С улицы доносился скрип колес, обрывки фраз, но в этой темной комнате, в этом галатском здании время остановилось. У каждого из двоих людей, сидящих друг напротив друга, была своя тяжелая ноша отчаяния и угрызений совести. Неизмеримое одиночество Луи, смерть ребенка Нины. У Луи был шанс вернуться к жизни, у Нины — никакой надежды.
— А твой муж? — выдохнул он.
От ее горькой улыбки он вздрогнул.
— Как только он меня увидел, сразу спросил, как поживает его дорогая доченька. Он думал о ней, преодолевая каждый миг своих страданий. Именно это поддерживало в нем жизнь, когда его товарищи гибли от холода и лишений. Это был его маленький огонек, искорка, его любимый ангелочек… Мне следовало бы сказать, что она умерла от какой-нибудь болезни. Не важно какой. Ведь она была еще такой слабенькой, не так ли? Он поверил бы мне. Конечно, он мне поверил бы. Ложь спасла бы нас.
Она опустила голову, развела руки в знак бессилия.
— Я сказала ему, что убила нашего ребенка.
Они долго в полумраке стояли на коленях на старом ковре. Она не сопротивлялась, когда он заставил ее подняться. Она пошатнулась, и он подхватил ее, прижимая к себе и положив щеку ей на макушку, наслаждаясь тем, что она доверилась ему. Он чувствовал некую гордость за то, что наконец открыл для себя настоящую Нину, несчастную, разбитую женщину, которую теперь мог позволить себе любить, не чувствуя вины.
Вдруг она лихорадочно начала расстегивать пиджак его униформы, борясь с пуговицами. Она обхватила пальцами лицо Луи, чтобы поцеловать, он перехватил ее запястья.
— Нина, прекрати, — тихо произнес он.
— Не говори мне, что я должна делать! Я — свободна, слышишь меня? Свободна!
Она стукнула его кулаками в грудь. Ее поцелуи были скорее укусами. Ее рвение было трогательным. Однако Луи не сопротивлялся ее порыву. Они любили друг друга без нежности, в поисках запретного облегчения. Их кожа горела. Их движения были резкими и жадными. Луи проник в тело, которое покоряло его, он упивался ароматом, губами, лоном. Он сжал ее запястья до синяков. Именно этого она хотела. Только Луи мог это понять. Его толчки стали жестче. Нина расцарапала его до крови. Он овладел ею прямо на полу, затем потянул на кровать и перевернул на живот.
Все же в этот вечер что-то навсегда изменилось в их отношениях. Отдавшись страсти, Луи ничего не заметил. Это была лишь игра двух раненых хищников, лишь поиски забытья, которое дарит схватка двух любовников. Она больше не была таинственной аристократкой, ставшей шлюхой, которую ему нравилось подчинять, доводя до оргазма. Луи заставил ее раскрыться, чтобы удовлетворить свое любопытство, воображая, что действует для ее же блага. Сам того не понимая, он вырвал у нее из рук единственный щит. Теперь душа Нины Малининой была обнажена. Но как его за это упрекать? Разве его не учили, что лишь правда справедлива и честна? Луи забыл, что тень может быть спасительной, что существует боль, о которой не стоит говорить вслух, что молчание охраняет и что уважение к другому человеку всегда требует деликатности.
Несколько дней спустя ранним вечером в приемной Пера Палас появилась Нина. Она была в сером меховом пальто и шелковой шляпке-клош с черным пером. Портье нисколько не удивился приходу одинокой молодой женщины с небольшим чемоданом. Русские могли появиться в отеле в любое время дня и ночи, по воле судьбы или своего капризного темперамента. Графиня Малинина заплатила наличными за номер с видом на Золотой Рог.
Она заказала в номер шампанское, тосты с черной икрой, а также огромный букет белых роз. Горничная приготовила ей ванну с ароматными маслами. Нина скользнула в воду с флердоранжем и почувствовала, как расслабились измученные мышцы. Аккуратно поставив бокал шампанского на край ванны, Нина подкурила сигарету. Она рассматривала свое тело, округлые упругие груди, тонкую талию, красивые бедра. Тело, которое переставало быть телом графини Малининой, а становилось телом обычной проститутки, когда она отдавалась случайным мужчинам. Сейчас же она с удовольствием наслаждалась покоем и тишиной.
Закутавшись в пеньюар, Нина растянулась на кровати, скрестив руки на груди. От икры во рту был привкус йода. С затуманенным взглядом она, улыбаясь, потянулась. Затем тщательно накрасилась, поправила пояс, надела шелковые чулки. Прямое платье из темно-синего жоржета было свободно на талии. Тонкие жемчужные бретели гармонировали со вставками, подчеркивающими бедра. Ей лишь не хватало украшений, чтобы завершить иллюзию. Сегодня утром она продала последнюю пару серег, которые ей подарили родители на пятнадцатилетие. Ювелир скривился. Золото, рубин и алмазная крошка. «Мило, но почти ничего не стоит», — заявил он, глядя одним глазом в маленькую лупу.
Нина не спорила. Теперь было на что купить вечернее платье, шубу и позволить себе ночь в Пера Палас. Она распахнула окно. Накинув на плечи шубу, она вдыхала холодный ветер, спустившийся с равнин. Сердце сжалось от тоски по санкт-петербургским зимам. Зубчатый силуэт города — минареты, купола, крыши мусульманских кварталов — все было погружено во мрак, на каиках замерцали фонари. В Пера начинался праздник для тех, кто пришел выпить под звуки цыганских оркестров. Лишь установленный комиссариатом комендантский час положит этому конец.
Со стороны минарета донесся призыв к молитве. Мелодичное и пронзительное эхо отражалось от холмов, охватывая весь город. На долю секунды божественное дыхание наполнило Нину величием. Каждое воскресенье она поднималась по винтовой лестнице на последний этаж одного галатского здания. В маленькой православной русской часовне, где пахло ладаном, под взглядами святых с золочеными нимбами она кланялась и целовала икону Божьей Матери с Младенцем. Затем зажигала тонкие желтые восковые свечи за души тех, кого любила. Иногда на нее опускалась такая печаль, что на лбу выступал холодный пот. Несмотря на то что Господь оставался глух к ее молитвам, она не сдавалась. Он уже давно ей не отвечал, с того самого серого утра, когда она похоронила свою девочку, просто закопав в земле, потому что в округе не было кладбища. Для недостойной матери Божьей карой стало молчание.
Нина спустилась в обеденный зал. Ничто не могло ее здесь впечатлить. Венецианские люстры, дамасские скатерти, фарфор с золотым ободком, серебряные приборы и хрусталь не могли соревноваться с роскошью императорских дворцов, где она провела свое детство. Она заказала лучшие блюда. У сомелье — «шато лафит». Будет удивительно, если ни один из присутствующих мужчин не попытается подойти к ней. Иностранные агенты, биржевые игроки, ожидающие разрешения Лозаннской конференции, писатели, американские журналисты, путешественники, жаждущие экзотики, кем бы они ни были, богатые, коррумпированные, неверные мужья или потенциальные любовники, все тайком посматривали на нее. Она загадочно им улыбалась и бросала откровенные взгляды.
К полуночи, когда она сидела в красном бархатном кресле у бара, к ней подошел один из них. Незнакомец предложил угостить ее выпивкой, и она, не раздумывая, согласилась. У него было загорелое лицо и орлиный нос. Он наклонился прошептать ей что-то на ухо, Нина ощутила на щеке его дыхание, вдохнула аромат одеколона с лесными нотками. Она с удовольствием представила жизнь в Дамаске или Александрии. Теплый дом, фонтан на патио, укрытую противомоскитной сеткой колыбель. Она была молода, ей не было и двадцати пяти. Нина не хотела больше трагедий, бродячей жизни, презрения. Рождались миражи, один волшебнее другого. Мужчина говорил по-французски с мелодичным восточным акцентом. «Существует столько жизней в одной жизни», — сказал он чуть позже, целуя ее руку и заставляя ее пообещать, что она найдет его на следующий день. Забавно — иногда достаточно один раз бросить кости, чтобы перевернуть ход судьбы.
Нина провела восхитительную ночь в одиночестве, проснулась на рассвете. Все шло, как она хотела. Она хотела бы подарить свое вечернее платье горничной, но хозяин гостиницы никогда не согласится передать такой подарок служащей.
Графиня Малинина дала чаевые лакею, который придержал ей дверь. Она покинула отель и, стараясь не оступиться на булыжниках мостовой, направилась по улочке, уходящей направо. У подножия Галатского моста чайки вились вокруг рыбацких суден, дети отковыривали устриц, прицепившихся к буям, чуть дальше черный дымок парохода поднимался столбом в небо, где серели звезды. Она внесла плату и ступила на мост. Бодрящий ветер пах рыбой и солью. Она порадовалась началу прекрасного дня.
Никто не успел вмешаться, когда молодая женщина перешагнула через перила. Она действовала решительно и без колебаний. Этим утром Босфор сиял синевой, пересекаемый морскими течениями и вспышками света.
Глава 7
— Рахми-бей, это невозможно. Я никогда не смогу сделать такого!
Лейла была в полной растерянности. Предложение генерала-кемалиста казалось ей неприличным.
— Почему нет? — настаивал он, держа руки за спиной и рассматривая мокрый сад конака. — Ведь Халиде Эдип была переводчиком во время подписания перемирия в Муданье. Наша делегация в Лозанне насчитывает около двадцати советников, двух представителей прессы и еще несколько секретарей. На данный момент у нас только один переводчик. Вы говорите на нескольких языках, и вас знают благодаря вашей писательской деятельности. Вас уважают.
Он повернулся к ней с таким напряженным видом, который поразил ее еще при первой встрече в Эюпе, когда она просила спасти Орхана.
— Это будет очередная возможность послужить своей стране. Разве вы не этим занимаетесь с первой нашей встречи?
Польщенная и смущенная, Лейла почувствовала, как у нее запылали щеки. Еще несколько месяцев назад мысль о том, чтобы уехать за границу, одной, в рамках официальной делегации, была бы просто недопустимой, и женщина подумала, не смеется ли над ней генерал.
"Лейла. По ту сторону Босфора" отзывы
Отзывы читателей о книге "Лейла. По ту сторону Босфора". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Лейла. По ту сторону Босфора" друзьям в соцсетях.