— Посмотрим, — ответил он, отпуская ее руку. — Собирайся. Мы отъезжаем через четверть часа.

Конечно, Элиз не следовало предупреждать его. Она в полной мере поняла это, когда увидела свою лошадь, поводья которой были прикреплены к передней луке испанского седла Рено. Элиз стояла в дверях, раздираемая сомнениями, попытаться ли ей ускользнуть с заднего крыльца или же наотрез отказаться покинуть дом. Однако ни тот, ни другой варианты не сулили ей освобождения. Без лошади ей не уйти далеко, ее сразу же настигнут. Если же она останется в доме, то для Рено это будет лишним поводом подойти к ней и взять ее на руки, а ей вовсе не хотелось доставлять ему это удовольствие.

Единственным достойным выходом из положения казалось выйти из дома с высоко поднятой головой, ведь оставалась еще надежда, что ей удастся вырваться, когда бдительность его ослабнет.

В этот момент раздалось цоканье лошадиных копыт. К Рено подвели еще одну кобылу, изящные очертания которой ясно указывали на ее арабское происхождение. В этот момент Элиз услышала у себя за спиной голоса и обернулась. Маделейн вошла в гостиную, держа на руке два плаща. Остановившись, она пропустила вперед мадам Дусе, одетую в черное платье из плотной ткани. Лицо ее выражало волнение и беспокойство. Она повернулась и с жаром обняла Маделейн, благодаря ее за помощь срывающимся от слез голосом.

Так, значит, желанию мадам Дусе суждено было исполниться — она ехала в деревню начезов вместе с Рено. Оказывается, Элиз неправильно все поняла. Лошадь, привязанная к седлу Рено, предназначалась для пожилой женщины, которая не умела хорошо ездить, а арабская лошадь — для нее самой.

Забота Рено подействовала на нее как пощечина. Было ясно, что он не боится давать ей лошадь, зная, что сможет держать ее действия под контролем. Ну что же, пусть пребывает в заблуждении! Арабская лошадь резвее равнинных лошадей, быстрее даже его испанского скакуна — по крайней мере на коротких дистанциях. Если Элиз убежит, Рено, конечно, догонит ее, если вовремя хватится. Если…

Мадам Дусе взяла плащ и вышла за дверь. Маделейн подошла к Элиз и набросила ей на плечи другой плащ из точно такой же темной материи. Элиз негромко поблагодарила ее, но Маделейн покачала головой.

— Благодари Рено, это он велел купить плащи для тебя и для Мари. Он не пожалел времени, чтобы обеспечить вашу безопасность. — Она помедлила, а затем продолжала: — Может быть, ты хоть теперь начнешь беспокоиться о нем. У него будет очень много врагов.

— Только среди французов, — сказала Элиз с горечью.

— А также среди тех, кто откажется признать его военным вождем, кто презирает смешанную кровь.

— С этим я ничего не смогу поделать.

— Ты сможешь наблюдать и слушать. Иногда и этого бывает достаточно.

Элиз удивленно взглянула на нее. С чего это Маделейн решила, что она захочет помогать Рено? Да никогда в жизни! Впрочем, Маделейн это знать ни к чему. Элиз кивнула так, что при желании этот кивок можно было истолковать как знак согласия, и отвернулась.

Она задерживала остальных. Рено уже поднимался по ступенькам ей навстречу, плащ развевался у него за плечами, лицо было угрюмо. Встревоженная этой мрачной целеустремленностью, Элиз протянула руку в тщетной попытке остановить его. Не говоря ни слова, Рено подхватил ее на руки и начал спускаться вниз.

Элиз услышала хохот начезов, корчившихся от смеха в своих седлах, и лицо ее сделалось пунцовым.

— Пусти меня! — прошептала она в ярости, но гордость и нежелание еще больше веселить

дикарей заставили ее отказаться от сопротивления.

Рено молча понес ее туда, где уже ждали лошади, и усадил в седло. С пылающими щеками, опустив глаза, чтобы скрыть смущение и злость, Элиз поправила юбки и взяла поводья. Усевшись, она бросила испепеляющий взгляд на Рено, который уже сидел в седле и пристально наблюдал за ней своими серыми глазами.

На какой-то миг их взгляды встретились. Неожиданно Рено протянул руку, чтобы поправить ее сбившийся плащ. Этим жестом он как бы показал всем, что она принадлежит ему и никому больше. Элиз охватило безумное желание сбросить свой плащ и тем самым как бы символически перечеркнуть его жест. Однако она не решилась это сделать.

Один за другим они выехали со двора. Рено ехал во главе колонны, за ним следовала Элиз, а потом и все остальные, причем мадам Дусе была где-то в середине. Когда свернули с проселка и въехали в лес, стало холоднее, потому что солнце едва проникало сквозь густое переплетение ветвей у них над головами. За то время, что они провели во владениях Рено, листья опали, и только некоторые буки и дубы еще шуршали своим коричневым нарядом. С голых ветвей деревьев свисали седые бороды мха, плотный ковер опавших листьев приглушал стук копыт.

Отряд быстро продвигался вперед, оставляя позади мили. Элиз было странно, что мадам Дусе держится так спокойно. Казалось, ей безразлично, что ее окружают начезы; возможно, среди них были даже и те, кто убил ее мужа и увез дочь и внука. Какая необычная логика помогла ей справиться со своими страхами? Надеялась ли она, что ей не причинят вреда из-за присутствия Рено? Или она просто уже не боялась плена, раз сама решила присоединиться к французским женщинам и детям?

Элиз надеялась, что ее собственное поведение было таким же спокойным и невозмутимым. Однако в душе у нее все переворачивалось по мере того, как они все дальше и дальше удалялись от дома, приближаясь к стране начезов. К ее бессильной ярости примешивалось горькое разочарование. Она столь многого лишилась: дома, семьи, земель — всего, что досталось ей такой ценой. Теперь у нее не осталось даже самоуважения, потому что она оказалась во власти человека, предавшего ее, стала его рабыней…

Будущее представлялось Элиз мрачным и беспросветным. Если бы она поехала в форт Сан-Жан-Баптист, то перед ней открылись бы неограниченные возможности. Сан-Амант и Паскаль, должно быть, уже проделали большую часть пути туда. Как жаль, что она не смогла даже попрощаться с ними! Они выжили все вместе, и хотя Элиз не могла назвать их своими друзьями, между ними возникло своего рода нерасторжимое родство. Ее беспокоило, что они думают по поводу ее отказа продолжить с ними путь к форту.

Погода не стала теплее, небо затянули облака. Время от времени отряд останавливался, чтобы дать отдых лошадям, но Элиз не успевала опомниться, как уже вновь скакала вперед.

Однажды ближе к вечеру Рено замедлил шаг своей лошади и поехал рядом с Элиз. Он был почти любезен — очевидно, его радовало, что он возвращается в поселок, где живет народ его матери. Он назвал ей имена индейцев, которые ехали вместе с ними. Среди них был Лесной Медведь — крупный и свирепый на вид мужчина из рода Солнца. Рено объяснил, что его назвали так по имени черного медведя, который при встрече никогда не уступает никому из зверей дорогу. Он был вождем Флауэр-Виллидж, второго по значимости поселка после Большой Деревни. Там были также Длинная Шея, Рыжая Лиса, Ревущий Олень, Пущенная Стрела; многие из них приходились родственниками Рено — такие же высокие и широкоплечие, как он, но кожа у них была темнее. Их грудь и плечи покрывали татуировки, у некоторых геометрические узоры украшали щеки, а в ушах у большинства были вставлены золотые кольца или серьги из раковин. Все они были постоянно начеку и ни на минуту не расставались с оружием, будь то мушкет, или лук со стрелами, или же маленький топорик, заткнутый за пояс. В их настороженной бдительности сквозила угроза, и это приводило Элиз в отчаяние. Было ясно, что ей вряд ли удастся оторваться от колонны.

Однако во время очередного привала Элиз показалось, что сложилась благоприятная ситуация. Рено немного прошел пешком вперед, чтобы разведать дорогу, — он всегда так делал, пока другие отдыхали. Несколько воинов отошли недалеко в лес, а другие стояли, прислонившись к деревьям. Они разговаривали и грызли орехи, которые доставали из мешочков, привязанных к ремням брюк. Мадам Дусе ходила по поляне взад-вперед, чтобы размять затекшие ноги.

Элиз пошла по еле заметной тропке в обратном направлении, как будто бы для того, чтобы тоже размять ноги. Время от времени она для вида потягивалась, словно у нее болели мышцы, но лошадь свою не отпускала.

Вскоре тропинка углубилась в лес. Скрывшись из виду, Элиз вскочила на лошадь и медленно поехала дальше — если бы лошадь ускорила шаг, это привлекло бы внимание.

Однако не успела Элиз доехать до поворота к дороге, позади нее раздался крик. Ее хватились! Нельзя было терять ни минуты. Она пришпорила лошадь и, низко наклонившись, чтобы не задевать за ветки, помчалась во весь опор.

Оказавшись на дороге, Элиз услышала за собой топот копыт одинокого всадника и, пригнувшись к лошадиной шее, хлестнула кобылу концами поводьев вместо хлыста. Может быть, ей лучше спешиться и спрятаться в лесу, а лошадь пустить вперед одну? Но пешком она далеко не уйдет…

Холодный туман каплями оседал на лице, сердце бешено колотилось от страха. Плащ развевался позади, хлопая по лошадиному крупу. Острые копыта кобылы вонзались в размякшую землю и отбрасывали вверх комья грязи. Элиз надеялась только на то, что ее арабская быстроногая лошадь даст ей преимущество в скорости.

Однако лошадь вскоре устала и замедлила шаг. Элиз снова пришпорила ее, это помогло, но ненадолго. Топот копыт сзади становился все громче, в этом звуке слышались ярость и угроза. Элиз несмело оглянулась и обнаружила, что ее преследует Лесной Медведь. Он как бы слился со своей лошадью в едином порыве воли и бешеного усилия, не обращая внимания на хлопья пены, летевшие с лошадиной морды.

В отчаянии Элиз свернула с дороги в лес, но это не помогло. Лесной Медведь нагнал ее, схватил за талию и, стащив с седла, швырнул на землю. Она упада на колени, больно уколовшись ладонями об острые сучки и ветки.

Лесной Медведь слез с лошади и, подойдя к Элиз, что-то грубо и властно сказал ей. Она не поняла ни слова, но ей не понравилось то, как он возвышается над ней. Она поспешила подняться, хотя это ей далось нелегко, и увидела, что ее кобыла остановилась на некотором расстоянии от них, опустив голову и тяжело дыша.