Неужели все пары в первую брачную ночь так же деятельны, как они с Гейджем? Но едва задав себе этот вопрос, Шимейн вспомнила, как ее подруги в Англии, выйдя замуж, открыто выражали свое отвращение «ко всему, что творится на супружеском ложе». А Шимейн пыл Гейджа приводил в трепет.

— Не стоит объявлять об этом во всеуслышание, — рассудила она. — Иначе все решат, что мы целую ночь устраивали здесь оргию.

— Но ведь так и было, мадам, — отозвался Гейдж с насмешливыми нотками в голосе.

Улыбаясь, Шимейн уютно свернулась, прижавшись к нему.

— Знаю, Гейдж, но остальным знать об этом не следует. Иначе они решат, что ты женился на распутнице.

— Шила в мешке не утаишь… — вздохнул он. Шимейн ахнула в притворной вспышке гнева:

— Ах ты, негодяй! Мошенник! Сам раздул во мне пламя, а теперь обвиняешь! Нечего сказать, хорош рыцарь!

Смеясь, она попыталась выбраться из постели, но Гейдж поймал ее за руку и опрокинул на спину. Веселая борьба продолжалась не больше минуты, пока Гейдж не уселся верхом на отбивающуюся ногами и руками Шимейн. Широко разведя ее руки, он прижал их к матрасу.

— Разве я не говорил тебе, что мечтаю видеть в своей постели прекрасную распутницу? — прошептал он, покрывая губы Шимейн дразнящими поцелуями.

— Если я распутница, сэр, — возразила Шимейн, извиваясь на постели, — тогда именно вы привили мне вкус к наслаждению. — В ее словах была изрядная доля правды — Гейдж умело пробудил в ней пыл, вознося к высотам экстаза и заставляя с нетерпением ждать новых проявлений страсти.

Гейдж оперся на локти, и его карие глаза засветились огнем.

— Подумай только, чему мы научимся вдвоем!

— Ты хочешь сказать, тебе известно далеко не все? — изумленно спросила Шимейн.

Гейджа насмешило и вместе с тем ошеломило предположение жены о его полной осведомленности.

— Мне предстоит еще многое узнать, дорогая — в особенности о тебе. Если нам повезет прожить вместе до конца своих дней, уверен, ты научишься читать меня, как старую книгу, за годы выученную наизусть. Надеюсь только, что я не наскучу тебе.

Шимейн скептически прищурилась:

— Едва ли, мистер Торнтон! Боюсь, я наскучу вам!

— Никогда!

— Солнце встает, — напомнила она мягко.

— Знаю. Придется все-таки отпустить тебя, но при одном условии: пообещай не одеваться. Я помню, как ты выглядела в первое утро, когда появилась в доме и хлопотала на кухне — нежная, обнаженная под ночной рубашкой и халатом. Уверяю вас, мадам: я чуть не обезумел, увидев, как халат облегает вашу грудь и ягодицы. Твои соски жаждали ласки, а я был готов подарить ее!

Шимейн застонала, вспомнив, как неприлично выглядела в то утро.

— Значит, вот почему ты не сводил с меня глаз!

Гейдж отпустил ее запястья и подхватил грудь обеими ладонями.

— Ты выглядела так обольстительно, что мне хотелось немедленно унести тебя в постель. Потом эта мысль не раз посещала меня.

Шимейн запустила тонкие пальцы во взъерошенные волосы Гейджа.

— Если бы я знала, что меня ждет, согласилась бы стать твоей женой, как только мы покинули «Гордость Лондона». Вы неотразимы, мистер Торнтон. По правде говоря, вспоминая, сколько времени я потеряла зря, я завидую всем женщинам, которых вы любили.

— За кого вы меня принимаете, мадам? За ненасытного сластолюбца? Разве я не говорил, насколько я разборчив в отношении женщин? — Приподнявшись, он вытянулся на боку, подперев щеку ладонью. — И потом, когда я начал искать себе жену, ты была слишком мала. Ты и теперь еще совсем ребенок.

— Неужели я выгляжу как дитя? — изумилась Шимейн и притворно надулась. Потянувшись, она безраздельно завладела вниманием Гейджа.

— Нет, мадам, это очевидно. — Его янтарно-карие глаза вспыхнули. Гейдж пристально следил, как Шимейн изгибается на постели. — Тебе кто-нибудь говорил, как прекрасна и совершенна твоя нагота? Особенно вот эта аппетитная часть тела. — Он положил ладонь на грудь Шимейн, пораженный контрастом светлой кожи и бронзового загара. В утреннем свете, пробивающемся сквозь ветви сосен, ее пышные полушария казались алебастровыми. Гейдж склонился, чтобы вновь ощутить сладость нежно-розового соска, обжечь его дыханием и заставить Шимейн стонать от дразнящих прикосновений.

— Если вы намерены продолжать в таком же духе, сэр, — с дрожью прошептала она, — вам не удастся уйти, не довершив начатого.

Гейджу и самому не хотелось уходить, и он продолжал бы ласки бесконечно, если бы урчание в животе у жены не напомнило ему о продолжительном посте.

— Похоже, чтобы утолить твой голод, одних поцелуев будет маловато.

— Да, хочу есть, — призналась Шимейн и расхохоталась, когда Гейдж, зарычав в притворной ярости, слегка прикусил ее сосок. — Я ничего не могу поделать! Ну что ты за тиран!

— Тиран, говоришь? — Он рассмеялся, касаясь губами ее уха. — А мне-то казалось, что я чрезмерно снисходителен к тебе. Хочешь узнать, что стало бы с тобой, не будь я столь заботливым мужем?

— Ода!

Ее воодушевление радовало Гейджа — пока он не встречал препятствий в утолении своей страсти и судя по всему, не встретит их впредь.

— Я непременно объясню тебе, дорогая, но прежде ты должна подкрепиться, а там посмотрим… Вставай, жена, и готовь завтрак, достойный твоего мужа.

Шимейн ахнула от неожиданности, когда Гейдж откинул простыню. Смеясь, она перекатилась к краю кровати, вскочила, но тут же поняла, что Гейдж следует за ней по пятам. Ухватившись за кровать, она попыталась улизнуть, но Гейдж удержал ее за плечо.

— Тебе не удрать от меня, плутовка, — прошептал он ей на ухо, медленно и соблазнительно поглаживая ее обеими руками. Повернув ее к себе, он впился в ее губы. Шимейн ответила на поцелуй с мгновенно вспыхнувшей страстью, прижавшись к Гейджу всем телом. Вскоре обоим стало ясно: если любовные игры не прекратятся, домашние дела не дождутся их. Гейдж нехотя отпустил Шимейн.

— Увы, мне пора доить корову, иначе у бедняжки лопнет вымя. — Однако он продолжал касаться ее груди и восхищенно оглядывать соблазнительные полушария. — Хотя я с удовольствием бы остался здесь и напился сладкого нектара.

Присев на край постели, Гейдж поставил Шимейн между коленей и жадно припал губами к набухшему соску. Силы Шимейн быстро иссякли — она таяла от прикосновений мужа. Вожделение подстегивало Гейджа, и он прекратил бороться с ним.

— Ты всегда ездишь верхом в дамском седле? — хриплым шепотом спросил он.

Смутившись, Шимейн испытующе уставилась на него:

— Не всегда.

— Так я и знал. И тебе нравится ездить верхом?

Шимейн вдруг осенило, и она просияла в улыбке:

— Да, когда подо мной породистый жеребец.

— А что вы думаете обо мне, мадам?

— По-моему, вы — чистокровный скакун, — отозвалась она, любовно проведя ладонями по его груди. Гейдж передвинулся на середину кровати, удерживая Шимейн, и улыбнулся, соединяясь с ней.

— Скачите, сколько вам угодно, моя прекрасная наездница.

Никогда еще верховая прогулка не доставляла Шимейн такого удовольствия, как теперь, когда она восседала на мускулистом, бронзовом от загара Геркулесе. У Шимейн перехватывало дыхание, его дерзкие ласки вызывали у нее блаженный трепет. Ни с чем не сравнимое наслаждение окатило ее, словно она мчалась по берегу, о который разбивались волны. Словно чувствовала, как ветер треплет ее волосы, ощущала соленый запах моря, видела, как волны осыпают ее нагое тело крошечными брызгами… Они неслись стремительным галопом, трепеща в судорогах страсти, нахлынувшей на них и уносящей в океан экстаза.

Время словно остановилось, пока они медленно плыли назад, к берегу, где вытянулись в сладком изнеможении. Прошло несколько минут, прежде чем Гейдж наконец отстранился. Томно раскинувшись на постели, Шимейн с любопытством следила, как муж вынул из шкафа бриджи и натянул их. Он застегнул пояс, сунул ноги в мягкие сапоги и вернулся к кровати. С улыбкой глядя в блестящие зеленые глаза Шимейн, он укрыл ее простыней.

— Ты была права, дорогая.

Шимейн недоуменно приподняла бровь.

— Ты отличная наездница.

— Мне достался превосходный жеребец, лучший из всех, на каких мне доводилось ездить.

Гейдж кивнул, принимая ее комплимент, и спросил:

— Ты не против, если после завтрака мы искупаемся в пруду?

— Вода слишком холодная. — Она поежилась.

— Я согрею тебя, — пообещал Гейдж.

Шимейн удивленно уставилась на него, понимая, что он не шутит.

— Солнце уже встало. Нас может кто-нибудь увидеть.

— Я предупредил своих мастеров, чтобы они держались подальше от дома. Они не осмелятся помешать нам.

— А Поттс?

— Пока раны не затянутся, он не решится сунуться даже в город, а тем более сюда. — Гейдж склонил голову и улыбнулся. — Я мог бы научить тебя кое-чему.

Шимейн с чопорным видом поджала губы.

— Это нечестно — подкупать меня.

— Знаю, — подтвердил Гейдж со смешком.

— Займитесь делами, красавец муж, — со внезапным воодушевлением предложила она. — И поторопитесь. А я постараюсь поскорее приготовить завтрак.

Рассмеявшись, он ушел, а Шимейн с мечтательной улыбкой уставилась в потолок, вспоминая минувшую ночь страсти. Теперь она была убеждена: Гейдж Торнтон так же искусен в любви, как в изготовлении мебели — ни в том, ни в другом ему нет равных.

Пока Шимейн и Гейдж хлопотали по дому, минуты стремительно летели, и прошло не меньше двух часов, прежде чем они справились с делами и сели за стол. Устроившись на одной скамье, они с аппетитом поглощали еду, подкладывая друг другу лакомые кусочки, обмениваясь поцелуями и нежными ласками — они до сих пор не успели насытиться друг другом.

Одетая только в халат, Шимейн вышла вслед за Гейджем на переднюю веранду и подала ему руку, спускаясь с крыльца. На берегу она поначалу оробела, стесняясь раздеваться при дневном свете, но, увидев, как Гейдж сбросил одежду и нырнул в пруд, наконец решилась и осторожно попробовала воду ногой.