– Мальчики, завтракать! – крикнула из дверей миссис Шелби.

– Нет времени, мам. Нужно попасть на весовую, пока там не собралась толпа, – ответил за всех Джон.

– И не спорьте! Никуда вы не поедете, пока не забросите что-нибудь в желудок.

Она повернулась и ушла в дом.

Джон вздохнул:

– Едим быстро, поняли?

Комнату наполнял аромат жирных поджаренных колбасок. Парни проглотили свой кофе и умяли яичницу с мясом, не обменявшись ни словом. За домом начали кричать петухи – этим утром они проснулись не первыми.

– Вернемся к ночи, мама.

Джон поцеловал ее в щеку, оставив жирный след.

– А салфетки тут зачем, как вы думаете? – Она вытерла щеку фартуком. – Ведите себя хорошо, мальчики. И не дайте им надуть себя на пшенице, пусть дадут хорошую цену.

И она принялась убирать со стола, чтобы накрыть его для следующей партии голодных ртов.

Уилл и Джон уселись впереди, сразу за лошадьми, а Том с Джеймсом расположились на пшенице. Дорога была каменистой, пшеница двигалась под собственным весом и раскачивала повозку. Разговоров почти не было, каждый был погружен в свои мысли. Том сонно растянулся на тюках, закинув ногу на ногу и покусывая соломинку.

К десяти утра они проехали мимо просторного дома Мак-Гинни с верандой, затянутой москитной сеткой, теннисными кортами и фруктовым садом с ломившимися от плодов ветками. Верхняя часть участка зеленела побегами нового урожая пшеницы.

– А девочек Мак-Гинни не видно? – спросил Том.

– Господи, Том! Солнце еще не взошло, а у тебя уже штаны колом стоят! – поддел его Уилл.

– А что тут такого? – невинно поднял руки Том. – Я просто так спросил.

Джеймс швырнул в него клочком сена:

– Озабоченный мерзавец.

– К тому же у тебя нет шансов, – усмехнулся Джон. – Они смотрят только на Джеймса. Причем все трое.

Том театрально закатил глаза и фальшивым фальцетом пропел:

– О Джеймс, он так красив… и так таинствен! – И помахал ресницами.

Джеймс ухмыльнулся:

– Нельзя винить леди в том, что у них хороший вкус.

Оставшуюся часть пути они молчали, погрузившись в дрему под убаюкивающее покачивание повозки. Уже на подъезде к Саутерн-Кроссу навстречу им попалось несколько конных телег и прохожих. Все, кто попадался им на пути, учтиво касались края шляп и здоровались.

Том зевнул и отряхнул сено со штанов:

– Может, сначала забросите нас на железнодорожную станцию?

Старшие братья переглянулись. Уилл кивнул, и Джон, откашлявшись, пояснил:

– Когда мы приедем в город, вы должны будете взвесить пшеницу и забрать упряжь.

– Почему это? – Том сел между ними. – А вы куда пойдете?

– Нам нужно разобраться с одним делом.

Их загадочный вид вызвал у Тома насмешливую ухмылку:

– Каким еще делом?

Братья молчали.

– Да ладно, колитесь уже, – не отставал он.

– Мы добровольно идем на военную службу, Том, – негромко ответил Джон.

Скрипели колеса в колее, сено выскальзывало из повозки и цеплялось за колючки…

– Что? – задохнулся Том. – В армию? – Последовавшее мертвое молчание было красноречивее любого ответа. – Мама знает?

– Нет.

– И когда вы собираетесь ей об этом сказать?

– Сегодня вечером.

– Да она с ума сойдет!

– Именно поэтому мы и решили сначала записаться, а потом сказать ей. Иначе она просто посадит нас в доме на цепь.

Том откинулся на тюк, и по мере того, как до него доходил смысл услышанного, глаза его открывались все шире и шире. Он вдруг сел:

– Нет, вы этого не сделаете! В смысле без нас с Джеймсом. Вы никуда не поедете без нас!

– Женщин в армию не берут, сам знаешь. – Уилл хотел пошутить, но шутка вышла плоской.

– Мы поедем с вами, – решительно заявил Том.

Уилл натянул вожжи и, резко остановив лошадей на обочине, повернулся нему. Лицо его было строгим.

– Послушай, Том, ты поехать не можешь, потому что нужен маме и девочкам. Они нуждаются в тебе. В армии мы будем получать какие-то деньги и отсылать их домой, но этого недостаточно.

– Лучше вы оставайтесь, а мы с Джеймсом поедем.

– Так нельзя, Том. Без тебя мама не управится на полях, а Джеймс нужен, чтобы приглядывать за скотом. Ты и сам это понимаешь. К тому же ты мамин любимчик. Если с тобой что-то случится, для нее это будет все равно, что во второй раз потерять отца.

Джон сказал это без всякой зависти, и никто с ним спорить не стал.

Том сидел насупившись и пытался найти аргументы против этого решения:

– Это лишено смысла! Денег, которые вы будете получать в армии, не может быть больше, чем вы зарабатываете дома.

Джон вздохнул:

– Если теперешнее отсутствие дождей обернется новой засухой, а к тому все идет, в армии мы хотя бы получим примерно столько же. Слушай, Том, мы идем в армию! И мы не собираемся спорить с тобой, просто сообщаем это как факт. Ты остаешься за старшего, так что все счета будут у тебя. Дела наши плохи. Далеко не сахар. Мы не заплатили налоги за прошлый квартал и все еще выплачиваем банку процент за прошлый год.

– Но ведь прошедшие годы были хорошими, я сам видел цифры!

– У отца было несколько фальшивых долговых расписок – это не только его вина. А потом этот банк обанкротился. Так что начинали мы в минусах. После его смерти мы так и не выбрались из долгов. Я не собираюсь хныкать по этому поводу, как какой-нибудь бездельник, и тебе этого делать не стоит. Просто таково положение дел.

– Дело не только в долгах, – добавил Уилл. – Послушай, мы не гонимся за этой войной и сами не в восторге от того, что придется рыть окопы в Турции, но это единственный выход. Правительство раздает вернувшимся с войны общинные земли. Мама, имея арендаторов и не платя налоги, окажется в первых рядах тех, у кого могут отобрать имение. Если у нее будет двое воюющих сыновей, это станет хорошей страховкой, чтобы удержать его. По крайней мере, если мы захотим продать землю, то сами сможем получить от этого выгоду, пока это не сделало правительство.

– Слушай, мы с Уиллом уже все хорошо продумали, – сказал Джон. – От того, что ты будешь дуться, долги не погасятся, так начинай завязывать с этим прямо сейчас. – Он повернулся к Джеймсу. – Ты тоже часть нашей семьи, и мама нуждается в тебе. – Он кивнул в сторону Тома. – Поговори с ним. Это единственный выход.


Том все еще злился, когда они, сделав круг, выехали с рынка – его настроению явно не способствовало то, что продать пшеницу за хорошую цену не удалось. Урожай так или иначе портит человека, делает его прижимистым. В засуху нельзя вырастить достаточно зерна, чтобы получить прибыль; при влажной погоде его оказывается слишком много, и цены падают.

Они уже приближались к железнодорожной станции в центре города, когда Том вдруг остановился.

– Черт! Мы должны были побороться, чтобы получить больше денег. – Он развернулся. – Я возвращаюсь.

Джеймс сунул руки в карманы:

– Он не уступит.

– Тогда получит по зубам!

Для убедительности Том с силой пнул камень на дороге, и тот буквально взвился в воздух. Но на самом деле душу ему терзала не цена пшеницы.

– А с чего это ты так рвешься на войну? – спросил его Джеймс.

– Потому что я чувствую, что застрял в этой чертовой дыре, приятель. Я с рождения болтаюсь на одном клочке земли! – Том редко выходил из себя. Вот и сейчас его лицо покраснело, но быстро пришло в норму. – Я люблю эту землю. Это правда. Но меня до смерти пугает мысль, что я могу никогда не уйти с нее. С рождения и до смерти вокруг только коровы да пшеница. И несколько девчонок, с которыми можно проводить время в промежутках между первым и вторым. – Он посмотрел на лошадей и пустую старую телегу. В его глазах читалась горечь. – Если бы не деньги, я бы сбежал прямо сейчас.

Понурившись, они ехали по главной улице. Солнце жгло им спины, между лопатками струйками сбегал пот. Впереди виднелись размытые очертания станции, которая при приближении оказалась белой. Выстроившиеся в ряд китайцы, работающие на прокладке железнодорожных путей, вскидывали над своими плоскими шляпами громадные колотушки. Их худые тела двигались синхронно: одни поднимали молоты, другие в это время с силой опускали их – и так снова и снова, словно поршни в паровой машине. Лязг металла оглушал.

Джеймс ощущал усталость Тома и бремя долгов Шелби как свои собственные. Бедность душила его, и сердце сжималось от стыда, что он не может помочь семье, которая дала ему кров.

– А вы выселите нас! – выпалил он. – Земля все равно простаивает, а вы за нее налоги платите.

Помолчав, Том отверг это предложение:

– Так не пойдет.

– Мы достаточно долго пользовались вашим милосердием. Сдайте землю в аренду или продайте ее. Я сам вытащу оттуда Шеймуса.

Том разозлился:

– Это не имеет значения, Джеймс! Никто сейчас не берет землю в аренду, никто ее не покупает. И с тем участком все останется по-прежнему независимо от того, есть там твой отец или нет. Кстати, кто будет ухаживать за скотом, если ты вдруг уйдешь? Ты стоишь втрое дороже того чертова клочка земли.

Они смотрели, как китайцы стучат своими молотами под палящим солнцем. Том позвенел мелочью в кармане:

– Мне нужно выпить.

– Мне тоже.

Они переступили через свежеуложенные рельсы и, миновав кооперативный магазин, зашли в паб на углу, провонявшийся застарелым пóтом и пролитым пивом. Он был забит бушменами и фермерами – одни пришли с востока, другие с запада, – слетевшимися на спиртное.

– Два виски! – заказал Том и огляделся. – А вон Фланеган и Беркшир. – Подняв стакан, он приветствовал пару грубоватых гуртовщиков с фермы Баратта.

При их приближении мужчины ухмыльнулись.

– А я все думаю, где же встречу ваши уродливые рожи! – воскликнул гигант Фланеган, у которого от виски уже заплетался язык.

– Не старайся нас охмурить! – в тон ему ответил Том. – Смотри, чтоб твоя девчонка тебя не приревновала.