– Нет уж, – выдавила она сквозь смех, – канатная плясунья из меня не получится. Я сейчас упаду с этой доски прямо в лужу, и…

Она не договорила, почувствовав, что на самом деле теряет равновесие. Еще немного, и Варя в самом деле свалилась бы в воду, подвернув каблук-шпильку. Но Герман среагировал мгновенно – в следующую секунду она почувствовала, как его руки тесно и бережно сомкнулись вокруг и легко подняли ее с земли. Волшебное состояние невесомости, так давно, еще в детстве, забытое, длилось всего несколько секунд. Она зажмурилась и снова открыла глаза, почувствовав, что приземлилась.

Открыла глаза – и увидела его лицо близко-близко. Поймала его взгляд и услышала вдруг стук сердца… Только не поняла, чье это сердце вдруг застучало так громко. «Или, может быть, это просто дождь…» Она попыталась найти в его глазах ответ на свой невысказанный вопрос, но не сумела.

Через секунду он уже разомкнул руки и отстранился. А она отвела взгляд, одернула куртку и снова нырнула под зонт, разозлившись на себя за собственные глупые мысли, которые даже не успела сформулировать. Просто поняла, что они глупые, и не дала им шанса оформиться в сознании.

– Я на самом деле такой смешной? – Голос Германа вернул ее к реальности.

– Да вы не обижайтесь, – ответила она. – Просто вы так старательно заворачиваете свои штанины, как будто и правда надеетесь, что вам не придется стирать брюки. Они ведь все равно уже грязью забрызганы, что толку?

– Вы правы, Варя, – ответил он, как послушный ученик.

Варя снова рассмеялась:

– Ну тогда опустите их!

На этот раз он рассмеялся вместе с ней. Дальше они шли, уже не обращая никакого внимания на лужи. Дождь немного утих – капли стали крупнее, но падали теперь значительно реже, и небо чуть посветлело.

– В детстве я бывала здесь почти каждый день. Училась в школе неподалеку, а в парке уроки прогуливала.

– Так вот откуда у меня это ощущение, что мы встречались с вами раньше, – серьезно ответил Герман. – Я ведь тоже прогуливал здесь уроки, хотя учился в школе, которая расположена достаточно далеко. На самой окраине города…

– Надо же, какая тяга к природе у нерадивого ученика, – улыбнувшись, заметила Варя.

– Не к природе, – серьезно ответил Герман, – а к бесплатным развлечениям. В парк мы ходили, чтобы на каруселях бесплатно кататься. Вот как раз в это время, ранней весной, в апреле, когда все аттракционы уже готовы к запуску, но еще не работают, мы запускали карусели и катались…

– Что, сами запускали? – удивилась Варя.

– В том-то и был весь смысл! В парке – ни души, и все качели-карусели – наши. Причем запускаются они достаточно просто. Особенно чертово колесо, там вообще раз плюнуть. Правда, один раз нас с этого чертова колеса наряд милиции снимал. После этого хотели на учет в детскую комнату милиции поставить… Слава Богу, обошлось, родители штрафом отделались.

– И все-таки не понимаю… Запустить двигатель, наверное, несложно, если примерно представляешь себе, как с ним обращаться. Но ведь все эти запускающие устройства в закрытых будках находятся. Вы что же, замки взламывали?

– Нет, замки взламывать, слава Богу, не приходилось. В этом деле у нас союзник был. Местный сторож дядя Миша. После той истории с чертовым колесом его с работы уволили… Господи, как же давно это было! Лет пятнадцать всего прошло, а кажется – целая жизнь…

– Вы что же, стариком себя чувствуете?

– Случается и такое, – ответил Герман и после недолгой паузы добавил: – Но только не сегодня. Сегодня все не так. Я, кажется, уже говорил об этом…

«Что же это за день сегодня такой особенный?» – подумала Варя, вспомнив, что совсем недавно и Кристина говорила то же самое – магнитные бури, вспышки на Солнце. У всех сегодня все не так.

– Все как сговорились. – Варя улыбнулась своим мыслям. – Хотя и для меня этот день тоже особенный. Я сегодня нашла Кристину.

– Как это – «нашла Кристину»?

– А вот так – нашла. Десять лет назад потеряла, а теперь нашла…

Какая-то тень снова промелькнула в его взгляде и почти сразу исчезла.

– Десять лет назад? – спросил он, не веря. – Разве такое бывает?

– Значит, бывает… Я и сама не верила, а вот нашла. Или, вернее, она сама нашлась. Кто бы мог подумать, что она все это время была в Париже?

– Жизнь любит преподносить сюрпризы, – согласился Герман. – Думаю, если бы я кого-нибудь потерял, мне тоже вряд ли пришло бы в голову искать в Париже. Недавно у одного моего ребенка потерялась любимая игрушка. Вы даже представить себе не можете, Варя, где мы ее обнаружили!

– И где же?

– В холодильнике. Причем он сам же и засунул туда своего плюшевого медведя… Ну, сами понимаете, чтобы тот ночью медом полакомился, вареньем… Да хоть макаронами или мясом… А лучше – колбасой… Ему взбрело в голову, что медведь голодный.

Варя рассмеялась:

– Так это же замечательно! У вас очень добрый и заботливый малыш растет! Надеюсь, вы ему сказали об этом?

– Нет, Варя, я сказал ему о другом. О том, что оставлять глупого обжору-медведя в холодильнике на всю ночь было крайне неосмотрительно. Потому что теперь у него будет очень-очень долго болеть живот оттого, что он съел почти две палки колбасы. И придется вызывать врача и делать медведю уколы. При этом, заметьте, остальные дети остались без колбасы…

Варя замедлила шаг, пытаясь осмыслить эту историю, вначале показавшуюся ей забавной.

– Так что же, получается…

– Получается, что медведь был заброшен в холодильник отнюдь не из соображений гуманности. Нехитрое решение задачки про то, как съесть побольше колбасы и при этом остаться невиноватым. Старый, проверенный временем вариант, который еще Карлсон придумал. Чертенок… Дети остались без завтрака, а медведя пришлось-таки отправить в больницу. Да что вы так смотрите, Варя?

– Я… Я просто не совсем понимаю… У вас их вообще – сколько? Я имею в виду детей…

Герман рассмеялся и окончательно поставил ее в тупик.

– Сто четырнадцать. Да вы не пугайтесь, Варя, я не турецкий султан, не многоженец… Я просто в детском доме работаю. А детей привык называть своими, потому что… Наверное, отчасти они все-таки мои. Ведь других родителей у них нет.

– Так вот в чем дело. – Варя смотрела на Германа, широко открыв глаза. – Наверное, вы очень любите детей, если выбрали себе такую профессию…

– Наверное, – ответил он. – Только на самом деле это не я профессию выбрал, а она выбрала меня. Так получилось…

Взгляд его снова изменился. Искры смеха, еще несколько секунд назад плясавшие в серых глазах, бесследно исчезли. Ей почему-то отчаянно захотелось вернуть эту ушедшую радость. Она была к лицу этому человеку. Она была нужна ему, Варя это чувствовала. И еще она вдруг поняла, что радость эту он заслужил. Выстрадал – дурацкое слово, но, кажется, это как раз тот самый случай.

«Только когда ты все это успела о нем узнать? – вмешался в ее монолог внутренний голос. – И вообще, пора бы уже в твоем возрасте прекратить вести глупые рассуждения о высшей справедливости. Пора убедиться, что жизнь – не детская игра, в которой можно устанавливать свои правила. Пора бы…»

Нет, не хотелось ей с этим мириться. И убеждаться очередной раз в том, что мир беспричинно жесток, не хотелось тоже.

– Расскажи. – Она дотронулась до его руки кончиками пальцев, даже не заметив, как перешла на ты. – Если тебе есть о чем рассказать – расскажи мне.

Он благодарно сжал ее руку и сразу же отпустил, как будто снова испугавшись самого себя. Но тепло прикосновения осталось. Оно медленно таяло, превращаясь в воспоминание, а он все молчал.

– Варя, это слишком грустная история. Вечер и без того дождливый и серый. Стоит ли сгущать краски?

– Расскажи, – снова повторила она, не отрывая взгляда.

Он пожал плечами:

– Рассказывать в общем-то нечего. Просто десять лет назад жил на свете один ребенок, звали его Пашка. Он был детдомовский, мать от него еще в роддоме отказалась. А я собирался этого ребенка усыновить. Я и моя девушка, мы вместе собирались… Но ничего не вышло, потому что девушка погибла, и ребенок погиб тоже. Он выпал из окна детского дома и разбился. А через год я закончил институт и пошел работать в тот самый детский дом. С одной только целью – чтобы дети никогда не оставались без присмотра возле открытых окон. Чтобы больше не падали и не разбивались… Глупо, конечно. С таким же успехом я бы, наверное, мог пойти работать в ДПС. Чтобы люди больше не умирали на дорогах. Глупо…

Порыв внезапно налетевшего откуда-то из-под земли ветра ударил зонт изнутри. Спицы выгнулись, и купол превратился в огромный синий цветок на железном стебле.

– Черт, – выругался Герман и попытался собрать спицы. У него это получилось почти сразу, но в следующее мгновение ветер снова вывернул зонт наизнанку. – Ну откуда он взялся, этот ветер?

– Оставь. – Варя потянула его за руку. – Оставь зонт в покое. Мне кажется, он нам вообще больше не нужен.

– Дождь ведь еще не кончился, – возразил Герман.

– Ну и пусть. Дождь – не самая большая неприятность, которая может случиться в жизни. Нельзя быть беззащитными перед такой мелочью. Тем более ты же сам говорил, что любишь дождь и что тебе приятны его прикосновения.

Герман послушно сложил зонт, перетянул его ремешком и протянул Варе. Та небрежно запихала атрибут начала новой жизни в сумку, мысленно посмеявшись над тем, что еще недавно придавала этой вещице столь символическое значение.

– Знаешь, – сказала она тихо, – а я верю в то, что люди не умирают. Можешь смеяться надо мной… Надо мной все смеялись, даже Кристина, когда я об этом говорила. Но я-то знаю… Совершенно точно знаю, что человек умереть не может.

– Ты о душе, которая вечна?

– Нет, не только о душе. Здесь другое. Знаешь, мне жизнь почему-то представляется некой бесконечной прямой линией. И линия эта делится на отрезки. Какой-то отрезок короче, какой-то длиннее, и все эти отрезки складываются в одну длинную-длинную, уходящую в бесконечность, прямую линию-жизнь. Жизнь возобновляется в тот же момент, когда она прекращается. То есть я хочу сказать, что в тот момент, когда человек умирает, он…