Женщина промолчала, ибо давно поняла, когда можно подталкивать Людовика, а когда лучше оставить его в покое. Она получила его согласие. Большего ей пока не требовалось.


Алиенора объезжала свои обширные владения, и рядом с ней неизменно присутствовал Людовик. Они принимали почести от просителей и вассалов, подписывали вместе хартии, с неизменной оговоркой, что любой документ, под которым Людовик проставлял свое имя, составлен с «одобрением и при ходатайстве королевы Алиеноры».

Самым трогательным моментом для Алиеноры было посещение могил ее матери, Аеноры, и маленького брата Эгре в Сен-Винсане. Алиенора и Петронилла возложили венки на простые плиты с высеченными крестами и отстояли торжественную мессу. Церкви по желанию Алиеноры был дарован статус королевского аббатства.

Алиенора вернулась к их могилам ранним утром и провела какое-то время в уединенном размышлении. Сопровождавшие ее дамы отошли назад, склонив голову, и дали ей возможность помолиться. Воспоминания о матери со временем расплылись и померкли. Ей было всего шесть, когда Аенора умерла; она только и помнила что слабый аромат лаванды и каштановые волосы, такие длинные, что маленькой Алиеноре почти не приходилось тянуться, чтобы достать до толстых кос. А еще она помнила тихую грусть, которая охватила ее тогда, прежде чем опечалился мир. О брате она сохранила еще меньше воспоминаний: по дому бегал маленький мальчик с игрушечным мечом в руке и с громкими воплями сеял удары направо и налево; его все поощряли как наследника по мужской линии. Короткая жизнь, что ярко вспыхнула и тут же погасла. Умер от лихорадки, едва начав путь. Теперь у них обоих появился достойный мемориал для их бренных останков и постоянная забота о бессмертных душах. Она выполнила свой долг перед ними. Аминь. Алиенора перекрестилась и повернулась, собираясь уйти.

– Мадам!

Оказалось, что бесшумно подошел Жоффруа де Ранкон и преградил ей путь к дамам.

Сердце у Алиеноры так и подпрыгнуло.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, мадам, но я видел, как вы сюда направились, пока проверял караул. Если хотите, чтобы я ушел…

Она покачала головой и показала рукой на могильные камни:

– Я плохо их помню, и все же они оба всегда со мною. Как сложилась бы моя жизнь, если бы они не умерли?

Его накидка коснулась ее рукава.

– Я научился отбрасывать подобные мысли, после того как потерял Бургонди с ребенком в чреве, – промолвил он. – Ни к чему хорошему они не приводят. Единственное, что нам остается, – проживать каждый день в их честь.

У нее сжалось горло. Он упустил главное – возможно даже, намеренно. Если бы брат выжил, ей не пришлось бы выходить за Людовика, а если бы мама выжила, то могла бы родить еще сыновей. В этом вся разница.

– Ваша мама была милосердная дама, она покоится здесь с миром, а с ней и ваш брат. Хорошо, что есть место, где можно почтить ее память.

– Да. Я хотела это сделать для них.

После его возвращения из прерванного похода в Тулузу они впервые беседовали с глазу на глаз. Алиенора видела его почти каждый день, но всякий раз в компании других людей, занятого делами. Они тщательно избегали оставаться вдвоем, их разговоры никогда не были излишне фамильярными. Это делалось из-за соглядатаев, но подводная река никуда не исчезла. Алиенора ни на секунду не поверила, что он случайно заметил, куда она шла.

Жоффруа прокашлялся.

– Мадам, я хочу просить вашего позволения вернуться в Тайбур. Землям нужно уделять внимание, и вот уже три месяца, как я не видел собственных детей.

Эти слова резанули ее по сердцу словно ножом.

– Вы бы остались, если бы я приказала?

– Я сделаю все, что вы пожелаете, мадам, но рассчитываю на вашу мудрость.

– Мудрость! – повторила она с горькой усмешкой. Сгущалась тьма, наполняя аббатство непроницаемыми для света тенями. – И в самом деле, где бы мы сейчас были без мудрости? Я отпускаю вас.

– Мадам, – только и произнес он.

Под прикрытием накидки коротко пожал ей руку и быстро направился к двери. Когда Алиенора присоединилась к своим дамам, ее пальцы все еще хранили его прикосновение.


Двор пробыл в Тальмоне три дня, готовясь к охоте с пикником, когда пришла новость, что жизнь Альберика, архиепископа Буржа, угасла.

– Да упокой Господь его душу. – Алиенора перекрестилась и посмотрела на супруга. – Полагаю, его преемником станет Кадюрк.

– Разумеется, – сказал Людовик. – Кадюрк прилежно служит мне и достоин повышения. Он лучше других подойдет на эту должность.

– Всегда полезно иметь кого-то, кто обязан короне, – заметила Алиенора и выбросила из головы это рутинное дело, чтобы разобраться с ним позже, на совете. А сейчас ей предстоял день развлечений.


Петронилла откинулась на шелковые подушки в тени съедобного каштана. Солнце пробивалось пятнышками сквозь густую листву и ветви дерева, усыпанные зелеными колючими коробочками, которые через месяц откроются и выбросят блестящие коричневые плоды. Их можно жарить на костре или глазировать, и тогда получится восхитительное лакомство. Петронилла любила сезон каштанов и надеялась, что двор к тому времени не уедет из Пуату.

Все утро компания охотилась в лесах Тальмона, а затем сделала перерыв, чтобы поесть и пообщаться на заранее выбранном месте, где слуги развели костры и разложили в тени подушки и одеяла. Все отдыхали, пили вино, охлажденное в ближайшем ручье, и ели деликатесы: свежую рыбу, пойманную в заливе недалеко от замка, ароматные пирожки, превосходные сыры и начиненные миндальной пастой финики. Соколы, включая кречета Алиеноры Ла Рину, устроились на шестах в тени, спрятав головы под крылья.

Поодаль играли музыканты, исполняя на лютне и арфе песни – воодушевляющие военные марши, грубоватые охотничьи саги и протяжные любовные баллады, полные тоски от неразделенной любви. Один из таких музыкантов, молодой трубадур с золотистыми кудрями и сияющими голубыми глазами, то и дело поглядывал на Петрониллу, а она отвечала ему тем же, разыгрывая заинтересованную, но недоступную высокородную даму. Это было смело с ее стороны, но девушка не волновалась, она отлично проводила время. Алиенора была слишком занята собственными заботами, чтобы дарить ей внимание, которого девочке не хватало. Молодые рыцари включились в эту игру, а глаза музыканта выдавали его восторг. Быть может, позже она незаметно подарит ему какой-нибудь пустячок – небольшую вышивку или золотую бусину с платья. А если совсем осмелеет, то позволит Раулю де Вермандуа застать ее за этим, чтобы привлечь и его внимание, – то-то будет весело. Она задремала, убаюканная шелестом листвы и тихими напевами лютниста.

– Вот сладость для дамы, которая сама слаще меда, – прошептал мужской голос, и что-то тягучее и липкое коснулось ее губ.

Петронилла мгновенно открыла глаза и тихо ойкнула. Над ней склонился Рауль и тонкой струйкой лил мед из маленького горшочка ей на губы.

Слизывая мед, она села и игриво шлепнула его по руке:

– Вы всегда пристаете к спящим дамам подобным образом?

Рауль хмыкнул, приподняв бровь:

– Обычно дамы, к которым я пристаю, не спят. А если и спят, то очень быстро просыпаются. – Он коснулся пальцем кончика ее носа. – Я предложил вам лакомство, пока его не съели ненасытные обжоры. Разумеется, если вы отказываетесь, то им больше достанется. – Рауль показал на остальную компанию, заканчивавшую трапезу фруктами в меду.

Петронилла взяла горшочек у него из рук, зачерпнула мед пальцем и слизнула. Затем она зачерпнула еще, на этот раз поднесла палец к его рту. Рауль удивленно хмыкнул и принялся слизывать мед языком, так что у Петрониллы побежали мурашки по спине и она позабыла обо всех молодых рыцарях и трубадуре. Ее палец целиком спрятался у него во рту.

– Все чисто, – сказал он, отводя ее руку от своих губ.

Петронилла кокетливо взглянула на него.

– Хотите еще? – спросила она.

– Да, это вопрос. – Рауль тихо рассмеялся. – Нельзя играть с огнем без последствий, сами знаете. – Он окинул ее оценивающим взглядом. – Кажется, еще секунду назад вы были маленькой девчушкой из Бордо, подозрительно рассматривающей всех этих странных французов, особенно меня. – Он указал на свою нашлепку на глазу.

– Я по-прежнему не доверяю французам, – ответила Петронилла, – и по-прежнему считаю их странными.

– С чего бы вам не доверять мне? Разве я не забочусь о вашем благополучии?

– Не знаю, сир. Возможно, вы ищете собственную выгоду.

– С вами – безусловно. Вы влияете на меня благотворно, разве может быть иначе? – Он легко провел пальцем по ее щеке. – Вы напоминаете старому боевому коню, каково это – ощущать себя молодым и задорным.

Трубадур запел другую песню. Петронилла переместилась так, чтобы больше опираться на плечо и грудь Рауля, чем на подушки.

– Для меня вы не старый. Молодые рыцари и дворяне как дети, но вы мужчина… А я больше не маленькая девочка.

Рауль промолчал, и тогда она повернула голову:

– Я не ребенок!

– В самом деле, – согласился он с грозной улыбкой. – Вы прекрасная молодая женщина, а я как та пчела, что опьянела от нектара.

– Как вы потеряли глаз? – Она провела пальцем, легко касаясь кожи вокруг черной нашлепки.

Он пожал плечами:

– Это случилось во время осады. Мне ударил в лицо осколок камня, только и всего.

– Болит?

– Иногда. Меня свалила лихорадка и нестерпимая боль, но я выкарабкался – выбора не было. Я и раньше нечасто смотрел в зеркало. Знаю, как высоко ценится красивая одежда и внешность, но подобный шрам почетен и не мешает мне выполнять мой долг или участвовать в жизни двора. Теперь я уже не тот юноша с горячей головой, который готов кинуться в самую гущу заварушки при первом зове трубы, поэтому не важно, что у меня меньший обзор для ведения боя.