— Все понятно. У тебя обыкновенная дисменоррея. Более точный ответ смогу дать после обследования.

— Нет. — Я густо покраснела. — Не хочу.

— Глупая. — Альгис весело рассмеялся. — Сдашь на анализ мочу и кровь. Пока их будут исследовать, поживешь у нас на хуторе. Сестренка тебе обрадуется.

Я прожила у них неделю. Мое ожидание результатов анализа было не таким уж и тревожным — Альгис то и дело высмеивал мои страхи, а его младшая сестра Инесса пыталась развлечь меня забавными трюками — девочка мечтала стать клоуном. Мы быстро нашли с ней общий язык, ведь когда-то я тоже бредила цирком. Семья держала лошадей, и мы с Инессой ездили верхом по лугу. Когда Альгис принес наконец подтвержденное печатью медицинского учреждения известие о том, что мои страхи оказались безосновательными, я сделала стойку на руках и прошлась колесом по веранде.

— У тебя бы родился очень красивый ребенок, — сказал Альгис, когда мы втроем пили на кухне кофе. — Послушай меня внимательно, Лариса, а заодно и ты, сестра: чтобы не мучиться страхами подобною рода, нужно употреблять противозачаточные ни ноли. Их сейчас очень много, и они почти безвредны. Я как будущий фельдшер и человек верующий не признаю абортов. Это опасно. Берегите себя. — Он протянул руку, погладил по голове меня, потом Инессу. — Ты не вернешься к этому парню, Лариса?

— Нет, — ответила за меня Инесса. — Как ты мог такое предположить?

— Я бы хотел, чтобы он сидел сейчас с нами за этим столом. — У Альгиса был торжественный голос. — Я бы сказал ему кое-что в твоем присутствии. Думаю, он бы прислушался к моим словам.

— И что бы ты сказал ему? — с любопытством спросила я.

— Если девушка достается тебе чистой и непорочной, ты должен вести себя с ней не так, как с другими девушками. Даже если ты не собираешься на ней жениться. У влюбленных девушек очень хрупкая и уязвимая психика. Особенно у таких неординарных, как ты.

На следующий день Альгис отвез меня на мотороллере в Каунас и посадил на поезд. Инесса искренне огорчилась, что я отказалась погостить у них еще хотя бы дня три. Но я никак не могла остаться — теперь, когда я знала, что не попалась в эту биологическую ловушку, во мне словно открылось второе дыхание. Только что мне с ним было делать — вот вопрос.

— Напиши мне, — сказал Альгис на прощание. — О чем хочешь. Своему парню можешь передать: он много потеряет, если потеряет тебя. О, я, кажется, неграмотно выразился.

— Что касается грамотности, с ней у тебя все в порядке. — Я улыбнулась и погладила Альгиса по плечу. — В остальном ты не прав: этот парень уже меня потерял.

Поезд тронулся. Альгис уплыл в прошлое вместе с вокзальной платформой. Я легла на свою полку и стала думать о будущем.

По мере приближения к Москве я чувствовала, как надо мной сгущаются беспросветные тучи тоски. И никакими лекарствами не под силу их разогнать.

Я забросила домой сумку и двинула на дачу, где мама с Игорем занимались заготовкой варений и компотов. Мне показалось, что мама помолодела, стала какой-то легкомысленной. Она бесконечно слушала кассеты с песнями «Битлз» и, делая что-либо по хозяйству, дергалась и вихляла бедрами в такт музыке. Ей это шло, Игорь был просто в восторге. Я поняла, что они переживают второй или какой-то там еще по счету медовый месяц.

— Он звонил, — сказал Игорь, когда мы шли к колодцу. — У него был очень мрачный голос.

Я молчала. Игорь сказал это по собственной инициативе — я дала клятву вычеркнуть Дениса из своей будущей жизни.

— Этот тип, что называется, оборвал нам телефон, — сказал Игорь, когда мы возвращались. — Они подолгу беседовали с Кирой. Похоже, он изливал ей душу. Он сделал что-то такое, за что нельзя простить?

— Не вижу в этом смысла.

Я чувствовала, как внутри меня начала подниматься темная волна, которую до сих пор мне удавалось подавить.

— Если бы Кира изменила мне, я бы ее простил. При том условии, разумеется, что она не влюблена в этого человека. Бывает, такое накатит, что человек в себе не волен.

— Все ясно. Во всем виновата я. Давай на этом закроем тему.

Игорь прикурил мою сигарету и стал насвистывать какой-то эстрадный мотивчик.

Вечером я сидела на крыльце и смотрела на звезды, думая о том, что никогда не смогу поверить, будто они мерцают сами по себе, а не для нашего удовольствия. Так же, как, очевидно, никогда не соглашусь с тем, что мир вертится не вокруг меня.

Подошла мама и села рядом. От нее пахло малиной и какими-то незнакомыми духами.

— Я очень тревожусь за него, Мурзик, — сказала она и положила голову мне на плечо. — Мне кажется, он способен на самое страшное.

— Ты бы лучше за меня тревожилась.

Она вздохнула и провела рукой по моим волосам.

— Ты любишь его, Мурзик. Он твоя первая любовь.

— Я не занимаюсь бухучетом.

— Не хорохорься, детка. Век себе не простишь, если с Денисом что-нибудь случится.

— Оставь меня в покое, — сказала я, чувствуя себе под надежной защитой ночи. — Ты зависишь от мужчин. Я смогу прожить без них.

— Нет, не сможешь. Они тебе не позволят это.

— Не знала, что ты можешь быть такой пошлой, мама.

— Оказывается, могу. Он очень любит тебя, Мурзик.

— Какое потрясающее открытие! — Мой голос дрогнул на последнем слове, но не сорвался. — Хотела бы я знать, что ему от меня надо.

— Ты сама. Да как ты не поймешь, что ты из той породы женщин, от которых трудно не потерять голову? Но и Денис какой-то особенный.

— Вы виделись? — удивилась я.

— Он очень просил меня об этом. Не говори Игорю, ладно?

— Что, клюнула на романтические чары? — не без сарказма поинтересовалась я.

— Если бы даже и клюнула, все бесполезно. — Я услышала ее кокетливый смех. — Он поглощен без остатка любовью к тебе.

— Ты правильно выразилась, мама, — он поглощен собой и своей любовью. Я тут ни при чем.

— Не будь такой жестокой, Мурзик. Этот мир не настолько плох, как нам иногда кажется. Если, конечно, не фиксировать внимание на отдельных мелочах.

Черная волна безысходности вдруг захлестнула меня. Я вскочила и начала ожесточенно топтать прекрасные благоухающие флоксы, ругаться матом. Я грозилась утопиться в колодце. Потом убежала в лес и билась головой о ствол березы. Игорь сел в машину и поспешил за доктором, который, к счастью, был дома и к тому же в отпуске.

Он прожил на даче шесть дней. Мы говорили с ним о многом, в том числе и о любви. Я успокоилась и обрела уверенность, что больше со мной не случится такое. Это был кризис. Началось выздоровление.


Ту зиму я пережила без особых взлетов и падений. Я редко включала телевизор и не читала газет, а потому не знала, что Денису присудили вторую премию на конкурсе в Токио. Быть может, я бы так никогда и не узнала об этом, если б не упала, переходя дорогу, на Гоголевском бульваре. Я не смотрю себе под ноги, а если и смотрю, то вижу опасность слишком поздно.

Серебристо-голубая иномарка затормозила в полуметре от меня, обдав бензиновой вонью. Я лежала на мостовой ничком, рядом валялась моя ушанка из рыси. Я чувствовала: что-то не в порядке с ногой, хотя боли не испытывала.

Кто-то наклонился надо мной, тронул за плечо.

— Жива! — услышала я знакомый голос.

Я сказала подоспевшему милиционеру, что виновата во всем сама — переходила дорогу на красный свет. Зеваки собраться не успели — Денис бережно поднял меня и уложил на заднее сиденье. В Склифе меня продержали часа полтора, после чего отпустили домой — у них все было забито, да и мой перелом оказался, как выразилась женщина-хирург, благоприятным. Денис с помощью санитара усадил меня в машину. Перед моими глазами все плыло — наверное, от новокаина и пережитых мучений. Мир казался обновленным, нереальным, почти волшебным. Мы ехали по Садовому. Я поглядывала на Дениса и вопреки тому, что следующие шесть недель мне предстояло вести жизнь инвалида, чувствовала себя на седьмом небе.

— Едем ко мне! — Денис произнес это тоном, не терпящим возражений. — Отпразднуем нашу встречу. Уж теперь ты точно никуда от меня не денешься.

Эти полтора месяца были самыми счастливыми в моей жизни. Мы жили, как настоящие отшельники. Нас было трое: Денис, музыка и я. Мы были без ума друг от друга. Мы не могли прожить друг без друга ни минуты. Мы словно забыли о прошлом, о нашем совместном прошлом. Казалось, мы все начинали заново.

— Я так и знала, — сказала по телефону мама.

— Что я сломаю ногу?

— Глупенький Мурзик. Это все пройдет. Поздравь от меня Дениса с победой на конкурсе. Я всегда в него верила.

— Спасибо тебе, мамочка, — искренне поблагодарила я.

— Ты будешь жить у Дениса?

— Наверное. Он так здорово ухаживает за мной. Подает в постель еду.

Мама многозначительно хмыкнула.

— Я завтра приеду и наготовлю вам впрок. Игорь шлет вам обоим привет. Чао, славные детки.

Мама приезжала два раза в неделю. Мы и в самом деле радовались ей, как дети, — она привозила вкусную еду и ощущение праздника. Мама всегда была красиво одета, накрашена, причесана. После нее в квартире еще долго пахло какими-нибудь экзотическими духами. Мама кокетничала напропалую с Денисом, даже глазки ему строила. Мы много смеялись. Чаще всего без повода.

— Кира удивительно легкий человек, — сказал Денис после ее очередного визита. И почему-то вздохнул. — Моя мать, наоборот, все усложняла и делала проблему из каждого пустяка.

— Моя тоже была раньше не подарочек, — заметила я. — С возрастом она как будто душой помолодела. Скажи, я похожа на твою любимую Кирочку?

Он посмотрел на меня внимательно и очень серьезно.

— Пока нет. Наверное, когда-нибудь будешь. Только я до этого не дотяну.

— То есть? Ты же знаешь, я тебя не переживу.