Возвращая бумагу Митиёри, Кагэдзуми сказал ему:

— Мы очень благодарны вам за вашу доброту. Наша семья теперь возлагает все свои надежды только на вас одного. Вы вернули нам дарственные бумаги на поместья. Мы хотели бы отказаться от них, чтобы исполнить волю покойного отца, однако не решились противиться вашему желанию и принимаем ваш щедрый дар! Но покойный отец особенно заботился о том, чтобы дворец его достался именно вам… Просим вас непременно принять эту бумагу в память нашего отца.

Митиёри ответил на эти слова:

— О нет, напротив, дух покойного дайнагона не найдет себе покоя, если этот дом попадет в чужие руки. Пусть Китаноката доживает в нем остаток своей жизни, а после нее он перейдет к ее дочерям Саннокими и Синокими. Возьмите эту бумагу обратно.

И, отказавшись от нее, возвратился вместе со своей семьей в Сандзёдоно.

Прощаясь перед отъездом с мачехой и сестрами, Отикубо сказала:

— Скоро я опять побываю здесь, и вы навещайте меня. Я буду заботиться о вас вместо покойного отца. Просите у меня без стеснения все, что нужно, ведь я не чужая вам.

После этого она почти каждый день стала присылать своим сестрам модные красивые вещи, а мачехе полезные предметы обихода. Даже во времена покойного дайнагона они не видели таких богатых подарков.

Понемногу мачеха начала ценить доброту Отикубо. «Детей у меня много, — думала она, — но сыновья мои не очень-то радеют о матери, и только одна падчерица по-настоящему заботится обо мне и моих дочерях». Тем временем старый год пришел к концу.

* * *

Во время новогоднего производства в чины и звания отец Митиёри удостоился высшей милости, он был назначен главным министром, а Митиёри стал вместо него Левым министром.

Муж Наканокими был очень беден, он обратился за покровительством к Отикубо и получил доходную должность правителя области Мино.

Срок службы Кагэдзуми в провинции уже истек, но благодари заступничеству сестры он без труда получил новый пост правителя области Харима под тем предлогом, что очень хорошо исполнял свою прежнюю должность. Сабуро тоже не был забыт: ему дали звание начальника гвардии.

Братья собрались у своей матери и с радостью стали говорить о том, какими милостями осыпала их Откубо и как с ее помощью они возвысились в свете.

— Ну как, матушка, вы опять будете повторять, что ничем не обязаны своей падчерице? Хоть теперь-то вы перестанете болтать про нее все, что в голову взбредет? — говорили, посмеиваясь, братья.

Чувствуя правоту их слов. Китаноката наконец «обломала рога своею сердца». В самом деле, вся семья ее вдруг оказалась в большом фаворе.

Многие даже стали роптать:

— В этом году счастье улыбнулось только одной семье. Лишь сыновья и зятья покойного дайнагона Минамото удостоились наград… Другие ничего не получили.

Митиёри не обращал внимания на подобные пересуды. Вся полнота власти в стране была сосредоточена, по существу, в его руках. Даже главный министр не предпринимал ни одного государственною дела, не посоветовавшись сперва со своим сыном. Если сын говорил ему: «Такая-то и такая мера никуда не годится», — то главный министр немедленно отказывался от нее, не считаясь с собственным мнением. И наоборот, если ему что-нибудь было не по душе, но Митиёри упорно советовал это, то главный министр всегда уступал ему. Поэтому производство в чины, от самых высших вплоть до самых низших, зависело только от доброй воли одного Митиёри.

Как родне и дядя императора, он пользовался его особой милостью, блистал талантами и, несмотря на свои юные годы, уже носил высокий чин Левого министра. Кто в стране посмел бы противиться его воле? Главный министр до такой степени попал во власть своей безграничной любви к сыну, что даже испытывал перед ним робость. Отец и сын словно поменялись местами. В свете быстро это заметили.

Лучше идти с просьбой к Левому министру, чем к его отцу. От сына скорее добьешься толку, — говорили люди.

Все, кто только хотел испросить какой-нибудь милости, обращались именно к Митиёри, и в доме его всегда толклось много посетителей.

Когда муж Наканокими собрался ехать к месту своей новой службы, Отикубо послала ему много прощальных подарков. Сам Митиёри тоже особенно благоволил к этому родственнику своей жены, потому что, в бытность свою управителем в Сандзёдоно, он лучше всех других исправлял свою должность. Пожаловав ему на прощанье коня с седлом, Митиёри напутствовал его такими словами:

— Я оказал вам покровительство, потому что жена моя замолвила за вас словечко. Постарайтесь же на новом месте оправдать мое доверие к вам. Если до меня дойдут слухи, что вы нерадиво относитесь к своим обязанностям, то больше ничего от меня не ждите.

Муж Наканокими почтительно выслушал это напутствие, радуясь тому, что судьба послала ему такого влиятельного покровителя. Вернувшись домой, он сказал жене:

— На прощание господин Левый министр наказал мне ревностно исполнять мою службу. Вся наша судьба зависит только от его милостей…

Наканокими разделяла радость мужа.

Митиёри не забыл и о прочих сестрах.

— Как бы мне хотелось найти хороших мужей для Саннокими и Синокими! — все время повторял он. — Но, сколько я ни ищу, подходящих не находится…

Китаноката с дочерьми получили от него столько летних и зимних платьев, сколько и при жизни дайнагона у них никогда не было. Даже вечно всем недовольной мачехе не на что было жаловаться.

Отикубо родила мужу несколько сыновей. Не буду описывать, как радовались родители, когда наступало время надеть на одного из них в первый раз хакама[56].

Старший сын Таро был не по летам рослым и умным мальчиком. Как только ему исполнилось десять лет, Митиёри подумал, что, пожалуй, он и в императорском дворце не посрамит себя, и включил его в число отроков, приучавшихся к дворцовой службе в свите наследника престола.

Мальчик уже умел читать трудные китайские книги и был очень даровит от природы. Юный император заметил его и сделал товарищем своих забав. Он так полюбил мальчика, что когда играл на многоствольной флейте, то и его учил этому искусству.

По всем этим причинам Митиёри любил старшего сына больше всех остальных своих детей.

Второму его сыну, Дзиро, который рос в доме своего деда — главного министра, исполнилось к этому времени девять лет. Он по-детски позавидовал успехам своего брата.

— Я тоже хочу идти служить во дворец.

Дед души не чаял в мальчике.

— Что же ты до сих пор молчал? — воскликнул он и тотчас же определил внука во дворец.

— Не рано ли? Дзиро еще так мал, — с сомнением сказал Митиёри.

— Ничего подобного. Он куда смышленей старшего, — упорствовал дед. Митиёри посмеялся над его горячностью и не стал спорить.

Деду этого показалось мало. Он отправился к самому императору.

— Прошу для моего второго внука вашей особой благосклонности. Этот мальчик для меня дороже зеницы ока. Он будет служить вам лучше своего брата, — стал просить главный министр императора.

И дома тоже старик повторял:

— Считайте Дзиро старшим из моих внуков. Поэтому мальчику дали в семье шутливую кличку: Младший Таро[57].

Старшей девочке исполнилось восемь лет. Она отличалась такой восхитительной красотой, что родители берегли ее, как величайшую драгоценность.

Были в семье и еще двое детей: девочка шести лет и мальчик четырех лет. Вскоре ожидалось и еще одно счастливое событие. Не удивительно, что Митиёри так любил свою жену, подарившую ему столько прелестных детей.

В том же году старику главному министру исполнилось шестьдесят лет. Митиёри устроил по этому случаю великолепный пир в самом новом вкусе. Предоставляю это воображению читателей.

Оба старших внука приняли участие в плясках. Ни один из них не уступал другому в искусстве танца, и дед любовался на них, проливая слезы радости.

Все хвалили Митиёри за то, что он не пропустит случая почтить, как должно, своего отца. Добрая слава о нем еще более возросла.

* * *

Наступила первая годовщина со дня смерти дайнагона Минамото. Только тогда Отикубо сняла с себя траурную одежду.

Сыновья его, столь преуспевшие в жизни за это короткое время, тоже сполна отдали последний долг памяти своего отца.

Митиёри хотел как можно скорее выдать замуж Саннокими и Синокими. Он уже начал отчаиваться найти им женихов, как вдруг до него дошло известие, что наместник Дадзайфу[58] перед самым отъездом из столицы потерял свою жену. По слухам, это был человек высоких достоинств.

«Вот кто мне нужен!» — подумал Митиёри и, повстречавшись с наместником, даже в императорском дворце не постеснялся завести разговор о новой женитьбе.

— Что ж, я не прочь! — охотно согласился наместник.

— Наконец-то я сыскал достойного жениха, — сказал, вернувшись домой, Митиёри. — Он хороший человек и в большом чине. За которую же из сестер сосватать его: Саннокими или Синокими?

— На это воля твоя, — ответила Отикубо. — Но я бы хотела, чтоб он достался в мужья Синокими. Вспомни, как ее, несчастную, обидели. Ах, если б ей наконец улыбнулось счастье!

— Наместник в конце этого месяца уезжает в Дадзайфу, надо торопиться. Спроси матушку, согласна ли она. Если она даст свое согласие, то, не теряя времени, отпразднуем свадьбу в моем дворце.

— В письме всего не напишешь, но если я сама поеду к матушке поговорить с нею, то это вызовет шумные толки. Лучше пригласить в наш дом одного из моих братьев.

На следующий день Отикубо вызвала к себе Сабуро и сообщила ему:

— Я сама хотела приехать к вам, чтобы переговорить об одном важном деле, но побоялась преждевременной огласки… Выслушай меня и посоветуй, как быть. Мой муж сказал мне: «Жизнь одинокой женщины не лишена известной приятности, но кто знает, что может случиться в будущем? Для Синокими сыскался прекрасный жених. Если твои родные не будут против, я приглашу Синокими к нам в дом и позабочусь о ее судьбе».