Во время затянувшейся паузы на лице Алекса проявилась настоящая боль, но потом губы его сжались, ноздри раздулись. Горло Леоноры перехватил спазм.

– Не сердитесь, прошу вас.

– Заткнитесь! – прошипел он и, взмахнув рукой, нанес удар по воздуху, как будто бил кулаком в стену. – Просто… заткнитесь! – Алекс огляделся по сторонам и со злостью продолжил: – Тогда не потрудитесь ли вы объяснить, что происходило последние три месяца? – Его вопросительно приподнятые брови напоминали излом. – Это что, была игра с вашей стороны?

Нервно сплетя пальцы, Леонора опустила голову, но Алекс пальцем приподнял ее подбородок:

– Смотрите мне в глаза, черт побери! Вас возбуждало то, что все это время вы водили меня за…

Его омерзительные речи были грубыми и жестокими, и у нее начали дрожать губы.

– Пожалуйста, не говорите так.

– Тогда почему? – заорал он. – Почему вы не выйдете за меня?

«Именно поэтому!» – простонал внутренний голос. Леонора открыла рот, чтобы ответить, но не смогла произнести ни звука. Все внутри нее начало закрываться – она снова была ребенком, онемевшим и слишком напуганным, чтобы хоть как-то проявить себя.

Алекс поджал губы и кивнул. Расправив плечи, он провел ладонями по лацканам фрака, разглаживая их. Затем взглянул на нее, и губы его презрительно скривились:

– Какая же вы дура, Леонора! Просто законченная дура, вот и все!

Он развернулся, чтобы уйти, но натолкнулся на выдвинутый стул и пнул его с такой силой, что тот взлетел высоко в воздух и, упав на каменную плитку, рассыпался.


Леонора стояла на балконе своего номера и смотрела вниз. За спиной скрипнули двери, но она не обернулась. Появление дяди опередил сладковатый запах его табака. Мистер Файерфилд улыбнулся, глядя на оживленное движение внизу, и вдохнул полной грудью.

– Я не выйду за Алекса.

– Это я уже слышал, – усмехнулся Оуэн. – Надеюсь, он нормально воспринял эту новость? – Леонора не ответила, и он, сразу став серьезным, подошел к перилам и, опершись на них, сложил пальцы домиком. – Я очень разочарован.

– Я не люблю его.

Он немного помолчал.

– Проблема западного мира в том, что мы живем в ожидании сказки, Леонора. В Индии и вообще в Азии практически все браки устраиваются по уговору. Ты знала это? И они утверждают, что такие союзы получаются более счастливыми, чем в странах, где мужчины и женщины сами выбирают себе супругов. – Он посмотрел на свои руки. – Мы носимся со словом «любовь» так, будто это нечто такое, что падает с неба и его нужно только поймать. Иногда это так и происходит. Иногда. Но гораздо чаще любовь нужно растить и преумножать. – Он улыбнулся. – Элеонора вышла за меня не потому, что полюбила. Я понял это еще тогда, Леонора, и знаю теперь. Но любовь действительно пришла – со временем. Точно так же будет у вас с Алексом. Он хорошая партия, дорогая. И он любит тебя. Возможно, сейчас ты этого не ощущаешь, но это придет, обещаю.

– Дело не только в этом. – Она мучительно старалась найти подходящие слова. – В нем чувствуется жестокость.

– В Алексе? Пф… Боюсь, мы растили тебя, чересчур защищая от окружающего мира. В мужчине должна быть жестокость. Иначе он не мужчина. – Тон его стал строгим. – Ты еще слишком юная во многих отношениях, и это касается не только возраста, Леонора. И принятие некоторых решений лучше предоставить нам.

Она ошеломленно взглянула на него:

– Вы хотите силой заставить меня выйти за него?

– Нет. Конечно нет. – Взгляд Оуэна задумчиво скользил по крышам зданий. – Я не могу заставить тебя выйти замуж за кого бы то ни было. В конце концов, сейчас тысяча девятьсот семнадцатый год, а не тысяча шестьсот семнадцатый.

Она положила ладонь ему на руку и заглянула в глаза.

– Очень жаль, что я подвела вас, дядя. Но я уже все решила.

На лице его было написано глубокое сожаление:

– Я буду настаивать, Леонора.

– О чем вы говорите? – спросила она, хотя не была уверена, что хочет услышать ответ.

– О навязчивой идее Элеоноры непременно выдать тебя замуж. Она может отравить тебе жизнь и обязательно сделает это. – Он тяжело вздохнул. – Для нее это важно, Леонора. Ты выйдешь за Алекса. Иначе она отберет у тебя все. Она будет подавлять тебя и помыкать тобой, пока ты не ухватишься за первое попавшееся предложение, только чтобы сбежать. Алекс хороший человек. А следующее предложение может быть не таким многообещающим.

Она съежилась от его слов, от их правдивости – гнев тети был ей хорошо знаком. И он был хуже пассивности ее дяди, которому, казалось, было до нее столько же дела, сколько до краски на стене.

Мистер Файерфилд, похоже, прочел ее мысли, и в уголках его глаз появились морщинки, которые очень старили его.

– Я слабый человек, дорогая. Слабый, когда дело касается моей жены. Я люблю ее, Леонора. – Он взял ее за плечи. – Есть вещи, которых ты о своей тете не знаешь, это касается ее прошлого и того, что ей пришлось пережить. Думаю, ты даже представить себе не можешь, через что ей пришлось пройти. – Он сокрушенно покачал головой. – Если я расскажу кому-нибудь об этом, это ее убьет, поэтому я до могилы буду хранить ее тайны от всех. Боюсь, что даже от тебя. – Глаза его стали влажными. – Я делюсь с тобой этим, потому что готов сделать все, чтобы она была счастлива. Все. Когда она расстраивается, ее охватывает паника и захлестывают воспоминания. – Оуэн провел кончиками пальцев по бороде. – Я не дурак. Я знаю, что она сделала твою жизнь очень нелегкой. Что она может быть жестока. Если ты не выйдешь замуж за Алекса, я не смогу защитить тебя.

«Ты никогда меня не защищал!» Мысли в голове путались, начал болеть желудок.

Внезапно лицо его преобразилась. Усмехнувшись, он, казалось, вернул себе хорошее расположение духа – в отличие от нее.

– Дорогая, наша жизнь – это сплошной компромисс, выбор, оценка возможных выгод по сравнению с потерями. Это принципы бизнеса, но с таким же успехом они применимы и к человеческим отношениям. – Он помолчал, не сводя с нее глаз. – Если ты согласишься выйти за Алекса, я готов предложить тебе кое-что взамен.

Леонора попыталась сообразить, что такого он может предложить, чтобы она изменила свое решение.

– Госпиталь? – выпалила она. – Вы думаете, я соглашусь выйти за Алекса, если вы позволите мне и дальше работать в госпитале?

Он рассмеялся:

– Моя девочка! Я ведь все-таки говорю о таинстве бракосочетания! Работать по восемь часов в смену, вынося за больными судно? Фу! Вряд ли это было бы честной сделкой с моей стороны. Начнем с того, что я никогда не понимал твоего самопожертвования. Нет, я могу предложить тебе нечто более значительное и важное, чем это.

Леонора разочарованно покачала головой, устав от его манипуляций. Вдруг дядя снова стал другим, словно месяц, меняющий свои фазы. Подойдя, он обхватил ее лицо ладонями. Голос его звучал тихо и мягко:

– Не забывай, что я знаю тебя. Я знал тебя еще до того, как ты стала моей племянницей. Я знаю твою историю. – Глаза его вспыхнули. – Я знаю, откуда ты пришла.

Леонору захлестнула паника. От одного только упоминания об этом кровь застыла у нее в жилах. Глаза ее часто моргали, ей хотелось убежать – после долгих лет угроз страх охватил ее автоматически.

– Мы столько отняли у тебя, милое дитя. – Голос его дрожал от угрызений совести. – Но я могу кое-что вернуть тебе. Если ты выйдешь за Алекса, – умоляющим тоном продолжил он, – я могу отдать тебе часть твоего прошлого. Ту часть, которую ты потеряла… которую мы забрали у тебя очень давно. Думаю, ты не будешь разочарована. Помни, с Алексом у тебя есть шанс – настоящий шанс – на счастье. – Мистер Файерфилд вынул из кармана золотые часы и сверился со временем. – Просто подумай над тем, что я сказал. Выбирать тебе.

Глава 35

Миссис Шелби выглянула в окно и замерла от ужаса.

– Пожар!

Джеймс и Том подошли поближе и проследили за ее взглядом, устремленным в сумерки. Все хорошо понимали, откуда идет дым.

– Чертов дурень! – прошептала она. – В такую сушь он весь буш спалит.

Джеймс схватил шляпу.

– Том пойдет с тобой! – распорядилась миссис Шелби.

Джеймс покачал головой:

– Нет, я пойду сам. Один.

Миссис Шелби какое-то мгновение внимательно смотрела на него, потом кивнула, полезла за спинку кресла скваттера[8] и достала оттуда старое ружье.

– Выстрели два раза, если мы тебе понадобимся.

Джеймс кнутом привязал ружье к седлу и, подняв облако пыли, ускакал.

Продолжающаяся сушь оставила свои отметки вдоль всего пути. Скудная трава была зеленой только у корней, тогда как листья ее высохли и стали острыми как бритва. Там, где под эвкалиптами совсем недавно стояли лужи, теперь осталась лишь растрескавшаяся земля. Дорога была покрыта выбоинами от копыт диких животных, поскольку ходить им приходилось много, и эти переходы в поисках уцелевших источников воды удлинились.

Джеймс сконцентрировал все внимание на видневшемся впереди сером дыме, застилавшем звезды. В воздухе чувствовался запах гари. Лошадь тревожно подняла и опустила голову. Джеймс прищелкнул языком и пустил ее рысью вдоль мертвых полей и зарослей бурьяна, которые, синея в лунном свете, отмечали границы участка О’Рейли. Он проехал мимо опрокинутого ржавого плуга, которым не пользовались с тех пор, как много лет назад началось пьянство хозяина.

Усиливающийся запах пожарища указывал на то, что огонь бушует за гребнем ближайшего холма. Черный дым смешивался с темнотой ночи, взлетали оранжевые искры. С губ Джеймса сорвался вздох облегчения: горел не дом, иначе языки пламени лизали бы небо и он бы уже отсюда слышал треск рушащихся стропил. Он выехал на холм и нащупал ружье, чтобы убедиться, что оно на месте.

Еще несколько минут, и стал виден дом. От вида жалкой лачуги и воспоминаний о бедном детстве у него оборвалось сердце. Половина хижины была черной как ночь, а вторая сияла, освещенная большим костром. Лошадь отступила от жара огня, и Джеймс, спешившись, привязал ее к дереву. Ружье у седла блестело в отсветах огня. Он потянулся было за ним, но передумал и пошел на свет пламени с пустыми руками.