Помимо страха, эти душераздирающие рыдания были вызваны тоской по тому, что было похоронено в душе и почти утеряно, а также осознанием, что это не сон, и обескураживающим облегчением от этого. Джеймс… Леонора зажала цепочку в кулаке, а потом медленно раскрыла ладонь и затуманенным от рыданий взглядом посмотрела на белый камешек. Она улыбалась странной улыбкой, в которой были и радость, и скорбь, и страх. С губ ее, прерывая всхлипывания, сорвался короткий смешок, и она помотала головой, окончательно заставив себя поверить в реальность происходящего.

Вдруг Леонора подняла голову, и от охватившего ее ужаса слезы разом прекратились. Она вспомнила лицо Джеймса, вспомнила, как накричала на него. Обхватив колени, она раскачивалась, пытаясь представить его до конфликта. Он пожал ей руку… Она снова ощутила крепкое прикосновение его длинных пальцев, их надежную уверенность. Его образ начал расплываться, и она зажмурила глаза, чтобы рассмотреть его лицо, но увидела только то, как он отвернулся, будто получил пощечину. Она посмотрела на свою ладонь. Вокруг запястья красовался начавший желтеть синяк, оставленный Алексом, и она быстро спрятала руку.

Обессиленная, Леонора запрокинула голову и оперлась на дверь. Занавески покачивались легким бризом, доносившим на своих крыльях тонкий аромат роз. Джеймс… Она мысленно произнесла это имя и мягко улыбнулась. Здесь… Легкое движение воздуха высушило промокший от слез воротничок, охладило глаза и щеки. Комната стала выглядеть приветливее и спокойнее, когда она прошептала заветное имя вслух:

– Джеймс…


Том сидел на тюке сена и изучал бухгалтерскую книгу. Шляпа его была сдвинута на затылок, обнажая веснушчатый лоб и слипшиеся от пота рыжие волосы. Он что-то коряво записал в ней карандашом, потом задумчиво пожевал его кончик и обернулся на звук звякнувшего стекла.

– О, миссис Хэррингтон, да вы настоящий ангел!

Сжав губы, Леонора старалась успокоить подрагивающие руки, чтобы не расплескать лимонад из стаканов, которые принесла на подносе. Она нервничала, но, несмотря на это, не могла удержаться от смеха при виде выражения искреннего счастья на лице Тома.

– Просто подумала, что вам, может, захочется пить.

Он оставил гроссбух и карандаш на сене, взял стакан и двумя глотками осушил его до последней капли.

– Вкус просто божественный! – заявил он и протянул ей руку. – Томас Шелби.

С трудом удерживая поднос одной рукой, она второй ответила на рукопожатие.

– Леонора.

Он с чувством пожал ей руку.

– Очень приятно познакомиться.

– Может, хотите еще?

– Нет, спасибо. Это было просто идеально.

Глядя на Тома, она не могла сдержать улыбки. Он был простым искренним парнем с ясными глазами. Скорее симпатичный, чем красивый, он казался мужчиной, который готов забавлять свою девушку в не меньшей степени, чем целовать ее.

Том вытер лоб рукавом. Солнце жгло им плечи.

– Не знаю, как вы выдерживаете такую жару, – сказала она.

– Жары вы еще не видели. Сейчас ведь зима, дорогая моя. Но не беспокойтесь: вы ко всему со временем привыкнете. – Он взглянул на дом. – У вас тут просто замечательное место, Леонора. Мой отец мог бы человека убить за акр такой земли.

– Он у вас фермер?

– Был фермером. Умер, уже давно.

– Мне жаль.

– Не стоит. Он всегда хотел выращивать овец, иметь большую ферму. И стадо у него было, но не так уж много голов. – Губы Тома дрогнули в улыбке. – Отец относился к ягнятам скорее как домашним любимцам, чем как к скотине. Давал им имена. Правда, половину из них звали Пушистиками.

Леонора рассмеялась: он понравился ей мгновенно, понравился больше, чем кто бы то ни было из тех, с кем ей приходилось встречаться.

– Что ж, мне нужно возвращаться к своим записям. Еще раз спасибо за лимонад.

– А второй приказчик, он тоже где-то здесь? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно естественнее.

– Джеймс? Да. – Том кивнул в сторону. – Он там, за конюшней, чинит дыру в заборе. Только предупреждаю: его величество что-то не в настроении. – Он подмигнул ей. – Может быть, напиток подсластит его кислую физиономию.

Обойдя конюшню, Леонора направилась в сторону бесконечной ограды и перелезла через несколько камней, немного расплескав при этом лимонад из стакана. Джеймс сидел на корточках с куском проволоки в зубах и гаечным ключом в руке и воевал с прорывом в изгороди. Она судорожно сглотнула и с бешено бьющимся сердцем подошла к нему.

Джеймс не поднял головы на звук ее шагов и не обернулся, когда на него легла ее тень.

– Я… я подумала, что вы, возможно, захотите выпить лимонада, – предложила она.

– Мне пить не хочется.

Джеймс не отрывал взгляда от проволоки, полностью сосредоточившись на заделывании дыры. Брови его были нахмурены, мышцы на загорелых руках напряженно вздувались при каждом новом рывке.

– Пожалуйста! – Голос ее дрогнул. – У вас тут даже тени нет, чтобы спрятаться.

Джеймс отложил проволоку в сторону и выпрямился под ее пристальным взглядом. Потом благодарно кивнул и взял стакан с подноса, после чего снова отвел глаза.

– Спасибо.

Он пил, а Леонора молча стояла с подносом в руках. Казалось, он даже не замечает, что она еще здесь. Чтобы как-то привлечь его внимание, она пробормотала:

– А что случилось с оградой?

– Точно не знаю, – коротко ответил он. – Может быть, динго.

Леонора смотрела на него сбоку: каштановые волосы, аккуратно подстриженные вокруг ушей и на шее, прямой нос, загадочный взгляд… Она закрыла глаза и, глубоко вздохнув, тихо спросила:

– А вы помните, как дразнили сестру Мак-Кракенэс?

Джеймс молчал. Потом сделал долгий глоток лимонада. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

Леонора поняла намек. Покраснев, она развернулась и поспешила уйти, чтобы окончательно не потерять уважение к себе. И тут ей в догонку его голос произнес, нарочито растягивая слова с шотландским акцентом:

– Вы имеете в виду н-нашу о-очаровательную мисс Кракен Эсс?[10]

Смех вырвался так быстро и неожиданно, что она начала икать и уронила поднос с пустым стаканом в пыль. Джеймс смотрел на нее с озорной ухмылкой на лице. Потом нагнулся, поднял стакан и поднос и, широко улыбаясь, держал, пока она пыталась унять нервное хихиканье.

Леонора вытерла глаза и обмахнула себя ладонью, как веером, словно ее необузданное веселье было вызвано жарой, а не чувством глубокого облегчения. Постепенно она успокоилась, справившись и со смехом, и с дыханием.

– Так это и вправду ты? – прошептала она. Рот ее снова норовил открыться от изумления. – Через столько лет?

Джеймс кивнул, на лице его застыло выжидательное выражение.

Она вспомнила, как неуважительно обошлась с ним накануне.

– Я была груба с тобой! – выдохнула она. – Прости, мне очень жаль, что так получилось.

– Пустое.

– Нет, я вела себя ужасно. Я просто никак не могла поверить в это. – Она торопливо подыскивала слова. – Все это было так давно, словно в далеком сне. А потом… вдруг оказаться здесь… и чтобы ты тоже был тут… – Они взялась руками за голову. – Ты понимаешь, что я имею в виду? Или я бормочу какую-то бессмыслицу?

Джеймс кивнул, и ей стало ясно, что он все понимает, – красноречивее, вероятно, он бы и сам не смог объяснить. И снова повисло молчание, вызванное тем, что за прошедшее время их прежние дружеские отношения поблекли и забылись.

Джеймс сунул одну руку в карман и кивнул в сторону дома:

– Похоже, жизнь была благосклонна к тебе.

– Похоже, что так.

Выражение лица Джеймса смягчилось, складки на лбу разгладились.

– А как ты? – спросила она. – Жизнь обошлась с тобой хорошо?

Складки вернулись на место, брови нахмурились.

– Довольно неплохо.

Бездна между ними ширилась, и нити разговора оборвались.

Леонора сжала пальцами стакан и прижала поднос к груди, словно латы.

– Я хочу попросить тебя об одолжении, – сказала она извиняющимся тоном. – Я хочу попросить тебя не упоминать о нашем прошлом… о моем прошлом. Алекс ничего не знает. – Она запнулась. – Это может очень осложнить мне жизнь.

Джеймс внимательно рассматривал свои ботинки.

– Разумеется.

– Он не понял бы, – попыталась объяснить Леонора. – Так будет лучше для всех.

Кивнув, он присел, взял инструменты и принялся наматывать сорванные кольца проволоки. Она снова причинила ему боль. И то, что эта пощечина была нанесена с нежностью, значения уже не имело. След от нее все равно остался.


Они выехали из Ванйарри-Даунс ясным утром. Четырнадцать лошадей, нагруженные тюками и седлами, шли клином: спереди Джеймс с Томом в застегнутых под подбородок куртках от пронизывающего холода, а пастухи-аборигены – сзади. Люди и животные, слившись воедино, синхронно скользили по равнине, напоминавшей растянутый шелк.

Леонора следила за ними через закрытое окно своей спальни; стекло приглушало топот копыт, поэтому для нее люди и лошади двигались бесшумно, словно призраки, пока не скрылись в утреннем тумане. Их не будет здесь несколько месяцев. Леонора коснулась холодного стекла кончиками пальцев. В постели храпел Алекс. Пронзительная пустота опустилась на землю, вползла в дом, заполнила все углы. Тени сгустились и замерли. Она уже скучала по нему.

Глава 46

Ган двигался мимо грязных палаток, пока не дошел до последней в ряду – из провисшей выцветшей парусины в обрывках паутины. Он устало опустил вещевой мешок. Дома.

– Боже ж ты мой! – воскликнул чей-то голос. – Да быть этого не может!

Ган обернулся и пригляделся к лицу кричавшего, почти такому же старому и уродливому, как его собственное.

– Свистун, ты, что ли?

Человек хлопнул себя по колену и загоготал.

– Ах ты мерзкий сукин сын! – Он стоял, раскачиваясь на кривых ногах; из-под майки на груди торчал клок седых волос. – Что ты тут делаешь, Ган?