Она сжалась, думая о том, что надо бы выбежать из комнаты и позвать Мередит и Клэр.

– Так вот как ты встречаешь меня! – взревел Алекс. – С грязными руками и обгорелой кожей!

– Прости. Я… я просто хотела…

– Ты просто хотела – что? Просто хотела опозорить меня перед всей фермой? Воображаю, что должны были подумать наши приказчики, увидев, как моя жена копается в земле, выращивая овощи, как будто я не могу обеспечить ее едой!

– Но меня никто не видел, Алекс! – солгала Леонора. – Огород не здесь.

Алекс сорвал галстук и швырнул его на пол.

– Я планировал в этот уик-энд взять тебя на скачки и познакомить с женами друзей. Теперь можешь об этом забыть.

– Почему?

– Ты только посмотри на себя!

Он подтолкнул ее к зеркалу.

Нарастающая злость начала побеждать в ней страх.

– Тебя, Алекс, постоянно нет дома. Что, по-твоему, я должна делать целый день? Сидеть, дрожа над своими ногтями, и дожидаться тебя? Ты нанял кухарку и горничную. Мне просто нечем заняться. Чем мне заполнить свой день, скажи?

– Почему бы тебе не заняться тем, что делают все остальные женщины? – Он с размаху ударил пустым стаканом по столу. – И заодно подумать о том, как стать хорошей женой.


Рев мотора «форда» испугал лошадей. Том, которого раздражал этот шум, придержал их и продолжил вычесывать.

– Ты уверен, что готов к работе? – спросил Джеймс.

– Если я еще хотя бы день проваляюсь в кровати, то просто застрелюсь.

Джеймс оглядел стойла:

– А где Рассел?

– Не знаю. – Том нагнулся, чтобы проверить копыто лошади, и скривился от боли. – Я видел, как он куда-то направлялся с мотыгой и тачкой. Сказал, что должен выкорчевать какой-то огород.

– Что?

Джеймс опустил поднятые вилы. Том только пожал плечами.

Вскочив на бурую кобылу, Джеймс галопом пронесся мимо дома и конюшен. Вдалеке из знакомого уголка в тени эвкалиптов раздавался шум. Под деревьями виднелась фигура Рассела. Ограда вокруг огорода была вырвана и свалена в тачку, а под ней виднелись сломанные стебли растений.

– Рассел! – гневно крикнул Джеймс. – Какого черта ты здесь делаешь?

Тот поднял голову; щека его оттопыривалась от жевательного табака.

– Убираю этот огород.

– Зачем? Кто тебе приказал это сделать?

– Мистер Хэррингтон. – Рассел оперся на мотыгу и вытер нос большим пальцем. – Сказал сделать так, будто его тут никогда не было.

Джеймс еле сдерживал злость.

– Жена его в курсе?

– А я почем знаю? – бросил тот. – Просто делаю то, что было сказано.

Джеймс оценил масштабы разрушения: грядки перекопаны, растения в тачке уже успели привять на солнце.

– Ты нужен Тому на конюшне! А это может подождать.

– Я не собираюсь перечить боссу. – Рассел поднял мотыгу и начал разравнивать землю. – Мистер Хэррингтон сказал закончить, и я закончу.

– Я сам закончу. – Джеймс забрал у него мотыгу. – Если возникнут вопросы, мистер Хэррингтон может поговорить со мной.

– Ну ладно, если так.

И он побрел к конюшне.

Джеймс присел на корточки и, проведя растопыренными пальцами по свежевскопанной земле, выгреб из нее обрывки листьев и цветов. Потом подошел к тачке и принялся рыться в ней в поиске растений, которые еще можно было спасти. Их оказалось совсем немного – кучка побегов бобов и гороха да увядшая морковь. Он вспомнил лицо Леоноры, вспомнил, как оно сияло, когда она работала, и как он радовался, глядя на нее, горестно оглядел уничтоженные грядки и направился к большому дому, чувствуя пустоту и печаль внутри.

Держа шляпу в руках, Джеймс поднялся по ступенькам на веранду и постучал в дверь. Подождав немного, он постучал снова, но никто не ответил. Он уже развернулся, чтобы уйти, как дверь скрипнула. Он с трудом узнал стоявшую перед ним женщину, очень бледную, с печальным лицом. Джеймс откашлялся.

– Добрый день, Лео. – Он нервно почесал голову. – Похоже, до твоего огорода добрались кролики и натворили там делов. – Он протянул ей свою шляпу. – Я попытался спасти что смог.

Она взглянула на содержимое его шляпы, и губы ее скривились в беспомощной улыбке. Джеймс взял один из поникших стеблей бобов и горько усмехнулся:

– Пир у них вышел королевский.

Она коротко засмеялась и улыбнулась одними губами. На ее лице читалась такая грусть, что Джеймс вынужден был отвести глаза.

– Почему он это делает?

Леонора вытерла слезинку:

– Подозреваю, что он не считает веснушки очаровательными.

Джеймс смотрел на нее – идеальной формы нос, гладкий лоб, плавная линия скул, – и сердце у него разрывалось, а в груди разгорался огонь.

– Алекс сейчас дома? Я бы хотел поговорить с ним.

– Его нет! – сверкнула она глазами. – Брось, Джеймс. Не так уж это и важно. Просто клочок грязной земли.

Огонь в его груди уже пылал вовсю.

– Дело не только в этом, Лео. Он не должен оставлять тебя одну. Это неправильно.

– Мужчины по всей Австралии оставляют женщин одних. Гуртовщики, рудокопы… Вряд ли найдешь профессию, при которой мужчины не бросали бы своих женщин.

– Речь о другом, Лео. В Западной Австралии нет человека, который не знал бы о вашем богатстве. – Джеймс с тревогой покачал головой. – Я знаю, что это не мое дело, но Алекс должен понимать ситуацию. Это неправильно и небезопасно – оставлять тебя одну.

– Даже лучше, когда его нет. – Она поднесла руку к виску. – Нет, я не это хотела сказать. Просто… он много и напряженно работает, от него зависит столько людей… – Ей потребовались большие усилия, чтобы улыбнуться. – К тому же у меня в кухне есть две женщины. И я совершенно уверена, что Мередит прекрасно умеет отбиваться сковородкой.

– Это не шутка, Лео.

– Я уже большая девочка и смогу постоять за себя. Кроме того, я предприняла некоторые шаги. – Она расправила плечи и снова сверкнула глазами. Ее бледные щеки приобрели естественный оттенок.

Джеймс скрестил руки на груди, стараясь не рассмеяться, его злость постепенно улетучивалась.

– Правда? И что же это за шаги?

– Это секретные шаги.

– Ну пожалуйста, расскажи мне!

– Если я расскажу, они уже не будут секретными, ведь так? – шутливо парировала она.

Джеймс усмехнулся и, сдаваясь, покачал головой:

– Но хотя бы пообещай мне не открывать двери всяким подозрительным типам.

– Включая тебя? – спросила Леонора.

Джеймс сделал шаг вперед, и вдруг его лицо оказалось в каких-то дюймах от ее лица.

– А мне в особенности.

Он подмигнул Леоноре, и неожиданно ему ужасно захотелось ее поцеловать. Желание нарастало так стремительно, что Джеймс, испугавшись его, смущенно отступил назад. Потом вытряхнул остатки растений в корзинку для мусора на веранде и торопливо надел шляпу.

– Просто будь осторожна, – бросил он и, не оглядываясь, спустился с крыльца.

– Джеймс…

Он обернулся.

На мгновение у Леоноры перехватило дыхание от захлестнувшей ее волны благодарности:

– Спасибо тебе.

Глава 50

Ливень, грянувший неожиданно и продолжавшийся два дня и две ночи, утопил в забое одного славянина и одного итальянца и остановил работы на руднике впервые со времен пожара.

Рабочие сидели группками по своим палаткам. Капли пробивали промокшую насквозь парусину у них над головами и гасили разведенный огонь. Это был холодный дождь, унылый и тихий, без неистовства молний. Рыжая земля между рядами палаток размякла и превратилась в жидкую грязь, в которой вязли ноги. Постели, личные вещи, спички и еду складывали по углам под листы покоробленной жести, чтобы уберечь от сырости. От мужчин и женщин неприятно пахло, потому что одежда промокала на них, потом высыхала, а после опять промокала. Открытая канализационная труба у холмов переполнилась, и зловонная жижа потекла в сторону лагеря. На подступах к нему дорогу этому потоку перегородили набитыми песком пеньковыми мешками и старой одеждой, но нечистоты упорно просачивались в каждую щель.

Ган сидел в палатке Свистуна на промокшем куске сложенного картонного ящика. Они молча ели – у каждого в руках было по банке консервов и по вилке. У Гана была баранина, у Свистуна – сардины. Они называли эти консервы «собачьи». В углу палатки гнил промокший, как губка, хлеб.

Дождь подрывал моральные силы. Вчера не было работы, сегодня нет, вряд ли будет и завтра. Над лагерем повисла угроза трех дней без зарплаты. Даже Свистун не улыбался, его лицо было чернее тучи.

– Есть разговор, – сказал он, обращаясь к своей банке.

Мясо в банке Гана было таким перетушенным и мягким, что казалось, будто его уже кто-то жевал.

– Что еще за разговор?

– Злой разговор. Такие сейчас слышатся со всех сторон, – сказал Свистун. – А дождь только усугубляет все. Делать-то нечего – только разговаривать. – Старик сердито ткнул вилкой в остатки рыбы в банке. – Кто-то говорит про забастовку, кто-то – про бунт, но все недовольны. Иностранцы просто с ума сходят по поводу двоих утонувших шахтеров. И они, в общем-то, правы. Десятники продержали этих парней там слишком долго. Видели, что вода прибывает, но все равно не подняли вовремя. Их даже похоронить толком не смогли, потому что могилы заливало грязью.

Ган тщательно выскреб свою банку и, поставив ее на землю, поднял глаза на Свистуна.

– В конторе хотят, чтобы я шпионил, – сказал он. – Чтобы рассказывал им про любое недовольство. Поэтому я и получил эту работу. Это была единственная причина, по которой она мне досталась.

Свистун доел последний кусочек, выскреб все, что еще оставалось, тщательно облизал вилку и широко улыбнулся:

– Но ты же не крыса, Ган.

Ган усмехнулся в ответ:

– И не был ею ни единого дня в своей жизни.

– А что ты станешь делать, когда они начнут тебя спрашивать? Даже начальство уже чувствует, что народ закипает.

Ган пожал плечами:

– Буду увиливать, наверное. Скажу им, что люди жалуются, но ничего такого не организовывают. Обычное разглагольствование.