– Если они не приедут, я действительно пойду дальше.

– Поверьте мне, не приедут, – сказал Робер. – Лучше действовать раньше, чем позже.

– Я буду действовать, когда сочту нужным, – отрезал Людовик.

Он ушел к себе, разгневанный и униженный. Единственным утешением служило то, что если она не родила ему сыновей, то и Генриху не родит, ибо Господь обязательно их накажет и сделает бесплодными. В его собственной ситуации с наследниками виновата только она одна.

Король стоял на коленях перед переносным алтарем у кровати, когда попросил разрешения войти его камердинер.

– Что теперь? – возмутился Людовик. – Разве я не говорил, чтобы меня оставили в покое?

– Сир, простите, что беспокою вас, я бы никогда так не поступил, но пришло известие, что умер господин Рауль де Вермандуа. – И камердинер протянул письмо.

Новость не была неожиданной и тем не менее больно ударила по Людовику. Рауль всегда присутствовал в его жизни, с той самой поры, когда он вышел из монастыря перепуганным ребенком, чтобы унаследовать трон. Временами их отношения давали трещину, но в основном де Вермандуа служил ему хорошо; преданный политик, хоть и неспособный подавить свою тягу к женщинам. После него остались трое малолетних детей, которые теперь станут подопечными двора. К безумной мамочке их, конечно, нельзя отправлять, поэтому Людовику еще придется решать, куда их пристроить.

Он отослал камердинера и еще раз опустился на колени, чтобы помолиться за усопшего. Завтра пройдут мессы и прозвонят колокола в честь ухода Рауля. Людовик почувствовал себя деревом в лесу, вокруг которого валятся ближайшие деревья, одно за другим. Те самые деревья, что давали ему поддержку, укрывали своими ветвями. Теперь он остался один, отданный на милость всем ветрам.


– Как умер де Вермандуа? – Тетушка Агнесса, аббатиса Нотр-Дам-де-Сент, устремила на племянницу сострадательный, но любопытный взгляд.

Глаза у нее были светло-карие, почти золотые, и от них ничего не ускользало.

Алиенору угощали вином и восхитительными каштанами в меду, какими славилось аббатство. Она их обычно любила, но сейчас лакомство не доставило ей никакого удовольствия. Алиенора приехала сюда повидаться с Петрониллой, оказать внимание тетушке и сообщить о своем новом браке.

– Он давно чувствовал себя плохо, удалился от двора, но приступ настиг его в кровати с молодой женой, хотя ему было прописано воздержание. – Алиенора скорчила гримасу. – Им всегда управляли желания. Впрочем, Петронилла со своей ревностью приписывала ему больше подвигов, чем было на самом деле.

Агнесса покачала головой:

– Да смилостивится Господь над его душой.

– Полагаю, сестре совсем не обязательно это знать, – тихо добавила Алиенора.

– Разумеется, – согласилась Агнесса. – Такие новости приносят больше вреда, чем пользы.

– Как она?

Агнесса подумала секунду, прежде чем ответить.

– Ей гораздо лучше. Службы и ежедневные молитвы оказали благотворное влияние. Не могу утверждать, что Петронилла счастлива, но больше не безумна. Полагаю, она пока не готова покинуть нас – вполне вероятно, и никогда не будет готова, однако, по моему убеждению, монашеский обет она тоже не примет. Я отведу тебя к ней через минуту.

Алиенора поняла, что сейчас последует. В обмен на заботу о Петронилле ей захочется узнать о браке Алиеноры с Генрихом. И она рассказала тетушке все подробно, за исключением некоторых деталей.

– И ты довольна?

Алиенора расправила платье на коленях и взглянула на обручальное кольцо:

– Мне не на что жаловаться, впрочем я едва его знаю. Он почти сразу уехал в Нормандию.

– Из услышанного я поняла, что он умен и хорошо образован.

Алиенора улыбнулась:

– Он впитывает знания, как мох впитывает воду, и жаждет еще большего. Генрих никогда не находится в состоянии покоя, разве что если спит, и тогда он настолько неподвижен, что его дыхание едва слышно.

Ее взгляд потеплел. Во сне он выглядел таким молодым и беззащитным, что она невольно испытывала к нему нежность, отчасти материнскую, отчасти любовную.

– Вам предстоит еще многое узнать друг о друге. Ты пошла на большой риск.

– Зато этот вариант был гораздо привлекательнее других. Есть в Генрихе способность править империей. – Она вздернула подбородок. – Мы оба ею обладаем.

– Да, племянница, ты права. Я всегда так думала, еще с тех пор, как ты была маленькой девочкой. Ты всех опережала.

Покончив с вином и каштанами, Агнесса отвела Алиенору в тихую, залитую солнцем галерею, где вышивали две женщины: одна из них была монахиней, а вторая – Петронилла, одетая в синее платье, с простым белым вимплом на голове.

– Петра! – Алиенора пошла к сестре, раскрыв объятия.

Женщина оторвалась от рукоделия и посмотрела на Алиенору. Лицо напряженное, но взгляд ясный, разумный.

– Как я рада тебя видеть! – Алиенора расцеловала сестру в щеки и тепло обняла. – Я слышала, ты поживаешь хорошо!

Петронилла тоже обняла сестру:

– Мне так все говорят. – Разомкнув объятия, она обвела широким жестом вокруг. – Когда столько света, места для тьмы уже не остается, но если она все-таки наступает, я молюсь Святой Деве, прошу о помощи – и Она мне помогает.

– Вот и славно.

Петронилла вновь взялась за шитье и начала работу, аккуратно и не прерываясь.

– Я не хотела сюда ехать, – призналась она. – Но теперь понимаю, что ты была права. Вернись я ко двору, все вокруг меня начало бы рушиться. Здесь я в безопасности.

Агнесса и монахиня тихо удалились, оставив сестер вдвоем. Алиенора еще немного помешкала, а затем сделала глубокий вдох:

– Мне так много нужно тебе сказать, что, право, теряюсь, с чего начать. Две недели тому назад я снова вышла замуж, за Генриха, графа Анжуйского.

Петронилла перестала шить и понимающе взглянула на сестру, совсем как прежде.

– Ты ведь так и задумала, правда? Когда они приезжали в Париж. Я догадывалась! Знала, ты что-то замыслила!

– Я на самом деле об этом подумывала, но решение приняла, только когда окончательно объявили о разводе, – словно оправдываясь, ответила Алиенора. – Это хороший политический ход, а у меня не оставалось выбора, как заключить повторный брак сразу после расторжения первого, поскольку я стала притягивать к себе всех амбициозных холостяков.

– Действительно, – согласилась Петронилла, и снова взялась за иглу. – Монастырь, наверное, не для тебя. – В ее голосе прозвучало чуть ли не осуждение.

– Я не была бы в безопасности, даже если бы удалилась в монастырь, – какой-нибудь одержимый властью глупец меня похитил бы и силой принудил к браку, и что тогда было бы с Аквитанией? Возможно, придет время и я обрету покой в монастыре, но только не сейчас. – Она прикусила губу. – Петра… я вынуждена сообщить тебе кое-что о Рауле.

Петронилла вздернула подбородок.

– Не желаю ничего слушать, – заявила она. – Я изгнала его из себя, как дьявола. Он был причиной моей болезни. Я любила его безмерно, а затем возненавидела. Теперь он ничто.

– Петра, он… я… он умер. С некоторых пор его мучил какой-то недуг. – Она посмотрела на сестру с трепетом.

Петронилла укололась, на тонкую белую ткань упала ярко-красная капля и расплылась.

– Ты каждый раз сообщаешь мне, что кто-то умер, – пробормотала она дрожащим голосом. – Сначала отец, теперь мой муж. В следующий раз мне следует убежать, как только я тебя увижу.

Алиенора опечалилась:

– Как бы мне хотелось не сообщать дурные вести, но кто-то ведь должен был тебе сказать. Я чувствовала, что эта обязанность ложится на меня. Можно было бы написать письмо и попросить тетю Агнессу его прочесть, но это путь труса.

– Наплевать. – Петронилла перевела взгляд в глубину галереи… – Мне все равно. – Она взглянула на уколотый палец. – И в последний раз я пролила кровь из-за него.

Оставив шитье на скамье, она поднялась, прошла несколько шагов, потом неожиданно рухнула и забилась в пыли, колотя кулаками по земле и воя. Алиенора бросилась к ней, чтобы поднять, а с другого конца галереи уже бежали тетушка и монахиня.

– Да, – сказала Алиенора, обняв Петрониллу и укачивая ее. – Он ранил тебя в последний раз. Тихо, сестричка, тихо. Зато теперь ты сможешь обрести покой.


Неделю спустя Алиенора побывала в аббатстве Фонтевро, чтобы навестить на этот раз тетушку Генриха и забрать свою новую придворную даму.

Аббатство Фонтевро располагалось на анжуйской территории, недалеко от границы с Пуату. Его отстроили на земле, подаренной ее дедушкой, девятым герцогом Аквитании. В светском доме аббатства нашли покой две отвергнутые его жены, и бабушка Филиппа умерла здесь же задолго до рождения Алиеноры. Аббатство принадлежало бенедиктинцам, монахи и монахини занимали отдельные здания, и всем правила аббатиса, в настоящий момент – тетушка Генриха, Матильда.

Красивая женщина средних лет, с чистой молодой кожей и ясными серыми глазами, как у Генриха. Брови и ресницы – песочно-золотые, с намеком, что под вимплом отрастающие волосы, которые сбривались три раза в год, тоже по-анжуйски рыжие. Она постриглась в монахини в Фонтевро сразу после смерти ее молодого мужа, утонувшего с «Белым кораблем» больше тридцати лет тому назад[31].

– Я рада приветствовать вас и поздравить по случаю брака с моим племянником, – любезно произнесла аббатиса, соблюдая все формальности.

Алиенора присела в поклоне:

– Ну а мне доставляет радость, что мы с вами породнились, госпожа аббатиса. – Она перевела взгляд на светлые камни, искрящиеся на солнце. – Это место поистине красиво.

– Несомненно, – ответила Матильда. – Здесь царит особое спокойствие, которое, как я надеюсь, оказывает влияние на всех, кто попадает за эти стены. Я сама это испытала на себе, когда приехала сюда молодой вдовой.