Генрих опустился перед Людовиком на колени, но для него это была пустая формальность, знак того, что он уважает власть. Людовик, конечно, помазанный король Франции, но в то же время обычный человек, причем далеко не всесильный.

Король поднялся и даровал каждому поцелуй в знак примирения. Юноша сосредоточился на том, чтобы ничем не выдать своих чувств. Когда губы короля слегка коснулись его щеки, Генрих приложил все усилия, чтобы не вздрогнуть. Было в этой секунде что-то завораживающее, но неприятное. Молодой человек понимал, что затеял опасную игру и дело тут гораздо серьезнее, чем дипломатический обман. Он не хотел оказаться в ситуации, когда, подобравшись совсем близко к противнику, случайно выдаешь свое присутствие.

– Надеюсь, вы приходите в себя после болезни, – заботливо произнес Жоффруа, как будто вовсе не он чуть раньше рассуждал с Генрихом о том, что будет, если Людовик не оправится после кори и умрет.

– Благодарю вас. С Божьей помощью, я в порядке.

– Рад слышать, сир, – продолжил Жоффруа, – но ваше нездоровье, по крайней мере, дало нам возможность начать переговоры, а не сражаться.

– В самом деле, – поддакнул Людовик. – Лучше хранить урожай в амбарах, чем сжигать его в полях.

Генриху с большим трудом удавалось сидеть смирно и не дергаться, пока шел обмен банальностями. В Англии урожаи его сторонников постоянно подвергались сожжению на полях. Ему нужно было поехать туда и разобраться с этим, но сначала предстояло решить трудности с Людовиком.

Из темницы привели Жиро де Берле, по-прежнему в кандалах. Это был один из самых неприятных моментов предстоящих переговоров. Железные оковы растерли его запястья, от него разило темницей Анже, в которой до сих пор томилась его семья.

Людовик сел прямо, дипломатическая улыбка исчезла с его лица.

– В чем дело? – возмутился он. – Зачем вы привели этого человека ко мне в цепях?

Жоффруа пожал плечами:

– Это мой вассал, но он задумал свергнуть меня и успел разорить монахов аббатства Сент-Обен, которым я покровительствовал. Я привел его сюда, потому что он является одной из причин наших разногласий.

Бернар Клервоский, стоявший позади Людовика и ловивший каждое слово, теперь вышел вперед и стукнул посохом об пол.

– Что можно сказать о господине, который мстителен сверх всякой меры? Вы уничтожаете этого человека из-за собственной гордыни и злобы.

Жоффруа бросил на аббата Клерво презрительный взгляд:

– Будь я мстителен сверх всякой меры, этот человек был бы уже мертв – давно четвертован и повешен, а его семья изгнана, чтобы умереть с голоду. Даже не пытайтесь читать мне проповеди, аббат.

Жиро из Монтрея, пошатываясь, подошел к Бернару и рухнул перед ним на колени со склоненной головой.

– Отдаюсь на вашу милость, – почти рыдая, произнес он. – Если вы и король не вмешаетесь, я умру в кандалах, как моя жена и дети.

– Такого не случится, обещаю, – мрачно изрек аббат Бернар. – С Богом не шутят.

– Скажите об этом монахам Сент-Обен, – парировал Жоффруа. – Если он вам нужен, то назовите свою цену, иначе он вернется со мной и сгниет в Анже.

Бернар опустил руку на плечо Жиро де Берле, чтобы тот успокоился, а сам устремил горящий взгляд на Жоффруа:

– Никуда он не вернется, мой господин, ибо ваши дни на этой земле сочтены, если только вы не раскаетесь.

Жоффруа прищурился.

– Ты не имеешь права говорить ни за Бога, ни за короля, старик, – возразил он. – Посчитай, сколько тебе осталось дней, прежде чем считать время, отпущенное другим. С тобой я больше ничего обсуждать не буду. Ты надо мною не властен.

Повернувшись на каблуках, он вышел, оставив после себя оглушительную тишину.

Генрих поклонился Людовику, даже глазом не повел в сторону аббата Клерво и несчастного, закованного в цепи бывшего кастеляна Монтрея и поспешил за отцом.

Тот с поджатыми губами ждал в конюшне, пока конюх не оседлает его коня.

– Удачно все прошло, – саркастически заметил Генрих.

– Я не позволю, чтобы какой-то стервятник-цистерцианец бросал мне в лицо черные пророчества и вмешивался в мои дела. Я приехал сюда вести переговоры с Людовиком, а не с аббатом Сито.

– Но Людовик, видимо, поступил так намеренно.

Жоффруа забрал у конюха уздечку.

– Я тоже уезжаю сейчас намеренно, – бросил он. – Пусть поварится в своем соку. Мы здесь для того, чтобы вести переговоры, а не для того, чтобы позволить им взять верх. Дадим им время вывести «святого» Бернара из перепалки и сами узнаем, каково наше положение.


Наконец анжуйские гости, отец и сын, вернулись с конной прогулки. Алиенора скрыла свое нетерпение, стоя вполне спокойно, пока служанки заканчивали ее одевать. Наряд и внешний вид были важными инструментами дипломатии, особенно в присутствии графа Анжуйского. Его сына, молодого выскочку герцога Нормандского, она до сих пор не встречала и потому испытывала любопытство.

Они приехали в начале дня, но неприятности не заставили себя ждать. Ей только еще предстояло поприветствовать гостей, но до нее уже дошла весть, что отец и сын покинули переговоры после обмена резкостями с Бернаром Клервоским. Алиенора не обратила на это почти никакого внимания. К таким театральным жестам часто прибегали во время переговоров. Ей донесли, что аббат удалился на молитву, забрав с собою кастеляна Монтрея, с которого сняли кандалы, а Жоффруа и его сын возобновили переговоры.

Амария поднесла зеркало; Алиенора увидела отражение красивой спокойной женщины и добавила к своему оружию легкую соблазнительную улыбку. Королева давно научилась носить маски и стала в этом деле таким экспертом, что временами под слоями лжи было трудно отыскать ее истинную сущность – веселую девочку из Пуатье, перед которой лежало блестящее будущее со множеством возможностей.

– Что ж… – сказала она Амарии, и ее улыбка застыла, как стекло. – Начнем битву.


В тот день переговоры закончились, оставив обе стороны настороже, после того как улеглась пыль от утренней стычки, но довольными, что достигнут определенный прогресс и понимание. Придворные кружили по залу, продолжая обсуждение, но тут фанфары возвестили о прибытии королевы. Сердце Генриха сильно забилось, хотя внешне он сохранял спокойствие. Не важно, как она выглядит или сколько ей лет. Алиенора лишь средство достижения цели, а он всегда сможет держать при себе любовниц – нужно только не бравировать ими в ее присутствии.

Королева оказалась высокой, гибкой и длинноногой, на что намекало струящееся платье, пока она шла по залу. Его внимание привлекли ее изумительные туфельки, расшитые крошечными цветами. Когда она проходила мимо, Генрих поклонился и вдохнул великолепный аромат, такой же свежий и пьянящий голову, как сад во время дождя. Опасения по поводу старой карги рассеялись в одну секунду. На самом деле она выглядела в высшей степени соблазнительно.

Она преклонила колено перед Людовиком, давая понять, что признает его превосходство, но сделано это было без души, по обязанности. Потом королева поднялась и повернулась к отцу Генриха, протянув ему тонкую руку, украшенную одним кольцом с большим сапфиром. Ее широкий рукав соскользнул немного, обнажив запястье, и юноша опять ощутил великолепный аромат ее духов.

– Как приятно снова вас видеть, – произнесла она с теплой, но в то же время величественной улыбкой. – Добро пожаловать.

– Всегда отрадна встреча с такой красотой и спокойствием, – ответил Жоффруа с вежливым поклоном. Он повернулся к Генриху. – Вы еще не знакомы с моим сыном. Мадам, позвольте представить Генриха, герцога Нормандского, сына императрицы, внука короля Иерусалимского и будущего короля Англии.

Теперь она обратила свою улыбку на Генриха, и та стала чуть холоднее, но не напряженней. Ее взгляд выражал любопытство и острый ум.

– Ваш отец высоко вас ставит, – сказала она. – Рада приветствовать вас в Париже.

Генрих поклонился.

– Я надеюсь оправдать его ожидания, – отозвался он.

– Не сомневаюсь.

– Он уже их оправдывает, – вступил в разговор Жоффруа. – Попомните мое слово: его ждет великая судьба.

Алиенора снова улыбнулась, слегка приподняв бровь, показывая, что признает отцовскую гордость, но не обманывается превосходными степенями.

– Я запомню ваши слова, сир, но, как вы знаете, у меня на все есть свое собственное мнение. – Она снова повернулась к Генриху. – Воспользуйтесь возможностью и посетите Сен-Дени. Уверена, вас заинтересует здание и коллекция покойного аббата, собиравшего драгоценные камни и реликварии.

– Вы правы, мадам, обязательно там побываю, – ответил Генрих с официальным поклоном.

А вблизи она была очень красива. Свежая безупречная кожа, хотя уже не девочка. Весь ее облик говорил об отменном вкусе. Он принялся прикидывать, сколько будет стоить содержание такой жены на том уровне, к которому она привыкла, пусть даже все доходы государства принесет она сама.

Он понял, что королева тоже оценивает его, хотя иным образом. Ему было любопытно, какова она в супружеской постели, насколько опытна. Как будет выглядеть, если распустит волосы? Генрих опустил глаза, чтобы не вызвать подозрений. Он помнил о четком приказе отца не делать ничего, что могло бы ухудшить их шансы заполучить Аквитанию, а это означало не настраивать против себя Алиенору, ни единым взглядом или словом не выдать их намерений, выходящих далеко за рамки переговоров о перемирии.

Королева перешла к другим придворным, исполняя свою роль хозяйки с неподдельной легкостью: она знала, что сказать и как вести себя с каждым из присутствующих, хотя сразу бросалось в глаза, что они с Людовиком старательно избегают друг друга.

Генрих восхитился ее спокойствием, но насторожился. Женщина с такими ослепительными достоинствами украсит его будущее, но также может создать трудности, если окажется чересчур ретивой. Судя по слухам, Людовик не слишком преуспел в укрощении супруги, поэтому Генриху надлежало как следует об этом подумать.