Она хотела выйти первой, но Даниил встал рядом. Молча. Где-то вдалеке загудел поезд — откуда он вообще тут взялся, подумала она, удивляясь. Как странно…

Снова скрылось солнце, начался дождь. Ей казалось, что это плачет небо. А вдруг она что-то делает неправильно? И на самом деле ей надо тут остаться?

Она обернулась. Ей стало больно — она еще никогда не видела, как умирает храм. Теперь — видела, ощущала это внутри себя и понимала, что это неизбежно.

Мир убивал его так же, как когда-то убил Кинга. Все, что было ей дорого, подлежало уничтожению. Она посмотрела на Даниила — а вдруг и он тоже? «А ты нечестно воюешь, подлый мир, — подумала она. — Если тебе нужна война со мной — пожалуйста… Вот она я. Какого же ты бьешь в спину?»

Он понял ее волнение, улыбнулся и крепко сжал ее руку. Так и вел, как маленькую девочку… Заблудившуюся в чужом, проклятом лесу.

* * *

Майк снова набрал номер Гоги. Все, что здесь происходило, ему не нравилось совершенно. Особенно когда появились менты. Менты, конечно, сопровождали Толстолобика…

То есть как бы мы проиграли…

Он сжал кулак, грохнул им по стеклу. Вот он, Толстолобик. Улыбочка тронула пухлые пионерские губы. Надо же, наделать столько подлостей и все еще сохранять на личике эту умильную, сладеньки-детскую мордашку вечного отличника и активиста…

Дверь открылась. Он увидел первой Анну. Рядом с ней — того парня, похожего на юного Кинга. Словно прошлое возродилось, подумал Майк. Дети мои, хоть вы будьте счастливы…

Они и в самом деле были пришельцами. Ему даже показалось, что они светятся изнутри, и любви в них так много, что весь мир вокруг, этот гребаный мир, становится похож на нормальный.

Он видел, как Анна держит его за руку и смотрит на него так же, как когда-то смотрела на Кинга. И она ведь умудрилась остаться той чистой, не признающей никаких законов, если они лживые и подлые, Мышкой. Умудрилась сохраниться…

Он вздохнул. Сам-то он что-то предал в себе. Чем он отличается от этого…

Невольно бросив взгляд в сторону Виталика, он замер.

Тот держал пистолет, направляя его на Даниила. На губах змеилась ухмылка, и — черт — сколько же ненависти было в глазах этого жалкого сморчка! Майк отреагировал сразу. Только успел подумать, что Мышка второй раз не переживет. Только пробормотал:

— Ну что, сука… Я тут вздумал прокатиться с ветерком…

* * *

Виталик сначала почувствовал неладное, потом услышал, а потом увидел, что на него несется машина. На полной скорости.

Он закричал ментам:

— Стреляйте! Вы что, не видите? Это же бандиты им на помощь пришли!

Он бросился бежать, разом забыв и про эту девку, уже многие годы не дающую ему покоя, и про призрак, явившийся ему сейчас рядом с ней…

Машина набирала скорость. Он не сомневался, что его раздавят. Как таракана… Он слышал выстрелы за спиной, но машина неслась на полной скорости — на него…

Как будто ей ужасно хотелось сделать его тараканом…

Майк поморщился. Надо было поставить бронированные стекла. Сейчас сто очень отвлекали выстрелы. Он включил радио, чтобы их не слышать.

— А не уйдешь, сучонок…

Он знал, если этого гада не остановить, он выстрелит. Он снова убьет Мышкину жизнь. Мышкину надежду. Значит, он должен его остановить.

— Хватит с них тебя, Кинг, — прошептал он. — Хватит и тебя…

* * *

Сначала он не понял, откуда такая боль. Потом машина остановилась. Он почувствовал, как темнеет в глазах. Черт, он вообще так никогда себя не чувствовал хреново, даже с перепоя…

Ему теперь больше всего хотелось уснуть. Лечь и раствориться во сне. Или уйти отсюда… совсем. По лестнице, ведущей на небо. Девичий голос по радио пел какую-то старинную песню. «Страшный суд приидет, всем ответ будет…» Жалобно так пел, и словно про него…

Сил больше не осталось жить, подумал он. Падая головой на руль, он нечаянно задел карман, в котором лежал телефон.

— Возвращайся, Мишка. Я тебя люблю. Пожалуйста, возвращайся…

Но он уже этих слов не слышал. И поэтому ушел. Он поднимался все выше и выше, удивленно оглядываясь назад. Как будто не мог понять, почему он так долго не уходил отсюда.

По этой сверкающей лестнице, туда, в небо.

К Богу…

Эпилог

Бейз собрался быстро.

Да, он нарушает правило… В конце концов, правила и созданы, чтобы их нарушить. Разве он может что-то возразить Мышке?

На все его попытки убедить ее, что надо бы сначала сходить в ЗАГС, а уж потом… Господи, а почему? Почему она не права? Разве государство важнее Бога? Может быть, для кого-то да… Но не для Мышки. Особенно теперь.

Прошло три месяца с тех пор, как погиб Майк. Три месяца…

Он как раз проходил мимо бывшего храма. Там разрывали какой-то котлован — наверное, под бассейн. Да, они отхватили хороший кусок. И Бейз не смог удержаться, прошептал: «Чтоб вы подавились наконец-то…»

Мышка наотрез отказалась поступать как положено. Нахмурилась и спросила: «Кем так положено? Богом? Или людьми, для которых штамп важнее благословения?» Он попытался объяснить ей, что потом пары разводятся, но она снова рассмеялась: «Если их Бог не соединил, а они сами все придумали, тогда какой штамп сможет помочь? Если нет любви, и ребенок не удержит». Она была права. Может быть, для кого-то и нет, но для себя она была абсолютно права…

И теперь он шел к ней домой. Ему не дали венцы, но Мышка только отмахнулась.

— Даже лучше, — сказала она. — Или ты всерьез полагаешь, что у Бога не найдется для нас парочки невидимых венцов?

Она вообще изменилась, Мышка. Стала уверенней. Точно теперь наверняка знала, для чего она живет. Иногда она только сжимала губы и смотрела в небо, точно надеялась увидеть там Кинга и Мишку… Сказать им обоим — спасибо…

Он поднялся по лестнице. Нажал на кнопку звонка.

Она вылетела ему навстречу в нежно-голубом платье, а на голове вместо фаты был надет капюшон. Он знал, что этот шедевр сшила ее подружка Марина. За одну ночь…

Он улыбнулся ей — на минуту она показалась ему ребенком.

— Правда, красиво? — поинтересовалась она, крутясь перед ним на маленьких каблучках.

— Очень… Твоя подружка настоящий кутюрье…

— Она просто очень хочет, чтобы я была счастлива…

На минуту она замолчала. Грусть коснулась ее глаз.

— Как ты думаешь, Бейз, я… правильно поступаю? — спросила она его шепотом.

— Ты его любишь?

— Да…

— А он тебя?

— Да. Он так говорит и так делает… Как будто для него нет в жизни ничего важнее… Получается, что любит, да?

— Тогда почему ты задаешь себе этакий глупый вопрос?

— Бейз, я… А я смогу быть счастливой?

Он посмотрел в ее глаза, притянул к себе и вздохнул.

Он ничего не ответил, только ласково коснулся прядки ее волос. Так вот получилось, Мышка, подумал он. Мы почему-то все очень хотим, чтобы ты была счастлива — насколько это возможно для тебя. Все этого хотят, Мышка, так сильно, что готовы отдать за это все, что у нас есть…

И только попробуй быть несчастной. Только попробуй!

* * *

Даниил слышал слова молитвы, и ему иногда казалось, что это говорит не священник. Это говорит кто-то другой. Он хочет, чтобы Даниил сохранил Анну. Был рядом с ней, держал ее вот так за руку, и они шли вперед… И еще ему казалось, что ему доверяют сейчас не только Анну. Что-то очень хрупкое, важное, без чего нельзя жить на свете… Ему — и Анне… Он догадывался, что нести это будет очень трудно. Мир наполнен не только светом. И разве Он сам не говорил: «Царствие Мое — не от мира сего»?

— Венчается раб Божий Даниил рабе Божьей Анне…

Он выпил глоток из протянутой им двоим чаши. На минуту ему показалось, что это и на самом деле — капельки чужих жизней. Чужой любви… Он украдкой посмотрел на Анну. Она стояла, очень серьезная, ее губы шевелились, повторяя слова молитвы.

«Ты сможешь сохранить?» — спросил он себя. И ответил: «Да. Мне ведь помогут… И ей тоже. И мы обязательно постараемся сохранить все».

Он обернулся и снова увидел, что там, за окном, в небе, сияет лестница на небеса.

Он улыбнулся. Это совсем не знак беды, сказал он себе. Это знак того, что Бог с нами. И значит, все правильно…

Для чего же жить, если не для Него? И не для любви?