— Понимаю, — кивнул Алексей. — Гонконг британский, но с китайскими заморочками.

— Да, для миллионов китайцев вазэктомия — обычная операция. Между прочим, в Америке полмиллиона здоровых особей тоже пошли на такую, причем добровольно. — Он усмехнулся. — Стопроцентная контрацепция, ничто другое не дает такого выхода. Гуляй напропалую, безопасно.

— Я думаю, Шейла осталась довольна, — заметил Алексей.

— Ты бы знал, какой долг висел над ней за ее распрекрасный замок. После смерти глупого и наивного мужа-миссионера она осталась почти без цента…

А теперь Алексей лежал в палате после новой операции, которая обещала вернуть ему утраченную, или, сказать точнее, отложенную возможность стать отцом. Он не опасался неудачи, потому что удача нужна не только ему, но и Кикиморе…

После наркоза, словно выныривая откуда-то из глубин океана, он наткнулся на догадку, которая никогда прежде не приходила в голову. Сергей Антонович. А не его ли караулили бандиты возле дома китаянки? Может быть, это для его головы приготовили черный пластиковый мешок, который по ошибке накинули ему на голову?

От резкого толчка сердца Алексей снова погрузился в глубины наркотического сна. Ему дали хорошую дозу перед операцией. Наконец усилием соли он вытащил себя из провала.

Женщина Сергея Антоновича была наполовину китаянка, наполовину англичанка, может быть, она подставила его? Ведь Бирюков после операции объяснил Алексею, что его выследили китайцы. Те, которым он отказал в патенте на кевларовые маскхалаты.

Алексей почувствовал, как тело взмокло. Возможно, поэтому такое горячее участие принимает в нем Сергей Антонович? Но неожиданная мысль обрадовала: это обнадеживает еще больше — отсюда — а это скорее всего госпиталь какой-то военной базы — он выйдет в полном порядке.

Наконец Алексей открыл глаза. Ночь, иссиня-черная, проглядывала между ребрами жалюзи. Он хорошо знал такие китайские ночи. Он протянул руку, взял наушники с тумбочки и надел. Ему хотелось музыки, и он услышал ее. Звуки оркестра напомнили о шуме океана, он снова увидел Кикимору и себя на берегу моря, он чувствовал ее прохладное тело, сжимал его в объятиях и согревал… Теперь он может дать ей все.

Когда Алексей проснулся, наушников на голове не было. Не слышал он и музыки волн, но ощущал покой и защищенность. Ему казалось, он вернулся в безопасную темноту материнской утробы. Жаль, что ему не принять утробную позу — в паху начинало ныть, наркоз отходил. Он постарался заснуть.

Утром его разбудила медсестра и сказала по-английски:

— Мистер Вард, к вам пришли.

У нее за спиной стоял Сергей Антонович.

— Привет, — сказал он.

— Привет. — Алексей протянул руку.

— Спешу сообщить, что теперь Алекс Вард может умереть. Навсегда. Алексей Соболев может делать все, что ему заблагорассудится.

— На самом деле? — Алексей испугался, что его губы лопнут от улыбки.

— Да, доктор проверил. У тебя все работает как надо. — Он засмеялся. — Теперь, если кто-то объявится и скажет, что ты отец, не отвертишься. Я на минуту, отдыхай, увидимся. — Он помахал рукой и вышел.

Алексей почувствовал, что может встать, он спустил ноги с кровати и пошел в ванную. Сбросил халат и оглядел себя. С опаской взглянул ниже пояса. Он не вникал, как развязывали то, что завязали. Делали ему лапароскопию, вспомнил он мудреное слово, или хирургический разрез, он тоже не знал. Все не важно, важно лишь то, что сказал Сергей Антонович.

Он вернулся в комнату, включил телевизор. Показывали последние приготовления к событию века — торжественной передаче Гонконга под юрисдикцию Китая.

Ну вот и все, Алекса Варда больше нет, остались вещи в его кабинете в «Грэйндже». Временно. Главную ценность заберет Кикимора. Без сомнения, у нее получится.

Он вспомнил круглые зеленые глаза Кикиморы, когда портье в Париже в крошечном отеле близ Монмартра с громким названием «Ривьера» обратился к нему: «Мистер Вард, вам прислали факс».

Когда они вошли в номер, Катерина спросила:

— Это… твое третье имя? А еще какие я не знаю?

— Ты знаешь все — Леший, Алексей Соболев, Алекс Вард.

Она пристально посмотрела ему в лицо, но больше не задавала вопросов…

На следующее утро Сергей Антонович приехал к нему с большой дорожной сумкой.

— Собирай вещи, — скомандовал он. — А чтобы не терять времени и не мучить меня догадками, — сказал он, опускаясь на стул напротив Алексея, — объясни, что ты имел в виду под словом «финал». Помнишь, ты сказал, что мы можем рассчитывать на патент, если финал будет успешным?

— Ребенок. Вот что значит финал. — Алексей улыбался, кидая в сумку рубашки, следом — носки, футболки.

— Ого? — Сергей Антонович вскинул брови.

— Мой… — уточнил Алексей, — и…

— …и Катерины, — закончил за него гость.

— Какой хороший Куратор, — усмехнулся Алексей.

— А ты сомневался?

— Ни одной секунды.

— Стало быть, придется подождать. — Сергей Антонович вынул из кармана рукавицу. Повертел ее. — «Ле Кики», — прочел он лейбл. — Можно подумать, французское название. — Он усмехнулся. — Если честно, я долго не мог понять — откуда такое. Теперь у матросов нет вопросов — Леший и Кикимора. Из детства, да? Гм-м. Я не помню — в русских сказках разве… они могли пожениться? Леший — он из леса. А Кикимора — болотная.

— Кикиморы бывают не болотные, — поправил его Алексей. — Катина мать сшила костюм… сухопутной Кикиморы. — Он засмеялся.

— Понятно, — кивнул Сергей Антонович. — Уже ближе…

— Между прочим, тот костюм и костюм Лешего, который тоже сшила Катина мать, послужили прототипами для моих маскхалатов. Поэтому фирма «Ле Кики» наполовину принадлежит Кикиморе. По праву. Пока она не знает об этом, но скоро узнает. — Он растянул губы в широкой улыбке.

— Ты сам ей скажешь?

— Не-ет. Играть так играть. Леший чем знаменит? Водит, крутит, вертит. А Кикимора хитрит, превращается в кого хочет. Они еще посостязаются друг с другом. — Он радостно рассмеялся.

— Тебя послушать, ты сам кикимора. То Алекс Вард, то Леший, то Алексей Соболев. — Сергей Антонович ухмыльнулся.

— Я вот думаю, не открыть ли мне филиал «Ле Кики» в России, — проговорил Алексей. — У вас рабочая сила еще дешевле, чем в Юго-Восточной Азии, где я размещаю заказы.

— Попробуй, но кевларовые вещи советую оставить там, где их делают сейчас. Не перестаю удивляться, как точно ты подбираешь оттенок вещей. Они в точности повторяют краски местности, для которой ты рекомендуешь маскхалаты. Наши ребята заметили это сразу, они тебе благодарны.

Алексей кивнул:

— Я сам слежу за этим. Я учитываю все — какого оттенка дубовые листья осенью, как ложится снег на высокую траву и на низкую…

— Можно подумать, ты все это видел, — заметил Сергей Антонович.

Алексей пожал плечами:

— После того как вы меня обучили в институте, я много… путешествовал.

— Ага, назовем это так.

— Понимаете, для человека, который уехал с собственной родины, возникает проблема, о которой он никогда не думал. — Алексей прошелестел молнией на сумке, закрывая ее, и выпрямился.

— Что ты имеешь в виду?

— Уезжая из своей страны, ты теряешь себя. Потом долго ищешь.

Сергей Антонович вскинул брови:

— Подробней, пожалуйста.

— Хорошо. Когда я попал в другую среду, в которой живут люди другой национальности, я перестал понимать, кто я сам. Я не русский, не китаец. Я в чужой среде, мне неуютно… Я отправился искать себя.

— Но все равно оказался в Китае.

— Где вы меня нашли. Снова, — тихо добавил Алексей.

— Премного этому рад. Причем не только я, — так же тихо ответил Сергей Антонович.

— Я охотно сошелся с вами. — Алексей кивнул. — Вы были для меня частицей моей… культурной среды. Потому что русские, которые жили в Харбине, уже не русские, но не стали и китайцами.

— Я думаю, поэтому так много русских перебралось из Харбина именно в Австралию, — заметил Сергей Антонович.

— Да, в попытке воссоздать старую русскую среду. Австралия, несмотря на кенгуру, коала и прочую живность, своим простором утоляет глаз русского человека. Это верно. Не то что Китай.

— Что ж, твои поиски себя пошли на пользу, — сказал Сергей Антонович, вставая со стула. — Твои вещи прекрасны. Ну что, нам пора. Покатили?

13

Саша не спала. Она выключила свет и лежала, прокручивая в голове прошедший день, снова спрашивала себя: все ли она учла? Питер уехал на три дня. Удачно.

Она сделает это завтра утром, твердила она себе. Она сделает это завтра.

Сегодня Питер катал ее по Лондону. Она удивилась, как спокойно ей в этом городе. Питер называет его странным.

— Он похож на сотню деревень, которые соединились вместе. Всю жизнь можно прожить в своей, допустим индийской, не догадываясь, что есть арабская, китайская, филиппинская, например.

Он все-таки отвез ее в паб, где угостил маленькой кружкой темного пива и камбалой в кляре с жареной картошкой.

Саша заметила, что в пабах полно людей, которые завернули туда по дороге — просто поболтать. Кто-то с пакетом белья из прачечной, у кого-то собачонка на поводке, причем по ней видно, что она не первый раз лежит под столом, устроившись подле ног хозяина на деревянном полу.

Она издали узнавала эти английские заведения по темно-зеленым наружным стенам, чаще всего они попадались на глаза на перекрестках. Саша смотрела в окно старого «ровера», на котором раскатывал Питер, и у нее голова шла кругом: как только не называются здесь улицы — аллея, авеню, бульвар, корнер, гейт, медоу…

На Трафальгарскую площадь они подъехали к обеду. Питер повел ее в кафе, он уверял, что если она не съест томатного протертого супа, горячего, как кипяток, она не почувствует вкуса города.