Линда Джейвин - Легкое поведение

Тцай посоветовал Мензису и Моррисону налегать на угощение. Пробовали они уже «Четыре сокровища»? Это фирменное блюдо Тяньцзиня.

Моррисон понимал, что новости об успехах японцев не слишком-то радуют Тцая.

— Я писал, что китайцы сохранят нейтралитет в этом конфликте. Прав ли я, рассчитывая на то, что это твердая позиция китайского правительства?

Тцай кивнул:

— Мы не будем предпринимать поспешных действий. Но, как я полагаю, вам известно, что принц Кунг хотел бы выступить посредником между враждующими сторонами. Возможно, мы могли бы поспособствовать примирению противников.

— От этого выиграют только русские!

Моррисон лишь вступил в спор, как Тцай задрал рукав своего платья, перевернул палочки и, тупыми концами подхватив кусочек тушеной рыбы, положил его на рис в тарелке Моррисона.

— Прошу вас, доктор Моррисон. Вы должны не только говорить, но и есть, — настоятельно порекомендовал он. — И рыба здесь отменная.

Понимая, что вопрос на какое-то время закрыт, Моррисон поднял тему Русско-Китайского банка.

— Это живое сердце русской администрации в Маньчжурии, — подчеркнул он. — Закройте банк — и вы перекроете им денежные потоки. Если вы убедите основных инвесторов отозвать свои капиталы, банк рухнет как карточный домик. Это, кстати, и в интересах Китая — разумеется, если наместник согласится впредь не иметь дел с этим финансовым институтом.

Последовало недолгое молчание, нарушенное лишь однажды шлепком выскользнувшего из палочек Мензиса арахиса.

Когда Тцай заговорил, его тон был сдержанным, но не менее убедительным, чем у Моррисона.

— Я всерьез опасаюсь, что нейтралитет, к которому вы так настойчиво призываете мою страну, скорее ограничивает наши действия в поддержку японской стороны. Естественно, включая и любые шаги, предпринимаемые против Русско-Китайского банка. Пожалуйста, попробуйте утку.

Когда ланч был окончен и они распрощались с Тцаем, Моррисон взглянул на часы. Половина второго.

— Что ж, я надеялся на более впечатляющий результат, — признался он Мензису. — Тцай иногда бывает чертовски тупым.

— Он обязательно доложит наместнику все, что ты сказал.

Мензис тут же назвал имя британского инвестора для рудников и железных дорог, которого можно было бы убедить вывести свой капитал из Русско-Китайского банка, если только Моррисон поговорит с ним об этом лично.

До назначенной встречи с Мэй оставалось полтора часа.

— Тогда пошли, — сказал Моррисон, ускорив шаг и с удовлетворением отметив, что Мензис с трудом поспевает за ним.

В три часа пополудни Моррисон уже расхаживал взад-вперед перед оркестровой эстрадой в парке Виктория, пытаясь упорядочить свои мысли и усмирить эмоции. Он был решительным. Сильным. И собирался дать понять этой молодой леди, что он не из тех, кто готов играть вторую и третью скрипку, и уж, конечно, не после этого чертова консула или младшего репортера. Да, она могла иметь их, а они ее, и он пожелает всем троим наивысшего счастья и блаженства, но сам не станет участвовать в этом гареме и соревноваться за ее внимание. Он — Джордж Эрнест Моррисон, старшина журналистского корпуса в Китае, герой Пекинской осады, «истинный пророк» для наместника Юаня, путешественник, писатель. Первый и лучший в своем деле. И уж точно не какой-нибудь юнец, с которым можно позабавиться и не более того. Сейчас, когда идет война и на нем лежит ответственность за проект банкротства Русско-Китайского банка, не говоря уже о каждодневных обязанностях корреспондента газеты, ему есть чем заполнить свои дни и без ее помощи.

— Здравствуй, милый. Извини, я опоздала.

Он обернулся. Его намерения оставались в силе. Но стоило ей устремить на него томный взгляд из-под тяжелых век и взять под руку, как внутри у него все сжалось, и ярость растаяла. Он был захваченной территорией. Все, что он планировал сказать, теперь казалось мелким и бессмысленным. Перед мисс Мэй Рут Перкинс Моррисон капитулировал без боя.

Когда они оказались в постели, Моррисон превзошел самого себя, словно отстаивая свое превосходство над Цеппелином. И был вознагражден сладостными стонами и соблазнительными телодвижениями.

После изнурительного секс-марафона он поднял голову и вытер подбородок тыльной стороной ладони. Она лежала распластанная, с закрытыми глазами. Розоватые соски были напряжены. Его вдруг смутило то, что ее груди смотрят на него, а не наоборот. Он плавно передвинулся наверх и оказался с ней лицом к лицу. Ее глаза тотчас распахнулись.

— Австралиец против голландца. Ну и кто из них супермен? — потребовал он ответа.

Она облизнула губы и на мгновение задумалась.

— Ты имеешь в виду технику или выносливость? — последовал вопрос.

— Наверное, и то, и другое.

— Ммм… победа принадлежит Австралии. Естественно, — произнесла она, медленно растягивая слова, и заерзала под ним. — Но в выносливости нет равных капитану Тремейну Смиту, который целовал меня на «Сибири» от самого Гонолулу.

Моррисон, который уже собирался воспользоваться своим правом победителя и получить трофей в виде новых удовольствий, оцепенел. Картина, представшая его мысленному взору, была слишком живой и яркой, чтобы вселять покой. Он вспомнил, что она и прежде упоминала Смита — в тот первый вечер, когда они пили кофе после ужина в отеле Шаньхайгуаня. И надо же, он ведь ничего не заподозрил. Но разве мог он предположить, что любое мужское имя, пусть и невзначай оброненное, влечет за собой историю ее прелюбодеяний?

— Я надеюсь, — прорычал Моррисон, — он хотя бы изредка поднимался на капитанский мостик?

— Он сделал так, что корабль шел по волнам. Мы еще смеялись над его подтасовкой. Но ты не останавливайся, милый.

Решительно настроенный вытеснить врагов с завоеванной территории, Моррисон снова спустился к ее лону, где провел безупречный маневр. Мэй эффектно исполнила оргазм. Ее лицо покрылось капельками пота. Сладкая, сладкая победа.

— Правильно ли я понял, — произнес он, прежде чем до него дошло, что на самом деле он открывает ящик Пандоры, — что до меня у тебя были один или пара любовников? Нет, даже трое. Во всяком случае, те, которые мне известны. Цеппелин, Иган и Смит.

— Это верно. До тебя у меня были любовники. И до них тоже были.

Рано или поздно наступает такой момент, когда желание узнать все о своем любимом разбивается о жестокую правду. У Моррисона был выбор: отступить и занять оборону или перейти в наступление; пребывать в относительном комфорте или броситься в омут неизвестности. Но, будучи от природы упрямым, Моррисон мог решиться только на одно: наступать.

— Кто же, осмелюсь спросить, был первым?

— У меня разболелся зуб. Родители были в Вашингтоне, и моей старшей сестре Сьюзи было поручено присматривать за Фредом, Милтоном, мною и Пэнси. Фанни и Джордж к тому времени уже были женаты и жили отдельно от нас. Мы, четверо младших, были те еще сорванцы. Сьюзи договорилась о моем визите к дантисту Джеку Фи в Сан-Франциско. В день моего визита к врачу все пошло как-то наперекосяк. Милтона снова исключили из школы, у Пэнси была назначена примерка у портнихи, а наша кухарка заболела. Сьюзи сама только недавно родила. Говорю это только тебе, поскольку для общества ее Элис всегда была «племянницей» моего отца и нашей «кузиной». В общем, Сьюзи не могла сопровождать меня в город. Она хотела попросить об этом нашу соседку, миссис Мертон, эту старую балаболку, но я убедила сестру в том, что смогу сама доехать до города и обратно. По правде говоря, в день визита к доктору Джеку Фи зуб начал успокаиваться. Но я не могла упустить возможность вырваться из Окленда хотя бы на несколько часов. Пусть его и называют Бруклином залива, и в Окленде на самом деле очень красивые широкие авеню и лужайки, где растут дубы, но в сравнении с Сан-Франциско он, конечно, слишком скучный и респектабельный. Даже в столь юном возрасте я предпочитала вольные нравы Сан-Франциско.

Моррисон достал из ведерка со льдом бутылку шампанского, наполнил бокалы и снова откинулся на подушки. Он уже усвоил, что рассказы Мэй Рут Перкинс не бывают короткими, что было и к лучшему — по крайней мере, это давало возможность подготовиться к неожиданным открытиям, что поджидали его.

«Бог мой, как же вы выросли, мисс Перкинс, — воскликнул доктор Фи. — Вы теперь настоящая юная леди. Как поживает наш непотопляемый крейсер «Джордж Перкинс»?» — Он напел мелодию песни, которая служила гимном избирательной кампании отца в 1880 году, когда тот боролся, и успешно, за пост губернатора Калифорнии. Духовой оркестр исполнял ее повсюду, где выступал с речами отец. Избиратели приветствовали его этой же песней, наивно полагая, что только они до этого и додумались.

«Очень хорошо, спасибо, папа сейчас в Вашингтоне вместе с моей мамой. Заседает в сенате».

«Что же, оставил вас и вашу милую сестренку Пэнси одних?»

«За нами присматривает Сьюзи, когда мы не в школе, и к тому же у нас полно гувернанток и нянек. В любом случае, мама возвращается на днях».

В глазах доктора Фи промелькнуло такое выражение, будто он прикидывал расстояние, отделяющее его и юную Мэй от приезда ее матери. Он расправил слюнявчик на груди пациентки. Его слегка дрожащие пальцы и какой-то особенный взгляд пробудили в Мэй трепет. Она испытывала то самое чувство. Румянец, легкий жар, теплая влага в промежности, прерывистое дыхание, нега, растекающаяся по всему телу, от корней волос до ступней, которым вдруг стало тесно в узких башмачках. Пока дантист суетился возле кресла, запрокидывал ей голову, открывал рот, поддерживал пальцами губы, кровь все сильнее бурлила в ней.

Так случилось, что Мэй открыла для себя искусство самоудовлетворения в кабинете другого доктора, годом или двумя раньше. У нее было воспаление почек. Доктор протер ей промежность влажной салфеткой, порекомендовав делать то же самое дома два-три раза в день после мочеиспускания. Что за чудесные открытия последовали за этим!