— До сегодняшнего дня в греческих кварталах праздники шли полным ходом, — сказал он. — Но на данный момент в Пера боятся наихудшего.

— Как это?

— Греки считают, что вы пойдете штурмом на Галатскую башню. Они бегают по улицам, выкрикивая: «Турки наступают!»

Капитан не сдержал улыбки, а Лейла лишь пожала плечами.

— Одни плачут, когда другие танцуют. У нас так испокон веков.

Луи поставил Ахмета на ноги и добродушно потрепал по щеке.

— Если судить по поведению таких решительных женщин, как вы или Халиде Эдип, то жители Пера волнуются не зря, — добавил он, кланяясь. — Но будьте осторожны, Лейла-ханым, будьте предельно осторожны.

Глава 17

Дом был пуст. Лейла-ханым со свекровью отправились на манифестацию, одна пешком вместе с сыном, вторая в коляске в сопровождении Али Ага и двух служанок. Девочка играла в беседке под присмотром няни и старой тетки. Момент был наилучшим. С трепещущим сердцем Роза Гардель проникла в гаремлик.

Парадная гостиная, где она пила чай вместе с Марией, был пуст, люстры и канделябры погашены. На подносе валялись газеты, стояли чашки. Роза прошла через комнату — толстые ковры приглушали ее шаги, — вышла на галерею, с которой открывался вид на внутренний дворик. Дом был огромным, и она понимала, что у нее не хватит времени все осмотреть. В одной из комнат она заметила фарфоровую куклу Перихан. Возле окна стояла лошадь-качалка с длинной гривой. Роза остановилась, прислушиваясь, но уловила лишь щебетание птиц в саду.

Что она искала? Роза вряд ли смогла бы ответить на этот вопрос. Она поддалась смутному подозрению, которое точило ее с того момента, когда француженка увидела Лейлу-ханым на приеме. Теперь, когда Мария была на полном пансионе в Нотр-Дам-де-Сион, Роза чувствовала себя одинокой. Благотворительная деятельность в пользу бедных русских не заполняла ее дни до отказа, светская жизнь в Пера и различных посольствах не могла заменить тулонских подруг, муж все больше отдалялся, и она с трудом узнавала человека, которому однажды отдала руку. Духовный наставник советовал Розе запастись терпением, но напряжение между супругами росло. В разговоре муж почему-то постоянно подбирал особенно колкие и ранящие слова. Розу возмущало уважительное отношение Луи к туркам. Она видела в этом пагубное влияние Лейлы-ханым, к которой муж испытывал чувство, близкое к восхищению. Он с гордостью показывал Розе перевод ее статей на французский, что мадам Гардель очень раздражало.

Кончиком пальца она толкнула приоткрытую дверь. В комнате чувствовался цветочный аромат. На бюро цилиндрической формы в беспорядке громоздились книги и бумаги. Женщина сразу догадалась, что эта уютная комната принадлежит ее сопернице. Диван с вышитыми подушками, роскошные ковры, коллекция старинных перьев, выставленных за стеклянной витриной, образцы османской каллиграфии на стенах… Горло сжалось. «Что в ней такое есть, чего нет во мне?» — подумала она, ощущая болезненную девичью робость и собственную неполноценность.

Она попыталась представить Лейлу-ханым в этой скромных размеров комнате. Как Лейла могла переносить заточение? Роза бросила взгляд на распечатанное письмо на французском. Кто-то бранил десантную операцию в Измире. Роза вспомнила об Одили, жившей именно там. С тех пор как сообщили о той операции и бесчинствах, мадам Гардель старалась себя успокоить: французским монахиням не стоило бояться греков.

Снедаемая любопытством, Роза вытащила книгу из стопки. Это был сборник французских романтических поэм. Внутри была визитная карточка. Женщина задрожала, узнав почерк: «Еще раз прошу меня простить, и, полагаю, вам понравится этот автор. Луи Гардель». В тот же миг ее голову заполонили дурные мысли. Она сделала над собой усилие, чтобы рассуждать здраво. Никогда ни одна женщина не оставила бы на виду компрометирующие записки… «Но ее супруг уже несколько месяцев отсутствует», — возразила она сама себе.

Потрясенная, Роза вышла из комнаты. В глубине коридора на солнце танцевала пыль. Небольшая деревянная лестница вела наверх. Как раз когда женщина собиралась повернуть назад, она услышала низкий голос. Заинтригованная, Роза поднялась по скрипящим ступенькам. В конце коридора за дверью оказалась спартанского вида комната. Роза, цепенея, поняла, что неясные слова были не турецкие, а немецкие.

В дверном проеме показался мужчина, стоящий к ней спиной. У него были густые белокурые волосы, длинноватые на затылке. Он выполнял гимнастические упражнения, подбадривая себя вслух. Обнаженный торс закрывала широкая повязка. Мышцы на руках напрягались каждый раз, когда он поднимал небольшие гантели. Когда незнакомец развернулся, Роза прижалась к стене. У него были мужественные черты лица, но бледность выдавала боль, которую он испытывал. Женщина медленно подалась назад и на цыпочках спустилась по лестнице.

Из вестибюля донеслись оживленные голоса. Вероятно, прислуга закончила пить чай на кухне. Роза в испуге, что ее обнаружат, бегом пересекла галерею, пулей пролетела через гостиную, захлопнула за собой дверь, ведущую в селямлик, и, задыхаясь, прислонилась к ней спиной. Кем был этот незнакомец? Что он делал в апартаментах Лейлы-ханым? Почему она нарушала все законы, которыми руководствовались мусульманские женщины? Хотя Роза и дрожала с ног до головы, она чувствовала некоторое облегчение. Луи не останется безразличен, когда узнает, что затевается в доме его протеже. Эта Лейла-ханым ловко использовала свой шарм. Скрывать немца! Розу колотило от ужаса. Никто и ничто не вырвет у нее из памяти кровожадность немцев во время войны, когда они захватили Бельгию и Северную Францию. Они брали в плен гражданских, убивали женщин и священников, сжигали церкви. Варвары. Такие же невыносимые, как и турки. Не удивительно, что они стали союзниками. Луи немцев тоже недолюбливал. Он придет в ярость, когда узнает, что был одурачен этой так называемой умной и изысканной османкой.

Роза поджала губы, вспомнив сборник поэм. Если бы Луи нечего было скрывать, он мог бы рассказать жене о цели подарка.

Часом позже Лейла вернулась домой, взволнованная предупреждением Луи Гарделя. Она понимала, что пора действовать. «Я должна убрать отсюда Ханса!» — думала она, завидев крышу конака. Женщина осмотрелась. Торговцы у лавок громко и эмоционально обсуждали манифестацию. К ароматам специй и фруктов примешивался особый запах пыли и вьючных животных.

Лейла попыталась унять сердцебиение. Какая-то женщина развешивала белье в неухоженном заросшем садике. В тени миндального дерева мужчины играли в нарды и попивали чай. Ничего необычного. Ни французских жандармов, ни британских офицеров. Это был неизменный мир Стамбула, где жили мудрецы в кашемировых кафтанах, где по улице танцующей походкой проплывали дервиши в коричневых фетровых шапках, где в буфетах предлагали шербет, а площади украшали миниатюрные мечети и минареты. Здесь журчали фонтаны, напоминающие правоверным источники мирного рая Аллаха.

— Мама, зачем ты так сильно сжимаешь мою руку? — жалобно пискнул Ахмет. — Ты делаешь мне больно.

Лейла подняла вуаль и наклонилась к сыну, взглянув ему прямо в глаза.

— Ахмет, ты должен дать мне обещание. Я хочу, чтобы ты в будущем был осторожным, чтобы ты прекратил тайком убегать из дому и провоцировать Румсов. Ничто не должно привлекать внимание к нашему дому.

— Из-за?..

Она приложила палец к его губам.

— Ты также должен научиться хранить секреты. Никому не рассказывать, что происходит у нас дома. Даже отцу, когда он вернется. Это может его расстроить. Я могу тебе доверять?

Казалось, ребенок был парализован. От этой истории ему становилось плохо. Он никогда не видел мать такой встревоженной. Она даже не приходила играть с ним и с Перихан, а закрывалась у себя в комнате и писала, писала. Его пронзил страх. Отца не было уже несколько месяцев. Он не хотел потерять еще и мать. Он кивнул с серьезным видом и позволил себя обнять.

В вестибюле их встретила Фериде и сообщила, что свекровь зовет Лейлу. Молодая женщина слушала краем уха, поскольку ее мысли были заняты переездом в йали. Она уже видела, как под окнами блестят воды Босфора, вдыхала соленый запах моря. Ее лихорадило от нетерпения. Она бы уехала прямо сейчас, чтобы укрыть Ханса, но как его вывести незаметно? Представители государственной власти обыскивали лодки и каики в поисках оружия и демобилизованных солдат, которые стремились присоединиться к повстанцам.

Озабоченная, она решительно вошла в гостиную. Гюльбахар-ханым читала газету. Свекровь живо сняла небольшие очки в золотой оправе и спрятала под подушкой. Лейла, не церемонясь и не позволяя свекрови опомниться, сообщила, что ей нужно уехать на азиатский берег, и попросила присмотреть за детьми, пока она там все устроит.

— Откуда такая спешка? — удивилась Гюльбахар. — Тебя ударило молнией на Султанахмете?

— Ханым Эфенди, у меня дурное предчувствие.

Гюльбахар побледнела. Она никогда не относилась к предчувствиям пренебрежительно. Интуиция была ценным союзником. Целый мир ангелов, джинов и пери[45], своенравных фей, живущих в садах среди корней фиговых деревьев, питал источники интуиции. Свекровь молча повернулась к нише, вытащила перламутровую коробочку с табаком и книжку с тонкими папиросными листами.

Лейла наблюдала, как ловкие пальцы с накрашенными ногтями скручивают сигарету. Гюльбахар заговорит, когда будет готова. Турки не боялись тишины, не любили заглушать свои мысли потоком бесполезных слов. Такая любовь к самонаблюдению турок иногда ставила в тупик иностранцев, которые совершенно разучились терпеть.

Держа сигарету золотым пинцетом, который висел на поясе на цепочке, свекровь задержала в легких дым и, перед тем как выдохнуть, подняла глаза к потолку:

— А немец?

— Я заберу его с собой. Именно его присутствие создает проблему.