Хармони Верна - Леонора. Девушка без прошлого

– Вот что бывает, когда хозяйством управляет женщина. Продает лучший участок как раз тогда, когда земля только начала приносить плоды.

Джеймс и Тесс переглянулись. Только Шеймусу не было понятно решение Шелби.

Джеймс протянул тарелку Тесс, но она оттолкнула ее:

– Нет, спасибо.

Шеймус изменился в лице.

– Ты должна поесть, Тесс. Прошу тебя! – умоляющим тоном попросил он. – Хотя бы кусочек-другой.

Она наколола на вилку несколько кусочков и положила их в рот, а потом со слезами на глазах отодвинула тарелку:

– Не могу.

Она встала и побрела в свою комнату.

Джеймс поставил свою тарелку на стол:

– Ей нужен доктор.

Шеймус прожевал и снова откусил мясо.

– Этот доктор ни черта не смыслит. Ты же слышал, что он сказал в прошлый раз. Не хочу платить за то, чтобы выслушивать это вранье.

– Она больна.

Шеймус перестал жевать и прорычал:

– Конечно, больна! – Он тяжело вздохнул и принялся за еду. – Именно поэтому мы должны заботиться о Тесс, пока ей не станет лучше.

За сбором урожая дни пролетали незаметно. А когда его одежда и волосы насквозь пропитывались запахом скошенной травы, а кукабары наполняли ночь своим убаюкивающим хохотом, Джеймс читал Тесс книги, которые брал у Шелби. Блестя зелеными глазами, она впитывала каждое слово, уносила их в свои сны и засыпала бледная, с поджатыми губами. Шеймус тоже слушал, и глаза его раздраженно бегали по сторонам с завистью неграмотного человека, хотя в душе он таял от восхищения.

В последнюю неделю октября до ужина светило солнце, а потом до завтрака шел дождь. Ботинки по утрам оказывались по щиколотку в красной грязи и к полудню покрывались твердой коркой. Под тяжестью дождевых капель пшеница клонилась к земле, изгибаясь, как ветки плакучей ивы, а затем медленно выпрямлялась под солнцем. Порой казалось, что это происходит прямо на глазах.

В последний день месяца дождь начался рано и успел промочить стебли настолько, что серп только мял их, не в состоянии скосить. Тем не менее Шеймус продолжал продвигаться по обвисшим рядам, упрямо рубя пшеницу и ругаясь. Но дождь продолжал лить так сильно, что капли отскакивали от грязи и казалось, что дождь идет и с неба, и от земли одновременно. Лошадь с громким чавканьем вытаскивала копыта из раскисшей жижи, и колеса телеги вязли на каждом шагу.

– Все, забудь об этом, Джеймс! – наконец крикнул Шеймус. Лицо его было мокрым. – Грязь слишком глубокая. На сегодня хватит!

Джеймс снял сбрую и повел лошадь в сарай. По центральной складке его шляпы лилась вода, одежда была мокрой даже под плащом, дождь капал за воротник. На веранде он скинул с ног ботинки, бросил сверху плащ и шляпу и, отряхивая воду с волос, направился в дом.

– Ш-ш-ш…

Шеймус приложил палец к губам и кивнул в сторону Тесс, которая спала на кровати в соседней комнате. Они молча сели за стол друг напротив друга и принялись доедать тушеное мясо – оба слишком устали, чтобы разогревать его.

Кровать заскрипела, и Тесс села. Лицо ее было искажено от боли, в запавших щеках прятались тени. Шеймус отвернулся и проглотил кусок баранины, не жуя.

– Джеймс… – Тесс попыталась откашляться. – Посидишь со мной? Почитай мне немножко.

Шеймус мрачно посмотрел на него, рот его скривился:

– Ты слышал, что она сказала?

И он вилкой раздавил картофелину у себя на тарелке.

Джеймс сел на стул с плетеным сиденьем и взял с ночного столика толстый том Эмили Бронте. Тесс прилегла на тонкую подушку и натянула до подбородка лоскутное одеяло, в складках которого казалась совсем маленькой. Только ее черные волосы и зеленые глаза выделялись на фоне бледной кожи, тогда как все остальное, казалось, увяло.

– Прочитай мне стихотворение, в котором сказано про то, как хороша земля, – устало попросила она. – Ты знаешь, что я имею в виду?

– «Как для тебя еще полны земного счастья тайники»?[5] – спросил он.

– Да! Именно его. – От нескольких произнесенных слов ее грудь начала судорожно вздыматься, дыхание участилось. Тесс откинулась назад и тихо добавила: – Пожалуйста.

Джеймс читал слова из черных букв на полупрозрачной бумаге и краем глаза видел, что Тесс корчится от боли.

– Я позову Шеймуса.

Он встал, но она схватила его за руку.

– Нет, пожалуйста. Просто останься со мной. Прошу тебя. – Тесс на миг закрыла глаза и откинулась на подушку. – Уже проходит.

Джеймс взглянул через дверь и увидел затылок Шеймуса и его руку, продолжавшую перекладывать еду из тарелки в рот. Когда он снова перевел глаза на Тесс, оказалось, что она наблюдает за ним. В ее глазах показались слезы, отчего они заблестели и стали похожи на громадные зеленые изумруды.

– Прости меня, – прошептала она.

Грудь Джеймса обожгло огнем.

Она потянулась и сжала его руку.

– Прости, что оставляю тебя. – Голос ее надломился. – Простишь?

– Не говорите так…

Он сжал кулаки, впившись ногтями в ладони, чтобы хоть как-то остановить растекавшийся по телу огонь.

– Мне нужно, чтобы ты кое-что пообещал, – прошептала Тесс.

Джеймс отвернулся и стиснул зубы, но она взяла его за подбородок и заставила смотреть на себя.

– Пообещай мне помнить, что ты был любим. Что ты любим и сейчас. И будешь любим всегда.

Слезинка, сорвавшись из уголка глаза, упала ему на щеку и обожгла ее. Джеймс вытер ее и слабо улыбнулся.

– А теперь… – Она снова откинулась на подушку и, похлопав его по руке, закрыла глаза. – Почитай мне.

Превозмогая пылающий жар, он открыл книгу, которая в его онемевшей руке вдруг стала такой тяжелой, что Джеймс едва мог ее удержать. Он начал читать строчку за строчкой, не узнавая собственный дрожащий голос:

Ногти Тесс впились ему в руку, тело ее выгнулось.

Ее рука ослабела и безвольно легла рядом с его рукой. Взгляд Джеймса скользнул в конец стихотворения, хотя буквы уже расплывались перед глазами. Задыхаясь, он прочитал:

Ее рука соскользнула и свесилась с кровати.

Джеймс закрыл книгу. Теперь в комнате слышалось только его дыхание. Он встал, не глядя на Тесс, – в этом не было необходимости.

Он остановился в дверях. Сидящий за столом Шеймус обернулся. Его тарелка была пуста, и он отодвинул ее на середину стола, ожидая, что кто-то ее уберет. Сейчас он сидел и тер промасленной тряпкой проржавевшую шестеренку. Он мельком взглянул на Джеймса и вернулся к своему занятию.

И вдруг замер. Его рука застыла над ржавой железкой, голова не сдвинулась с места, но лицо обмякло, губы задрожали. В одно мгновение сосредоточенность на нем сменилась выражением смертельной муки. Шестеренка выскользнула из рук, звякнув, упала на пол, покатилась, закружилась и в итоге свалилась набок. Шеймус с трудом поднялся, опрокинув стул, который упал с глухим стуком. Отодвинув Джеймса в сторону, он прошел в спальню.

К выражению смертельной муки на лице Шеймуса добавились и звуки смертельной муки – умоляющие хриплые выкрики, легкие хлопки по мертвым щекам, потряхивание безвольно поникших плеч – звуки, в отчаянии производимые человеком, пытающимся разбудить труп, звуки, от которых разрывалось сердце. Секундная тишина, а затем вопль боли…

Джеймс не выдержал. Он бежал из дома, бежал сквозь дождь в поле, проваливаясь в грязь. Он врезался в стену пшеницы, чувствуя, как мокрые стебли стегают его по рукам и лицу, и, ничего не видя перед собой, бежал, пока не увяз по щиколотку. Он упал, схватился руками за голову, вцепился в промокшие волосы, но в ушах продолжали звучать эти жуткие крики… Крики, которые, казалось, исходили из земли.

Следующие месяцы после смерти Тесс прошли в сплошном кошмаре. Война, бушевавшая где-то далеко, чувствовалась и у них, в тылу. Здесь были люди, умирающие от ран, и люди, которые жили с ранами. Тесс ушла, и душа Шеймуса кровоточила.

Круглый стол, с которого были убраны тарелки, еда и инструмент, был потертым и гладким от долгого использования, и на нем четко просматривалась темная текстура дерева. Посередине стола стояла коричневая бутылка. Вокруг горлышка остались следы сургуча, когда-то запечатавшего пробку и каплями застывшего на стенках. Бутылка просвечивалась почти до дна, в ней оставалось еще примерно на дюйм жидкости. Джеймс взял ее и, встряхнув, смотрел, как свет лампы отражается от водоворота внутри.

Из спальни появился Шеймус. Мокрый подбородок его дрожал, глаза были красными и опухшими. Джеймс поставил бутылку, стекло звякнуло по дереву, и звук этот запечатлелся в его памяти на всю жизнь. Он сидел и ждал.

Удар пришелся в челюсть, с силой развернув его голову и окрасив окружающий мир в черный цвет. Внутри что-то сломалось, но это что-то не имело отношения к костям, хрящам или крови. Второй удар попал в висок. Джеймс упал на пол и потерял сознание. Так война пришла и к нему.

Эти побои были самыми тяжелыми, но не последними. Джеймс никогда не давал сдачи, никогда не убегал и принимал удары, пока не отключался. И все так и продолжалось бы, если бы миссис Шелби не положила этому конец.

Для Шеймуса тот день завершился попойкой, после чего у него снова зачесались кулаки. Удар был не нокаутирующий, но близкий к тому. Джеймс сидел за столом и утирал разбитый нос, когда к ним без предупреждения явилась миссис Шелби.

– Принесла вам поужинать!

В кухне повисло тягостное молчание. Шеймус стоял у стойки, его кулаки были сбиты. Миссис Шелби обернулась к Джеймсу, и глаза ее округлились от возмущения, а лицо стало красным, как помидоры в корзинке.

– Ах ты сукин сын! – крикнула она Шеймусу.

Тот сделал большой глоток виски из бутылки: