В подъезде пахло сыростью и капустным супом. На лестничной площадке было грязно. Поднявшись на второй этаж, Гардель приложил ухо к двери. Внезапно дверь открылась, и он, побледнев, отпрянул.

— Что вы здесь делаете? — опешив, спросила Нина.

Одетая в черное поношенное пальто и току[61], она подозрительно на него глядела. Луи пытался осмотреть помещение за ее спиной.

— Ты больше не работаешь в ресторане?

Она напряглась.

— Нет. А что? Разве это вас касается?

Вот уже два дня, как он наблюдал за ее домом, надеясь с ней встретиться. Признаков присутствия мужа не было никаких. Возможно, Малинин еще не выздоровел? Как узнал француз от бывшего патрона Нины, у царского офицера были осложнения после ранений. По прибытии в госпиталь он еще несколько недель был прикован к постели, затем, по слухам, сильно запил. Узнав об этом, Луи почувствовал некое удовлетворение.

— Твой муж? Как он?

Невозмутимая, она пристально на него смотрела.

— Мне нечего вам сказать, капитан. Оставьте меня в покое.

— Ты не была такой холодной, когда пришла умолять о его спасении, — раздраженно сказал Гардель. — Кажется, я помог тебе не задумываясь, нет? Могла бы быть повежливее.

— Он здесь больше не живет.

У него екнуло сердце.

— Как это?

— Он уехал в Париж. Автомобильные заводы набирают рабочих, и он решил попробовать. Я скоро к нему поеду.

По ее взгляду Луи понял: женщина лжет. Нина попыталась его обойти, но Луи преградил путь, упершись рукой в дверной косяк. От нее пахло новыми духами. Цветочный аромат на основе розы, может, жасмина.

— Мне нужно идти, — запротестовала она.

— Мне нужно поговорить.

— В другой раз. Я тороплюсь.

— Нет. Сейчас.

Он сделал шаг вперед, заставив ее отступить в помещение. В погруженной в полумрак комнате стояли шкаф, сосновый стол, два стула, кровать, покрытая стеганым одеялом в цветочек. За ширмой Луи заметил умывальник и вешалку для полотенец, где сушилась пара чулок. Нигде ничего не валялось в беспорядке. Только грязная тарелка и стакан. Она была одна. Как и он.

Не спрашивая разрешения, Луи положил фуражку на стол и снял пальто. Штаны на коленях были испачканы.

— У тебя нечего выпить?

Она заколебалась, потом вышла на кухню, откуда вернулась с небольшим стаканом и бутылкой водки. Он выпил первый стакан залпом и протянул ей, чтобы она повторила.

— Роза мертва, — произнес он.

Он был доволен, что его голос не дрогнул. Луи первый раз произнес это вслух. Это был просто абсурд! Он пришел к своей любовнице, чтобы сообщить об утрате супруги. Бессмыслица какая-то. Что Нина могла ему дать? Утешение? Оправдание? Именно разоблачение их связи толкнуло Розу на поездку с Марией в Измир. Жена никогда бы не покинула Константинополь, если бы не этот злополучный эпизод в ресторане, когда она застала его с Ниной. Из-за этой русской и страсти, которую он не мог превозмочь, француз потерял все.

— Сожалею, — прошептала женщина, застигнутая врасплох.

— Она погибла во время пожара в Измире. Я пришел слишком поздно. Люди бросались в воду, спасаясь от огня, от грабителей… Нужно было вывезти сотни детей, семей, жестоко истребляемых победителями… Это было ужасно.

Нина сняла току, но оставалась в пальто.

— Пей! — приказал он, налив до краев стакан водки и немного расплескав на стол.

Женщина на секунду замялась, но, похоже, странное поведение Луи ее напугало, и она послушалась. Она залпом осушила стакан. Гардель улыбнулся. Он не ожидал меньшего от такой женщины. Роза никогда бы не выпила с такой обезоруживающей естественностью. Она никогда бы не продала свое тело незнакомцам. Его супруга скорее умерла бы с голоду, чем занялась проституцией. Некоторые женщины готовы на все, чтобы выжить, пусть даже это разрушит жизнь любящих их мужчин. Другие остаются достойными до конца.

Луи потер висок. Он снова слышал вопли на набережной, треск горящих зданий, невыносимый запах сожженной плоти… Хозяйка квартиры, гречанка, рассказала сестре Розы, как та погибла. Она мгновенно умерла под обвалившейся крышей. По крайней мере, ей повезло, что она не успела ничего осознать. Она не заслуживала страданий после всего, что он сделал.

— А ваша дочь? — спросила Нина.

— Она уехала к своим дедушке и бабушке во Францию. Она больше не хочет меня видеть. Она считает, что я виновен в смерти ее матери.

Он расслабил узел галстука, налил еще стакан и осторожно, чтобы ни капли не пролить, поднес к губам. Алкоголь освобождал от сжимавших грудь тисков. Алкоголь и опиум. Либо это — либо пулю в лоб.

— Жена рассказала дочери о нашей связи, — с горькой усмешкой уточнил он. — Мария считает, что я оказался недостойным супругом и предал их обеих. Она никогда мне не простит… Я потерял жену и дочь.

Надеялся ли он на нежность, на слова утешения? Луи пришел за тем, чего и сам не способен был до конца определить. Черты его лица стали резче, волосы поседели. Вот уже два месяца он бродил как неприкаянный, терзаемый угрызениями совести. Мало-помалу он начал подумывать о Нине. Невзирая на абсолютное непонимание и полную безнадежность их отношений, Луи был уверен в одном: он любил эту женщину, и эта невероятная любовь его уничтожала.

Нина резко вскинула голову, взгляд ее был беспощадно жестким. У Луи перехватило дыхание. На мгновение он вспомнил, какой пылкой была в постели эта русская.

— Вы, как всегда, хотите, чтобы вас пожалели, не так ли? — презрительно бросила она. — Ваша жена мертва, дочь осталась сиротой, и вы в этой истории — герой. Зачем вы пришли? Чего вы от меня ждете? Чтобы я вас обняла и утешила?

Она усмехнулась, а затем так резко наклонилась, что француз подпрыгнул.

— Нет, вы пришли, чтобы снова удовлетворять гнусные и низкие инстинкты, которые я у вас вызываю. Чтобы у вашей дочери были все основания презирать вас.

Луи почувствовал на своей щеке ее дыхание, ее презрение.

— Вы пришли переспать со мной, капитан, найти в распутстве удовольствие.

Он обхватил ее затылок и притянул к себе.

— Ты считаешь себя настолько выше меня… — процедил он сквозь зубы. — Ты не допускала моего присутствия рядом с собой. Я для тебя был всего лишь клиентом, который платил, но не любовником, не другом.

Он глубоко вздохнул.

— Что сделало тебя такой злой? Ты еще красива, но надолго ли? Такие женщины, как ты, быстро стареют. Но не из-за того, что продают свое тело, а потому что у них уродливая душа.

Он выплеснул ей правду прямо в лицо. Он хотел, чтобы она наконец осознала ту боль, которой подвергала его с первой их встречи.

— Почему ты всегда отказывалась от того, что я тебе давал? От моей любви, моей дружбы? Единственный раз ты уступила, и только для того, чтобы спасти мужа. Нина, почему? — мягче добавил он.

Дрожа от едва сдерживаемой ярости, она закрыла глаза, избегая его пристального взгляда. Но Луи не намерен был сдаваться, он будет ждать сколько нужно, чтобы услышать ответы на свои вопросы.

Пелена скорби исказила ее черты. Когда Нина попыталась освободиться от его руки у себя на затылке, он удержал ее и притянул к себе ближе, да так, что ей пришлось опуститься перед ним на колени. Он нежно погладил ее по щеке, провел большим пальцем по губам, расстегнул пуговицы пальто, коснулся ее груди и почувствовал, как под его пальцами напряглись соски.

— Что ты такое сделала, что так себя казнишь? — безутешно прошептал Луи.

Кровь отхлынула от лица Нины, оставив лишь два красных пятна на скулах, где она нанесла румяна. Огорченный, Луи подумал, что сейчас она похожа на восковую куклу.

— Моя дочь… Аннушка… — запнулась она.

Луи почувствовал облегчение. Наконец, наконец-то он узнает! Внимая ее словам, он пожирал ее глазами.

— Мы бежали из Санкт-Петербурга, — безропотно продолжила Нина. — Малышка была голодна. У меня не было ничего, чтобы ее накормить, и поэтому она все время плакала. Была ночь. Поезд остановился в чистом поле. Красные поднялась в вагоны. Они искали драгоценности и деньги… Они смотрели на руки мужчин и женщин, переодетых в простолюдинов, искали аристократов. Вы же знаете, что руки все выдают. Когда они разоблачали кого-то, то выводили и расстреливали.

Вздрогнув, Луи чуть ослабил хватку, словно боясь, что Нина рассыплется на тысячу осколков. Она медленно села на корточки, глядя в невидимую точку.

— Малютке еще и года не было… Она просто хотела есть, вот и все. Я попыталась дать ей грудь, но у меня давно пропало молоко.

Нина принялась качаться взад-вперед, поднеся руки к ушам. У нее вырвался стон.

Луи сел рядом с ней на колени и силой поднял голову.

— И что потом, Нина?

— Я услышала, как вопила одна женщина. Они насиловали ее. Я побежала в другой вагон. Багажный вагон. Мне удалось взломать замок на одном огромном чемодане и спрятаться внутри с Аннушкой. Я твердила себе, что они не станут искать ценности в старом грязном чемодане. Но малышка все плакала и плакала… И тогда я прикрыла ей рот рукой, чтобы она замолчала.

Нина плакала с открытыми глазами, без всхлипываний, с какой-то странной отрешенностью и достоинством. Луи вытирал ей пальцами слезы.

— Я слышала, как они проходят мимо. Они были пьяные. Аннушка должна была молчать. Я тихонько качала ее, чтобы она не боялась, но в чемодане места было так мало… Нужно было, чтобы она молчала, пока они не уйдут, вы понимаете? Всего несколько минут, не больше. Совсем чуть-чуть. Только несколько минут…

Луи оцепенел. Все стало ясно. То бессознательное влечение, которое производила на него эта женщина-мученица. Колдовская сила тайны, которую он не мог разгадать. Ее необычайный пыл, когда они занимались любовью, ее молчаливость и злоба. Она ненавидела себя за то, что жива, а ее ребенок, ее маленькая дочь, умерла из-за нее.