А Роллон, глядя на огонек свечи, рассказывал. Он был хорошим отцом, знал все о своем сыне. Мальчик сейчас в Руане, но до этого жил в Байе, куда Ролло, обозленный на весь свет и на нее, услал сына. Однако и в этом выразилась его забота. Ведь Байе стараниями его ярла Ботто Белого был окружен каменной стеной и считался самой укрепленной крепостью в Нормандии. Гийому там ничто не угрожало. И мальчик почти год провел там, а Ботто Белый и его жена растили его со своим внуком Ингольфом. Их дочь Ингрид так привязалась к нему, что почти считала своим вторым сыном, и даже, когда Ролло приехал за ним, не хотела отдавать. Но Ролло уже решил, что заберет его. Скучал по нему, как ни по одному из своих прежних детей. К тому же он понимал, что в Байе, где Ботто так придерживался старых норвежских традиций, Гийом вырастет викингом. А Ролло не мог этого допустить. Его сын – принц Нормандский и должен расти при дворе, воспитываться в соответствии с обычаями франкских земель.

Поначалу Ролло с сыном отправился в монастырь святого Михаила на горе Мон-Томб, где в то время была резиденция Ролло. Там он показал сыну могилу его дяди Атли, ходил с ним по переходам древнего монастыря, наблюдал из башни стремительный прилив. Правда, там сейчас все перестраивают и укрепляют, ведь когда-то Ролло пообещал архангелу Михаилу, что возвеличит его обитель. А потом они с Гийомом переехали в Руан. Мальчика представили герцогине Гизелле, но она не была способна стать его матерью. Она вообще ни на что не была способна. Поэтому, когда ее не стало, Гийом словно бы и не заметил этого.

Зато часто спрашивал у отца о маме. И Ролло рассказывал ему о ней. Да и не только он. Бран-Беренгар, его жена Сезинанда, Риульф, который стал охранником принца, да и Херлауг Санлисский и даже Лодин Волчий Оскал – все они говорили с Гийомом о дивно прекрасной, дерзкой и веселой женщине – его матери, которая отныне стала женой другого человека и живет в далекой Лотарингии. Гийом всегда хотел узнать ее, встретиться с ней. И Ролло, уезжая на поиски Эммы, пообещал ему привезти маму. Но, видимо, из этого ничего не получится. Хотя он и не любит нарушать данное слово.

– Эмма, ты плачешь? – вдруг взволнованно произнес Ролло.

Она стояла, припав к стене, закрыв глаза, а слезы текли и текли из-под ресниц. Гийом – ее ангелочек! Она так тосковала по нему! И все, о чем говорил Ролло – Нормандия, Мон-Томб, Ботто, Сезинанда, Риульф… Какие забытые дорогие имена! Каждое из них, произнесенное Ролло, заставляло вздрагивать ее сердце. И когда она открыла глаза и увидела, что он стоит рядом, увидела нежность и боль в его лице, то подалась вперед, прижалась к нему, всхлипывая и дрожа.

– Ролло! О Ролло!..

Только здесь, в его руках, возле его сердца, она могла забыть свою вечную тоску, свою ежедневную боль. И он обнимал ее! Его сильные руки вмиг защитили ее от всего мира, баюкали ее, ласкали, успокаивали. Она вновь была с ним, она вернулась домой.

Оглушенная, счастливая, замершая, она стояла, прильнув к нему, ничего не ощущая, кроме своего счастья. И не поняла сразу, почему Ролло вдруг отстранил ее, заставил жестом молчать. Он был так напряжен, что это подействовало на нее отрезвляюще. О, Дева Мария! Как они могли так забыться? Они были не одни на чудесном острове своей любви. Они находились в Лотарингии, в Стене, в соборе, где было много людей и где никто бы не понял, почему супруга Ренье Длинной Шеи уединилась с безвестным паломником, почему обнимается с ним в пустой часовне собора.

– Господи, Ролло…

– Тс-с! – Он вновь приложил палец к губам.

Теперь и Эмма услышала шум внизу, а потом торопливые шаги на лестнице. В тот же миг Ролло поднял свой посох, захватил свечу и, не выпуская руки Эммы из своей, увлек ее из часовни.

Какие-то люди поднимались по винтовой лестнице из главного нефа. Мелькнул отблеск приближающегося огня. И тотчас Ролло, не отпуская руки Эммы, кинулся вверх по сходням. Она же все еще была слишком поражена происшедшим, чтобы не повиноваться ему, к тому же это было так упоительно и знакомо – не волноваться за себя, полностью доверившись его заботам.

Ролло был напряжен. Им не нужно, чтобы их застали служители собора или обнаружил кто-то из свиты Эммы, обеспокоенный отсутствием госпожи. Однако его чуткое ухо сразу определило звон кольчуг, глухой стук подбитых солдатских башмаков. Что нужно в этот час, да и в это время рождественской ночи воинам наверху собора? Но в любом случае желательно, чтобы их не застали вместе.

Они оказались в узком сводчатом проходе, расположенном под западным порталом собора. Здесь были сложены строительные материалы кровельщиков и мешки с раствором. По центру прохода, сбоку, виднелась деревянная лестница без перил, ведущая мимо колокольной клети наверх, в звонницу. А в конце прохода Ролло различил еще одну дверь, по-видимому, на галерею над северным нефом. Увлекая за собой Эмму, он кинулся к ней, но, к сожалению, она оказалась запертой. Ролло уже хотел было подняться в звонницу, надеясь, что следующие за ними воины явились не за тем, чтобы разыскивать госпожу, но тут его внимание привлек наполовину заставленный строительными инструментами пролом в стене напротив лестницы в звонницу.

Ролло заглянул в него и посветил свечой. За проломом был чердак над главным нефом. Сверху покато расходились наклоны свинцовой крыши, снизу был деревянный потолок, пересеченный вдоль всего пространства гигантскими дубовыми брусьями балок.

Ролло задул свечу. Шагнул вперед, увлекая за собой Эмму. Она было заупрямилась.

– Ты с ума сошел! Если нас здесь найдут…

Но он уже зажал ладонью ей рот, втащил сквозь пролом. Несмотря на возмущение его дерзостью, Эмма вдруг захихикала. Ролло вел себя с ней так же властно и бесцеремонно, как и когда она была его пленницей и он таскал ее с собой по лесам Бретани. И, улыбаясь в полумраке, увлекаемая им, она осторожно ступала по поскрипывающим доскам потолка. Доски скрипели, точно грозили провалиться, и это наводило на мысль об огромном пустом пространстве под ним. Но, слава богу, усилиями Ренье его только недавно перестелили, доски были новые и прочные. Глаза их вскоре привыкли к темноте, слабо рассеянной проникавшим в щели светом из нефа.

Сзади отчетливо слышались голоса. Ролло быстро присел под скатом крыши за одним из брусьев пола, к которому под углом примыкала поддерживающая кровлю толстая балка, притянул к себе Эмму. Сейчас, когда их глаза привыкли к темноте чердака, им казалось, что их легко заметить. Ролло даже натянул на голову Эммы капюшон, чтобы их не выдало мерцание ее драгоценностей. Однако воин с факелом в руке, который вскоре заглянул в пролом, видимо, не разглядел ничего. Его слепил свет огня, он щурился. Эмма испуганно приникла к Ролло, он же осторожно выглянул из-за балки. Что ищет здесь этот человек с родимым пятном в пол-лица? Если ему в голову взбредет обшарить чердак…

– Эй, осторожней, не устрой там пожар! – раздался громкий голос кого-то из сопровождавших его.

– Вряд ли здесь кто-то есть. Видимо, она уже вернулась во дворец.

Эмме этот голос показался знакомым, и она невольно пошевелилась, но Ролло лишь сильнее прижал ее к себе, и она замерла. Отсвет пламени исчез, однако они еще какое-то время различали голоса, слышали, как воины обсуждали, продолжать ли поиски или вернуться к остальным. Потом наступила тишина.

Эмма слабо перевела дыхание.

– Слава Создателю! Страшно подумать, какой бы разразился скандал, если бы нас тут обнаружили. Ренье ведь столь подозрителен и щепетилен в вопросах семейной чести. Он бы сразу стал сомневаться, что моя дочь…

Она оборвала себя на полуслове, вспомнив, что говорит с истинным отцом Герлок, который даже не подозревает о своем отцовстве. Да и не нужно ему ничего знать. Завтра… точнее, уже сегодня, Герлок станет наследницей Лотарингии и будет обручена с Оттоном Верденским. И Эмма не собиралась ее этого лишать. Даже ради встречи с Ролло.

Она вдруг встрепенулась, когда губы Ролло скользнули у нее по щеке.

– Ролло! – Она даже уперлась руками ему в грудь, пытаясь отстраниться.

Но он не отпустил ее. Разве не об этом он мечтал, вот так обнять ее в тихом уголке, где им никто не помешает. Все ушли, оставив их в покое. Его и ее. И он прижимает ее к себе. И не обращая внимания на ее слабые попытки освободиться, он покрывал нежными поцелуями ее лицо, искал губами губы и приникал к ним жадно, словно хотел выпить ее дыхание, что-то шептал между поцелуями. Отпустить ее… Сейчас, когда он вновь нашел ее, это казалось выше его сил. Он чувствовал, что словно поток сладостного тепла распространяется по всему телу. Он заново восхитился тем, как безумно его всегда влекло к ней. Все эти годы. И вот она здесь, и, задыхаясь от почти безумного желания, он стал торопливо расстегивать заколку ее плаща, покрывал бесчисленными нежными поцелуями ее лоб, глаза, щеки, повалил ее, не выпуская из объятий.

Но для Эммы все это было слишком неожиданно. Рождественская ночь, потрясение от встречи с Ролло, страх быть обнаруженной… и вот теперь лихорадочная страсть.

– Ролло, ты с ума сошел… Да отпусти меня! Ты ведешь себя со мной, как с девкой. Вспомни, мы в храме божьем, и я – жена Ренье.

Последние ее слова были заглушены таким неистовым поцелуем, что у нее перехватило дыхание. Его рот смял ее губы, и в этом поцелуе вырвалось наружу все то, что таилось внутри его в те бесконечные ночи и дни, какие он провел без нее, вдали от нее. И она сейчас смеет говорить ему о своем муже! Кровь закипела в его жилах, воспламененная неожиданной ревностью. Его восхитительная рыжая Птичка – жена другого! Нет, он докажет ей, что никто не может стоять меж ними, они сейчас только вдвоем, они созданы друг для друга и она нужна ему… так нужна!

– Ролло… Ныне ведь святая ночь… Это грешно…

Но Эмма уже уступала. Он расстегнул ее ворот, и по ее телу прошла дрожь, когда его рука коснулась ее груди. Эта крепкая рука, которая ласкала ее грудь, отняла у нее последние силы к сопротивлению. Да и зачем было сопротивляться? Разве она не мечтала об этом мгновении, даже когда мрак и отчаяние захлестывали ее. Он и она… Немыслимо! И тем не менее, словно впервые за все эти годы, Эмма почувствовала, что она молода, почувствовала нетерпеливое желание жить и любить. И наслаждаться.