Рейф сам поразился внезапному уколу ревности. Незнакомое доселе чувство оказалось болезненным и неприятным. Обычно у него были трудности иного плана: как красиво уйти от надоевшей ему женщины ради другой, которой он в данный момент добивался. Мегги была исключением. Даже тогда, много лет назад, Рейф принял известие о связи Мегги и Нортвуда с горечью, болью, но не со злостью. И ярость, испытанная им в тот момент, когда он увидел Андерсона, шмыгнувшего к ней в дверь, заставила Рейфа серьезно усомниться в своей выдержке.

Пытаясь взять первобытные эмоции под контроль, Рейф напомнил себе, что Андерсон — не единственный мужчина в жизни Мегги. Нет смысла к нему ревновать хотя бы потому, что этот ублюдок был всего лишь одним из любовников Мегги и отличался от других только тем, что Рейф знал его в лицо.

Однако от этого было не легче.

Решив, что имеет право больше узнать о сопернике, Рейф сказал:

— Твой коллега Андерсон здорово мне кого-то напоминает, но не могу припомнить, кого. Кто он такой?

— Да никто, — сказал Оливер, опрокидывая бокал с вином. — Парень появился в Париже в июле, и Кэстлри сразу же пригласил его в нашу делегацию. Большинство являлись с рекомендательными письмами, но у него не было никаких рекомендаций, насколько мне известно. Говорит, что тем Андерсонам, которых я знаю, он не родственник. — Подозвав лакея, Оливер заменил пустой бокал на полный. — Сюда заходит очень часто.

— В самом деле? Тогда, наверное, те Андерсоны, от которых он происходит, весьма богатые люди.

Нортвуд нахмурился, словно человек, внезапно решившийся на что-то.

— Может, мне и не следовало этого говорить, Кэндовер, но что-то нечисто с этим Андерсоном. Выскочка, вечно сует нос в дела, которые его не касаются, а потом исчезает, как та черная кошка. И денег у него куры не клюют.

— Интересно, — протянул Рейф, стараясь не показывать охватившего его возбуждения. — Ты докладывал Кэстлри о своих подозрениях?

Оглядевшись, чтобы убедиться, что их не подслушивают, Нортвуд тихо сказал:

— Да, я говорил с Кэстлри. Я здесь потому, что министр попросил меня присмотреть за этим малым. Конечно, неофициально. Сам понимаешь.

Встретив в глазах Рейфа вопрос, Оливер добавил:

— Просил посмотреть, не разговаривает ли он с кем-нибудь подозрительным. Не надо было тебе этого говорить, да ты человек надежный, не проболтаешься. Обстановка в Париже сейчас напряженная, нужно быть осмотрительнее.

Глаза у Нортвуда забегали, и уж совсем еле различимым шепотом он добавил:

— Из британского посольства утекает конфиденциальная информация. Не хочется обвинять невиновного, но за Андерсоном ведется очень плотная слежка.

Рейф ни разу не видел Нортвуда таким серьезным и уже начал было задаваться вопросом, не ошибся ли он в школьном товарище. Может, развязность была только способом маскировки? Рейф внимательно посмотрел на собеседника, призывая себя к объективности.

Разве можно не доверять человеку только из-за того, что тот вульгарен? Было ли суждение о нем беспристрастным? А может, сыграла роль ревность? Несомненно, так оно и было.

Но то же чувство ревности могло внушить ему самые худшие подозрения относительно Андерсона. Рейф напомнил себе, что приехал в Париж, чтобы помочь своей родине, а не погрязнуть в собственных проблемах. Но если Андерсон окажется не только его личным врагом, но и врагом страны, с каким удовольствием он отдаст его правосудию.

— Я буду держать ухо востро, — заверил приятеля Рейф, — и попытаюсь вспомнить, кого же мне напоминает Андерсон. Может быть, это окажется важным.

С этими словами Рейф отошел от Нортвуда и уселся за один из карточных столов. Намеренно он выбрал игру, не требующую особого мастерства, так, чтобы свободно наблюдать за тем, что делается вокруг. Рейф заметил, как на свободное место за столом фаро рядом с Андерсоном сел Мишель Росси, заметил, как эти двое переглянулись, обменявшись явно не относящимися к игре фразами. И, заметив, нахмурился.

Глава 11

На следующий день Мегги и Рейф в молчании ехали на завтрак к Кэстлри. Мегги уже было решила рассказать ему о своих подозрениях относительно Оливера Нортвуда, но Рейф был сегодня холоден и высокомерен как никогда, и она не посмела нарушить несколько натянутую тишину.

Завтрак проходил в обеденном зале в жилой половине дома Великолепно сервированный стол украшал сервиз — бывшая собственность Паулины Бонапарт, — приобретенный Веллингтоном вместе с особняком. Мегги была на высоте: в голубом атласном платье и плюмаже из страусовых перьев, она выглядела так, как и должна выглядеть любимая женщина герцога Лорд Кэстлри находился в прекрасном расположении духа, непринужденное остроумно шутил, и завтрак проходил в весьма приятной атмосфере.

Серьезный разговор начался только после того, как подали кофе и слуги покинули помещение.

— Вы слышали последние новости из Тюильри[17]? — спросил министр иностранных дел.

Гости отрицательно покачали головами. Тюильри, место пребывания французского королевского двора, уже давно напоминал гудящий улей, оттуда распространялись всяческие слухи и сплетни, но в последнее время тамошние обитатели попритихли.

— Фуше хотят прогнать из правительства, — пояснил Кэстлри, — и Талейрану остались считанные дни.

В глазах министра блеснули озорные искры, когда он добавил:

— Стоит только Талейрана серьезно покритиковать, он тут же подает прошение об отставке. Удивительно, но на этот раз король ее принял.

О том, насколько отставка хитрой лисы Талейрана осложнит переговоры, остается только догадываться. Тревожно прикусив губу, Мегги взглянула на Рейфа. Герцог помрачнел. Каким бы непредсказуемым человеком ни был Талейран, ему не откажешь в уме и силе убеждения. С его уходом возрастает опасность резких кренов. Другие умеренные члены правительства могут попасть в опалу.

— Есть кандидатура нового премьера? — спросила Мегги.

— Русский царь согласился на то, чтобы король выбрал первого министра из стана французских роялистов, которые служили ему в России: или Ришелье[18] или де Варенн. Луи склоняется к Ришелье, — ответил Кэстлри, — однако общее мнение дипломатического корпуса таково, что ему не продержаться больше нескольких недель.

— Не уверена, ваша честь, — сказала Мегги. — Я знаю этого человека, он на многое способен.

Кэстлри пристально взглянул на гостью. Чувствовалось, что он весьма заинтересован узнать о Ришелье побольше.

— И как вы оцениваете Ришелье? — спросил министр.

— Он очень порядочный и неподкупный человек, — без колебаний ответила Мегги, — и будет отстаивать интересы Франции, но вы, я думаю, с ним сработаетесь.

Кэстлри медленно кивнул.

— У меня тоже сложилось такое мнение. Переговоры проходят неплохо, и в скором времени правители разъедутся по домам.

Ободряюще взглянув на жену, он добавил:

— В течение ближайших нескольких месяцев нам предстоит работа по уточнению деталей, но худшее, на мой взгляд, уже позади.

— Надеюсь, вы правы, — сказал Рейф. — Одно только беспокоит — следующие два месяца могут быть опасными для вас лично, лорд Кэстлри.

Рейф вкратце описал слухи и то, что им с Мегги удалось выяснить.

Министр иностранных дел к угрожающей его жизни опасности отнесся удивительно спокойно.

— Лорд Стрэтмор сообщил мне примерно те же новости, — ответил Кэстлри, — но, должен сказать, мне угрожали уже не раз и наверняка не в последний.

Мегги подумала, что стойкость и пренебрежение к опасности — вещи хорошие, однако немного чувства самосохранения все же не помешало бы. Украдкой взглянув на хозяйку, Мегги заметила, как побледнела леди Кэстлри, как ее пальцы судорожно сжали серебряную кофейную ложечку. Бедная женщина обмирала от ужаса. Однако жена политика не может устраивать истерик на глазах у людей, и свидетельницей ее страха стала только Мегги.

Они поговорили еще немного, пока часы в соседней комнате не пробили два пополудни. Лорд Кэстлри встал, сообщив, что торопится на встречу с французами и русским царем в Тюильри.

Рейф проводил министра к конюшне. По дороге мужчины обсуждали перспективы создания Священного Союза, детища русского царя. Женщины чуть задержались. Воспользовавшись тем, что их не слышат, Мегги быстро сказала леди Кэстлри:

— Эмилия, ваш муж в опасности, но, боюсь, недооценивает серьезности угрозы.

— Остается уповать лишь на то, что он, как и Веллингтон, обладает чудесной способностью не попадать под пули, — с грустным юмором сказала Эмилия. — Я предлагала ему установить стражу у дверей посольства, придется мне быть понастойчивее.

Посмотрев вслед своему представительному супругу, она, вздохнув, добавила:

— Скорей бы все кончилось. Так хочется домой. Иногда я от всей души мечтаю поселиться где-нибудь в ирландской глуши и заняться разведением овец. Так мне было бы куда легче.

— Не сомневаюсь, — согласилась Мегги. — Только если Роберт занялся бы овцами, он был бы уже не тем Робертом, которого вы любите.

— Это верно. Я напоминаю себе об этом довольно часто.

С видимым усилием Эмилия вновь надела маску гостеприимной хозяйки.

— Приятно было встретиться с вами и Кэндовером, леди Янош. Нам надо почаще собираться вместе.

С этими словами Эмилия ушла в дом.

Мужчины подходили к конюшне, на несколько шагов опередив Мегги. Карета Рейфа была уже готова, оседлан и гнедой жеребец, на котором отправлялся на встречу министр. Животное явно нервничало. Мегги тоже отчего-то стало не по себе. Сердцем она чуяла опасность, но, оглядевшись, не обнаружила ничего подозрительного. Между тем жеребец Кэстлри вел себя как-то странно, задирал голову, бешено вращал глазами, изо рта у него появилась пена… Она подумала, что конь слишком горяч, для езды по городу надо выбрать лошадь поспокойнее.

Рейф и министр были слишком увлечены беседой, чтобы заметить в поведении жеребца что-то необычное, а конюх не предпринимал никаких действий, дабы успокоить животное. Мегги повнимательнее посмотрела на этого смуглого темноволосого мужчину со шрамом через всю щеку. Тот стоял как-то в стороне. Что-то с ним неладно, подумала Мегги, но что именно?