– Я скучала по тебе в отъезде, – сказала она, опуская руку на его рукав.

– Я тоже скучал, – ответил он настороженно.

– Придешь ко мне позже?

Он замялся, и она буквально видела, как он перебирает всевозможные причины отказаться. Алиенора подавила гнев и нетерпение. Петронилле никогда бы не пришлось хотя бы раз просить мужа об этом.

– Мы должны зачать наследника, – напомнила она. – Нашему браку больше шести лет. Я не могу дать ребенка Франции без твоего участия. Неужели это так трудно понять?

Людовик отошел от нее и, выпив вина, взглянул на реку. Алиенора позволила ему постоять в одиночестве немного, но потом все-таки приблизилась.

– Позволь размять тебе плечи, – ласково предложила она. – Я же вижу, как ты напряжен, и мы с тобой давно не разговаривали.

Он вздохнул и дал отвести себя к кровати. Алиенора принесла маленький пузырек ароматического масла из ниши в стене и велела ему снять верхнее платье и рубашку. Кожа у него была белая и гладкая, прохладная, как мрамор. Она принялась за дело медленными плавными движениями.

– Как ты думаешь, новый папа разрешит расторгнуть первый брак Рауля?

– Не знаю, – ответил он, не поднимая головы. – Отлучение он отменил, но отдельные группировки продолжают давить на него, уговаривая не сдавать позиций. Завтра в Сен-Дени пройдет собрание с Бернаром Клервоским и Сугерием, где обсудят этот вопрос.

– А как насчет де ла Шатра и Буржа?

И тут же почувствовала, как он напрягся под ее ладонями.

– Пока новостей нет. Я дал клятву, и они знают мою позицию.

Продолжая массировать и разглаживать, Алиенора бросила как бы между прочим:

– Если бы ты принял де ла Шатра, то тем самым убрал бы весь ветер из их парусов и мы смогли бы идти дальше.

– Ты хочешь, чтобы я отступил от своего слова? – Он повернулся и посмотрел на жену, гневно сверкая глазами. – Ты согласна, чтобы я лавировал между ними, как вероломный змий? Так вот, я дал клятву, и этим все сказано.

Алиенора полагала, что он проявляет глупое упрямство, но попыталась смягчить настроение мужа.

– Разумеется, ты должен поступать так, как считаешь нужным, – проворковала она, потом поцеловала его в ухо, шею и опустилась ниже, под рубашку.

Людовик перевернулся, со стоном обнял ее и тоже начал целовать. Алиенора распустила косы и тряхнула головой, так что волосы рассыпались по плечам золотистыми волнами. Ее мучила тупая боль внизу живота, и она знала, что на этот раз обязательно понесет. Семя внутри ее тела созрело и ждало. Людовик потерся о нее лицом, уколов бородой, потом прижался к ней, развязал шнуровку по бокам платья и сунул туда руки. Они перекатились по кровати, срывая одежду, задыхаясь между поцелуями. Алиенора освободилась от платья, затем быстро сорвала сорочку, оставшись в одних чулках с голубыми шелковыми подвязками. Людовик, все еще в лосинах и коротких штанах, пожирал ее глазами и облизывал губы. Его бледное лицо горело похотью. Она легла на спину и раздвинула ноги:

– Людовик, иди ко мне. Пусть у нас будет ребенок.

Он упал на нее, энергично двигая бедрами. Алиенора освободила его от одежды и направила, чувствуя твердость под рукой. Король стонал от ее ласковых прикосновений, но, когда она вся открылась, вдруг обмяк.

– Людовик?

Он оттолкнул ее и откатился в сторону, а когда она потянулась к нему, то ударил ее.

– Оставь меня в покое с этими приемчиками шлюх! – Людовик засунул свое поражение обратно в штаны и, чуть не плача, набросил рубаху, после чего выбежал из спальни.

Алиенора села в постели и закрыла лицо руками. Пальцы еще сохранили его запах. Что ей теперь делать? Как до него достучаться? Если так будет продолжаться, ее положение королевы может пошатнуться. К тому же, как бы она ни любила Петрониллу, она хотела, чтобы после нее Аквитанией правил ее родной отпрыск, а не тот, которого зачал Рауль де Вермандуа. Она устало надела сорочку и платье. Возможно, Петронилла была права. Ей, видимо, следовало переодеться монахиней… или тамплиером.


– Господь не любит меня, хотя я все время стараюсь его слушаться, – сказал Людовик Сугерию под гулкими сводами резных колонн в новой внутренней галерее аббатства Сен-Дени.

Свет от великолепных витражных арок за его спиной усеял плиточный пол разноцветными бликами. Людовик опустился на скамью и потер ладонями тонзуру.

Аббат Сугерий прервал размышления в своей келье, чтобы принять монарха, который прискакал на взмыленном коне в состоянии крайнего волнения.

– Почему вы говорите, что не пользуетесь любовью Господа, сын мой? Неужели из-за предстоящей встречи? Это вас беспокоит?

Людовик покачал головой.

– Нет, – уныло ответил он. – Это будут очередные переговоры, на каких я бывал много раз. – Король дернул кадыком, пытаясь найти слова. – Все оттого… оттого, что я не могу породить наследника. Я проклят, лишен своего предназначения как король и мужчина. – Он поднял измученный взгляд на Сугерия. – Я поклялся во всеуслышание, что де ла Шатр никогда не пересечет порога собора в Бурже как архиепископ. Вы думаете, эта клятва является причиной моего поражения? Королева предлагает, чтобы я отказался от своих слов, но разве можно это сделать, когда я поклялся перед Богом?

Сугерий нахмурился, глядя на него:

– Что мешает вам произвести наследника вместе с королевой?

Людовик покраснел.

– У меня… не получается, – пробормотал он. – Я прихожу к ней, преисполненный намерения зачать ребенка, но тело отказывается подчиняться моей воле – иногда в последний момент. Это Божье наказание.

Сугерий опустил сухую ладонь на плечо короля:

– В таком случае вы должны попросить у Господа помощи и милосердия, так же как и королева. Он покажет вам путь, если вы попросите Его с открытым сердцем.

– Я уже просил, – проворчал Людовик. – Я молился и делал подношения, но Он до сих пор не ответил. – Король наклонился, сцепив руки. – Возможно, это ее вина, – сказал он, кривя рот. – Возможно, она совершила какой-то проступок, разгневав Господа. В конце концов, это она не выносила наше дитя.

– Это на ее совести, не на вашей, – бесстрастно заметил Сугерий. – Что касается вас, внемлите моему совету, откройтесь Божьей воле с истинным смирением и примите Его наказание, если понадобится. А я сделаю для вас, что смогу, как делал всегда. – Он нежно переложил ладонь на тонзуру Людовика. – Однако вполне возможно, королева права. Если вы проявите смирение, согласившись позволить Пьеру де ла Шатру занять место архиепископа в Бурже, это умерит давление на вас и на Францию, что, в свою очередь, приведет к большей гармонии в вашей жизни. Я буду молиться за вас и просить Господа благосклонно отнестись к вам и к королеве. – Спустя секунду он добавил: – Никому из вас не повредит проявить смирение и уважение к аббату Бернару. Он ужасный враг, но всесильный союзник, и в ваших же интересах отлучить его от Тибо де Шампаня.

Людовик почувствовал себя чуть лучше.

– Вы правы, – согласился он. – Я подумаю над вашим советом. – Он поднял глаза к великолепным витражам.

Их сияющая прозрачность вселила в него слабую надежду и вдохновение. Сугерий всегда знал, что к лучшему.


Алиенора держала в руках кубок из горного хрусталя. Держала крепко, но все равно воображала, как он падает и разбивается на мелкие осколки, будто лед, раздавленный в замерзшем пруду.

Людовик предложил преподнести его Сугерию, сделать дар на освящение новой церкви в Сен-Дени. Он буквально загорелся своей идеей, как будто не было никакой слезливой ярости вчерашней ночью.

– Самое подходящее для него место, – убеждал король.

– Тем более что Сугерий давно к нему присматривается.

– Это не его идея, а моя. – Людовик строго взглянул на жену. – Я увидел свет, сияющий сквозь окна, и спросил себя, какой подарок на освящение мог бы сравниться с этой благодатью. А потом подумал, наш дар мог бы заставить Господа пролить свой свет на нас и подарить нам ребенка.

Тусклый дневной свет раскрасил кубок в различные оттенки белого и бледно-серого, ни искорки прежнего небесного огня. Алиенора почему-то решила, что он больше никогда не засияет в ее руках. Помнить, что ты любима, – действительно непосильная задача. Она всегда знала, что Сугерий в конце концов получит кубок, хотя какое это имело значение? Лишь бы Людовик сумел исполнить свой долг. Если кубок совершит такое чудо, то он стоит своей цены.

– Как пожелаешь, – согласилась королева. – Делай все, что сочтешь нужным. – И она протянула ему кубок, совсем как тогда в Бордо, с той же осторожностью, но уже с другими чувствами – безучастием, а не оптимизмом.

Людовик взял его, и на секунду их пальцы переплелись. Потом он отстранился.

– Я решил нарушить клятву и позволить Пьеру де ла Шатру принять пост архиепископа в Бурже, – сказал он.

Алиенора посмотрела на мужа.

Он презрительно скривил рот:

– Великий позор для короля – нарушать свое слово, но у меня нет выбора. Я сделал все, что мог, однако это все равно что бить кулаками в стену крепости, пытаясь ее разрушить, – руки сотрешь до крови, а толку никакого.

– В обмен мы могли бы рассчитывать на то, что с брака Рауля и Петрониллы будет снят запрет, – быстро сообразила Алиенора.

– Это еще предстоит обсудить, – ответил он так, чтобы она не надеялась на положительное решение. – Полагаю, ты тоже сыграешь свою роль.

С этими словами он вышел из комнаты, держа кубок, словно маленького ребенка.

Алиенора вздохнула, а потом расправила плечи. Она сделает все, что должна. Пусть Людовик перестал бить кулаками в стену, но есть другие, более изощренные средства разрушить крепость.

Глава 21

Париж, июнь 1144 года