Он зашел в мою комнату и сел на стул возле стола, не на кровать. Я подошла к нему, толкая его колени своими и желая, чтобы все это его странное поведение оказалось просто плохим настроением, или нервозностью по поводу экзаменов. С тяжелым сердцем, я положила руку ему на плечо.

— Кеннеди?

— Джеки, нам надо поговорить.

Барабанящий пульс у меня в ушах стал громче, и моя рука упала с его плеча. Я села на кровати в метре от него, положив руки на колени. Во рту пересохло, я не могла  сглотнуть, не то, чтобы даже сказать что-то.

Несколько минут, которые показались мне вечностью, он ничего не говорил, избегая моего взгляда. Наконец, он поднял на меня глаза. Он выглядел печальным.

О, Боже. Обожеобожеобожеобоже.

— Последнее время… у меня возникали… трудности. С другими девчонками.

Я моргнула, радуясь тому, что я сижу. Мои ноги подкосились, и я полетела бы на пол, если бы стояла.

— Что ты имеешь в виду? — прохрипела я. — Что значит "трудности" и "другими девчонками"?

Он тяжело вздохнул.

— Все не так. Я имею в виду, что я ничего не делал. — Он отвернулся и снова вздохнул. — Но, я думаю, я хочу.

Какого черта?

— Я не понимаю. — Мой мозг работал на полную катушку, пытаясь как-то объяснить эту ситуацию, но каждое возможное объяснение угнетало.

Он встал и дважды прошелся по комнате, перед тем как снова сесть где-то посередине между дверью и мной.

— Ты же знаешь, как это важно для меня стать адвокатом и посвятить себя политике. — Я кивнула, все еще не в состоянии говорить и, стараясь следовать его логике. — Ты знаешь женский клуб нашего братства[2]? — Я снова кивнула, понимая, что именно этого я и боялась, когда он переехал в дом братства. Оказывается, мало я волновалась. — Среди них есть девушка — пара девушек, если быть точным, которые… ну…

Я пыталась сохранить свой голос ровным и разумным.

— Кеннеди, это не имеет смысла. Ты говоришь, что ничего не делал и не хочешь…

Он посмотрел мне в глаза, чтобы точно не было сомнения.

— Я хочу.

Он бы мог просто ударить меня в живот, потому что мой мозг наотрез отказывался принимать то, что он говорил. Применение физической силы я бы, наверное, поняла.

— Ты хочешь? Какого черта это значит, ты хочешь?

Он вскочил со стула и прошелся к двери и обратно — дистанцию в метра четыре.

— Что ты думаешь, это значит? Блин. Не заставляй меня говорить это.

У меня открылся рот от удивления.

— А почему нет? Почему бы не сказать мне — раз ты представляешь себе, как будешь делать это — тогда, какого хрена ты не можешь говорить об этом? И какое это вообще отношение имеет к твоей карьере?

— Я подхожу к этому. Послушай, все знают, что одна из самых неприемлемых вещей в карьере политика или кандидата на выборах, это быть вовлеченным в скандал на сексуальной почве. — Он впился в меня своим взглядом, который он использует при дебатах. — Я всего лишь человек, Джеки, и сейчас меня преследует это желание утолить свои дикие фантазии или что-то вроде, и если я его подавлю, когда оно позже вернется, все будет намного хуже и это уничтожит мою карьеру. — Он беспомощно развел руками.

— У меня нет выбора, кроме как выбить это из своей системы сейчас, пока я могу сделать это без вреда своему будущему профессиональному статусу.

Я сказала себе "этого не может быть". После трех лет, мой парень не бросает сейчас меня потому, что хочет с чистой совестью спать с другими студентками. Я быстро заморгала и попыталась сделать глубокий вдох, но не смогла. В комнате не хватало кислорода.

Я, просто молча, уставилась на него.

Он сжал челюсть.

— Окей. Легко с тобой расстаться было не лучшей идеей…

— Это твое представление о легком расставании?! Кинуть меня, чтобы ты без зазрения совести трахал других девчонок? Ты серьезно?

— Чтоб я сдох.

  Последнее о чем я подумала, прежде чем запустить в него своим учебником по экономике, было: "Как мог он использовать такое дерьмовое клише в такой момент?"

Глава 2

Меня разбудил голос Эрин.

— Жаклин Уоллис, поднимай свою задницу с кровати и иди спасать свои оценки. Блин, если бы я позволяла парням так влиять на мой академический талант, это бы никогда не кончилось.

Я фыркнула на нее из-под одеяла перед тем, как вылезти.

— Что еще за академический талант?

Завернутая в полотенце только после душа, она уперла руки в бока.

— Ха. Ха. Очень смешно. Вставай.

Я вздохнула, но не поддалась.

— Я иду на все остальные свои занятия. Могу я завалить всего лишь этот единственный предмет?

Она открыла рот от удивления.

— Ты вообще себя слышишь?

Я прекрасно себя слышала. И сама себе внушала чувство отвращения, даже больше, чем Эрин. Но мысль о том, чтобы сидеть рядом с Кеннеди целый академический час, три раза в неделю, была просто невыносима. Я не имела представления, что для него значит его свеже обретенный статус холостяка в плане флирта и зажиманий, но что бы это ни значило, я не собиралась это выяснять. Просто представить это в деталях было невыносимо.

Если б я не настояла на том, чтобы мы в этом семестре выбрали один предмет вместе... Когда мы осенью, в начале семестра проходили регистрацию в университете, он спросил меня, зачем я записалась на экономику — не обязательный, для моего музыкально-педагогического факультета, предмет. Я задумалась, может уже тогда он чувствовал, что все сложится вот так для нас. А может он даже знал.

— Я не могу.

— Ты можешь и ты пойдешь. — Она стащила с меня одеяло. — А теперь вставай и дуй в душ. Мне нужно попасть на мой французский пораньше, иначе Monsieur Бидот безжалостно завалит меня вопросами по passé composé, я на родном-то языке еле объясняюсь в прошедшем времени. Бог знает, я не смогу это сделать en franҁais хрен знает во сколько утра.

Я подошла к нашей аудитории ровно в 9.00, зная, что Кеннеди, всегда пунктуальный будет уже на своем месте. Аудитория была большая и располагалась слегка под углом.

Проскальзывая через заднюю дверь, я заметила его на шестом центральном ряду. Место справа от него было пусто — мое место. Профессор Хеллер создал схему того кто где сидит в начале семестра, и он использовал ее, чтобы отмечать присутствие в классе, за которое мы получали несколько дополнительных баллов к итоговой оценке. Мне придется поговорить с ним после занятия, потому что я уж точно не собираюсь больше сидеть на старом месте.

Мои глаза просканировали задние ряды. Среди них оказалось всего два свободных места. Первым было место на третьем ряду с конца рядом с парнем, облокотившимся на свою руку и выглядящим практически спящим, и девушкой, отхлебывающей что-то из пластикового стаканчика и щебечущей о чем-то со своей соседкой. Второе место было на последнем ряду, рядом с парнем, который что-то рисовал на полях своей тетради. Я уже было направилась в его сторону, то в этот момент профессор зашел в класс и художник поднял голову, чтобы посмотреть, что происходит внизу. Я замерла, узнав своего спасителя два дня назад. Если бы в тот момент я могла двигаться, я бы развернулась и пулей вылетела из класса.

Нападение всплыло у меня перед глазами. Чувство беспомощности. Ужас. Позор. Той ночью, я свернулась клубочком и плакала, пока не осталось слез, благодарная за смску от Эрин, что она останется у Чаза. Я так и не рассказала ей о том, что случилось с Баком — частично потому, что она будет чувствовать себя виноватой в том, что отпустила меня одну. Частично потому, что мне хотелось забыть, что это вообще произошло.

— Пожалуйста, присаживайтесь, и мы начнем. — Слова профессора вывели меня из ступора. Я была единственной, кто стоял. И я кинулась к месту между сонным парнем и языкатой девчонкой.

Она кинула на меня один взгляд, не прерывая своего монолога о том, как пьяна она была, где и с кем гуляла. Парень приоткрыл глаза, когда я заняла место рядом, но больше не пошевелился.

— Это место занято? — прошептала ему я.

Он покачал головой и промямлил:

— Было. Но она бросила. Или перестала ходить. Все равно.

С легким сердцем, я вытащила свою тетрадь из сумки. Я пыталась не смотреть на Кеннеди, но это было трудновато, учитывая, что он сидел прямо в поле моего зрения. Каждый раз, как он двигался, его, так хорошо знакомая безупречная рубашка на пуговицах и темно-русая голова, притягивали мой взгляд. Я отлично знала эффект этой зеленой клетки на его поразительные зеленые глаза. Мы с ним знакомы с девятого класса. Я видела, как он изменил свой стиль, перейдя от мальчишеских мешковатых шорт и кроссовок, к приталенным глаженым рубашкам и всегда начищенным ботинкам, и выглядящим всегда, как с обложки журнала. Я замечала, как даже несколько преподавательниц оборачивались, когда он проходил мимо, перед тем, как отвернуться от его идеального, недосягаемого тела.

В одиннадцатом классе у нас был английский вместе. Он сфокусировал свое внимание на мне с первого дня, одаряя меня своей улыбкой с ямочками на щеках перед тем, как занять свое место в классе; приглашая меня, присоединится к его учебной группе, и позже, интересовался моими планами на выходные — становясь, в итоге, частью этих планов. За мной никогда никто так уверенно не ухлестывал. Как президента нашего класса, его знали все, и он в то же время, не поленился в свою очередь узнать всех. Как спортсмен, он был частью бейсбольной команды. Как ученик, он был одним из десяти процентов отличников школы. Как участник дискуссионного клуба, он был популярен за убедительные аргументы и непобедимый рекорд.

И как мой парень, он был спокоен и внимателен, никогда не давил на меня. Никогда не забывал день рождения или годовщину. Никогда не давал мне повода сомневаться в наших отношениях. Как только мы стали официальной парой, он сменил мое имя — и все последовали его примеру, включая меня.