такое?

– Ха! Твой бывший муж пожелал встретиться и обговорить будущее, чтобы между нами воцарились дружеские, мирные отношения.

Алиенора взяла у него письмо. Судя по стилю, это был один из писарей короля, но содержание точно соответствовало тому, что сказал Генрих. Людовик хотел решить вопрос с Аквитанией и выражал готовность отказаться от притязаний на эту землю.

– Мы просили его об этом с тех пор, как родился Гильом, и каждый раз он отказывался, – удивилась Алиенора. – Откуда такая любезность сейчас?

– По его словам, он хочет посетить Компостелу и помолиться у могилы святого Иакова, а чтобы это сделать, ему нужно перемирие.

– Как похоже на Людовика, – Алиенора поморщилась. – Дай ему волю, он бы всю жизнь путешествовал от храма к храму, исполняя роль короля-паломника. Сугерий молил и молил его вернуться домой из заморских стран, но он не обращал на это внимания, слишком занятый осмотром то одной, то другой святыни, пока его силком не заставили вернуться.

Генрих пожал плечами:

– Не сомневаюсь, он получит все, что заслужил своими благочестивыми скитаниями, а его одержимость не приносит вреда и, быть может, даже сыграет нам на руку.

Алиенора надула губы:

– Возможно, но нам следует соблюдать осторожность. Людовик хоть и неглубокий человек, но иногда отклоняется от намеченного пути.

– Я тоже так поступаю порой, – сказал Генрих, сверкнув глазами.


Генрих встретился с Людовиком в Верноне, на середине пути между Парижем и Руаном. Они скрылись от палящего августовского солнца в разукрашенном холщовом шатре.