— Надеюсь, это человек, который вам приятен, а не наоборот, — произнес он, смутившись, словно юноша.

В ее глазах промелькнула грусть.

— Я расскажу вам о нем в другой раз. — Она подняла на него взгляд, и выражение ее лица вновь стало непроницаемым.

Моррисон помрачнел при мысли о загадочном «ком-то», но надежду вселяло то, что девушка намекнула на будущую встречу. Он вспомнил, как Дюма что-то говорил про скандал. Воображение тут же подкинуло несколько пикантных сценариев. В каждом кипели страсти с лишением девственности и последствиями. Он пришел к выводу, что такое прошлое вовсе не плохо. Более того, оно представлялось идеальным. Страшно было даже подумать о том, что могло его ждать, рискни он совратить девственницу из высокопоставленной и богатой семьи. Молю тебя, Господи, сделай так, чтобы она не была девственницей! Но уже в следующее мгновение он устыдился собственной наглости.

— Интересно узнать ваши мысли.

Ее глаза, он чувствовал, уже читали их.

— О, я просто… просто размышлял о последних событиях на фронте. — Напыщенно! Глупо!

— Не этих слов я ждала от вас. Впрочем, Мартин — мистер Иган — говорил мне, что вы горячий сторонник Японии.

— Совершенно верно. Японцы честно завоевали Ляодунский полуостров в китайско-японской войне восемь лет назад. Китайцы были неправы, когда сдали в аренду русским Порт-Артур.

— Это не их порт, и они не имели права сдавать его в аренду кому бы то ни было. — Мисс Перкинс покачала головой. Из прически выбился завиток, и Моррисон уставился на него как зачарованный. — Я не так хорошо разбираюсь в этом, но мне кажется, что война редко бывает справедливой. Когда я слышу о том, что в бою затонул корабль, я думаю только о бедных моряках, которые пошли ко дну вместе с ним.

— Женщины по природе своей пацифистки. Но иногда война оправданна. Ваш же президент Рузвельт однажды сказал, что его не смущает кровопролитие, если оно целесообразно. — Какие же у нее ушки, прямо-таки изящные раковины сливочного цвета.

— Я знаю, что вы храбрый и самоотверженный человек, доктор Моррисон… Эрнест… так что не воспринимайте мои слова на свой счет. Однако мой жизненный опыт подсказывает, что, как правило, в бой кидают не тех, кто жаждет крови. Я знала хороших, отважных ребят, которые горели желанием послужить своей стране в качестве офицеров и солдат. Те, кому посчастливилось прийти домой живыми, уже не обладали былой пылкостью. Мой любимый родной брат Фред вообще не вернулся с испано-американской войны — и ради чего? Ради того, чтобы такие, как Нисбеты, продолжали мучить наших новых подданных своими богоугодными делами?

Вот это напор! Последняя возлюбленная Моррисона, жена таможенника, была невыносимо скучна, когда дело доходило до разговоров. К сожалению, этот опыт был не единственным и отчасти объяснял причину его затянувшейся холостяцкой жизни.

— Я восхищен сентиментальной подоплекой ваших аргументов, — сказал он. — И все-таки некоторые войны справедливы и необходимы. Взять хотя бы вашу Гражданскую войну. При всей своей жестокости она ведь помогла покончить с рабством и сохранить целостность нации.

— Верно, — примирительным тоном произнесла она. — Значит, по-вашему, русско-японская война тоже оправданна?

— Несомненно, — со смаком отчеканил он. — Британская империя всегда приносила отсталым и угнетенным народам мир и порядок. Японская конституционная монархия, приверженная ценностям эпохи Просвещения, следует тем же курсом.

— Вы так увлеченно об этом рассуждаете.

— По правде говоря, если бы не эта война, я бы признал, что вся моя работа в Китае была напрасна. — Моррисон вдруг осознал, что начатый как легкий флирт разговор грозит обернуться политическим диспутом. Беспечным, насколько это было возможно, тоном он поспешил добавить: — К тому же, если бы не разразилась война, я бы не знал, чем заняться, коротая очередную зиму.

— В самом деле? — игриво спросила она, накручивая на палец выбившийся завиток. — А я думала, что человеку вашего масштаба и темперамента легко найти себе развлечение.

Ее взгляд — Моррисон почувствовал это — недвусмысленно предлагал нечто подобное. А может, это были всего лишь мечты. На всякий случай он продолжил разговор с осторожностью:

— Итак, что же привело вас в Китай, мисс… Мэй?

— Это долгая история. Но, как бы то ни было, я обожаю путешествовать. Это так расширяет кругозор. Я знаю, что вы тоже заядлый путешественник.

— Да, это у меня в крови. Моя семья родом с Внешних Гебридов, это острова к западу от Шотландии. Наш фамильный символ — сплавной лес.

Она рассмеялась:

— У меня тоже в крови страсть к путешествиям. Мой папа отправился в свое первое странствие в двенадцать лет, прокатившись зайцем. Теперь, конечно, у него собственное пароходство. Наш дом в Окленде увешан морскими пейзажами. Когда я была маленькой, подолгу рассматривала нарисованные корабли и мечтала, куда поплыву. У меня был очаровательный матросский костюмчик. Поэтому я очень разозлилась, когда узнала, что девочка не может стать моряком. Мне это казалось ужасно несправедливым. Сейчас мне двадцать шесть, а я только недавно смирилась с этой несправедливостью.

— Так почему же все-таки Китай? — спросил он, представляя ее в матросском костюмчике.

— Ну, в Европе я побывала.

— Неужели? — поддразнил он. — Вы были в Европе?

Загадочная тень снова пробежала по ее лицу. В нем взыграло любопытство, но мисс Перкинс уже весело щебетала, как ни в чем не бывало:

— Никто не станет отрицать особого очарования Востока. Я и от Японии без ума. Три раза слушала «Микадо»[7]. Никогда не думала, что Япония — столь популярное направление. Пока не отправилась из Гонолулу на корабле «Сибирь», и капитан Тремейн Смит…

— Я знаком с Тремейном Смитом. Достойный человек.

— Согласна. — На ее щеках заиграли ямочки. — Так вот, Тремейн… капитан Смит сказал мне, что его корабль всегда под планшир набит почитателями Японии. Все мужчины влюблены в гейш, или по крайней мере в их образ, а все женщины мечтают стать гейшами… ну или так кажется, во всяком случае. Капитан Смит, помню, сказал… — Тут она заговорила с ливерпульским акцентом: — «Все они думают, что высадятся в городе Титипу!»

С ней не соскучишься.

— Лично я не понимаю, чего все так сходят с ума от гейш. К тому же нахожу отвратительной их привычку чернить зубы краской из смеси чернильного ореха с железом.

— И все-таки образ гейши, которая возводит женственность в искусство и может любить свободно, без всяких ограничений и запретов, так романтичен… У нас на Западе нет ничего подобного. Считается, что женщина может существовать лишь в двух ипостасях — либо добропорядочная, либо проститутка. Признаюсь, я влюбилась в гейш с тех пор, как несколько лет тому назад увидела игру несравненной Сада-Якко[8] в Сан-Франциско.

— Я слышал про Сада-Якко. Но все-таки считаю, что на китаянку смотреть куда приятнее. И доля у нее не такая горькая, как у ее сестер в других языческих странах.

— Даже несмотря на варварский обычай бинтовать ступни? — искренне изумилась мисс Перкинс.

— В общем, да.

— Кстати, зачем они это делают? Я имею в виду, так уродуют ноги.

Насколько Моррисону было известно, обычай имел сексуальную подоплеку. Феминистки вроде миссис Литтл из Общества противников забинтованных ступней с пеной у рта доказывали, что все это делается для того, чтобы ограничить передвижения женщины и контролировать каждый ее шаг. Однако из уст конфуцианских джентльменов Моррисон слышал куда более увлекательную версию, будто бы семенящая походка женщины с забинтованными ступнями помогает разрастанию складок в вагине. Он знал, что китайские мужчины любят играть с крохотными женскими ножками, этими «трехдюймовыми золотыми лотосами», целовать их, сжимать, лизать, посасывать. Они даже пьют вино из бокалов, которые помещают в башмачки. Но вряд ли столь щепетильную тему можно обсуждать с молодой дамой при первом знакомстве.

— Обычай восходит к временам правления династии Танг, это около тысячи лет тому назад. У императора была любимая танцовщица с маленькими от природы ножками. Сначала это было модным поветрием, а потом переросло в традицию. Забинтованные ступни служат доказательством порядочности женщины.

— Все-таки это самый интригующий обычай, — ответила мисс Перкинс, приложив палец к губам необычайно красивой формы и невозможно розовым. — И я слышала, что в его основе сексуальный мотив.

У Моррисона замерло сердце, когда слово «сексуальный» слетело с ее губ. Он почувствовал, что краснеет, и попытался убедить себя в том, что ослышался. И так увлекся своими размышлениями, что оставил реплику Мэй без ответа.

Она пожала плечами:

— Я бы очень хотела приобрести в качестве сувенира пару маленьких туфелек, но понимаю, что их не достать. — Девушка повернула голову и отодвинула тяжелую бархатную штору. — О боже, вы только посмотрите! — воскликнула она, выглядывая в окно.

Моррисон встал и поспешил к ней. Он ощущал одновременно и прохладу ночного воздуха сквозь стекло, и жар ее тела, оказавшегося так близко, что они почти касались друг друга. Оба как зачарованные смотрели на только что выпавший снег, искрящийся в лунном свете. От этого сияния было светло, как днем. Вдалеке тускло мерцали древние камни Великой стены.

— Какое волшебство этот лунный свет. — У нее заблестели глаза. — Давайте взберемся на стену!

— Сейчас?

— А почему нет?

Тяжелая еда обострила его подагру, угрожая расстройством пищеварения. А из-за старой травмы холодный сухой воздух неизменно провоцировал у Моррисона носовые кровотечения. Разум требовал теплой постели и раннего сна.

— Отличная идея, — неожиданно для себя произнес он. — Лучше не придумаешь.

К этому времени Нисбеты уже откланялись. После смертельно опасного инцидента с кофе, вызванного шокирующим заявлением мисс Перкинс, они нуждались в покое. Дюма, убаюканный светской беседой и урчанием в животе, страдальчески скреб бороду, с трудом сдерживая зевоту.