Экипаж завяз в глубокой придорожной грязи, ни взад ни вперед! Слуги с такой силой принялись тащить и толкать его, что ободья колес сломались.

— Беда, беда какая! — загалдели слуги и кое-как вытащили экипаж на дорогу, подвязав ободья веревками.

— Не доедут, куда там! — говорили слуги, с опасением глядя на перекосившиеся колеса. Наконец повозка медленно-медленно начала взбираться по склону горы.

Митиёри первым прибыл в храм Киёмидзу и велел остановить свой экипаж возле самых подмостков для представления[36]. Спустя долгое время показался и экипаж тюнагона. Он еле тащился, покосившись набок и скрипя так, что казалось, вот-вот развалится.

Слуги Митиёри встретили его градом насмешек:

— Глядите, такие здоровенные колеса, и вдруг подломились!

Смотреть праздничное представление собралось несметное число паломников. Возле подмостков свободного места не было. Всюду сидели и стояли зрители. Экипаж тюнагона проехал дальше, чтобы сидевшие в нем женщины могли незаметно выйти из него в самой глубине двора.

Митиёри подозвал к себе меченосца.

— Заметь хорошенько, где им отведут места. Мы их займем.

Меченосец поспешил вдогонку за экипажем. Китаноката подозвала к себе знакомого монаха и пожаловалась ему:

— Я уже давно выехала из дому со своей семьей, но нас догнал этот, как бишь его, тюдзё, что ли, и велел слугам опрокинуть наш экипаж в канаву, так что колеса поломались. Из-за этого мы сильно запоздали. Нет ли у вас в храме какой-нибудь свободной кельи, где бы можно было отдохнуть? Меня растрясло в дороге.

— Какая возмутительная дерзость! — воскликнул монах. — Я приготовил для вас хорошие места у самых подмостков, как было условлено заранее. Все другие давно уже заняты. Как бы этот наглый молодой человек не приказал своим приспешникам силой захватить ваши места. Поистине нынче вас преследует неудача!

— Надо скорее выходить из экипажа. Если мы опоздаем, то ничего не увидим, — стала торопить дочерей Китаноката.

Один из храмовых служек пошел вперед со словами:

— У нас все приготовлено, чтобы вы могли удобно сидеть.

Меченосец последовал за ними по пятам и приметил, где отведены места для семьи тюнагона. Прибежав назад, он доложил:

— Пожалуйте, надо поспеть раньше них, — и помог своей госпоже выйти из экипажа. Другие слуги тем временем держали перед ней занавес, а муж ни на шаг от нее не отходил, так беспредельно он любил Отикубо.

Китаноката в сопровождении дочерей и служанок быстрыми шагами направилась к храму, торопясь занять места раньше, чем подоспеет ее соперник. Но тот тоже не мешкал. С подчеркнуто важным видом, шурша на ходу шелками своей парадной одежды, Митиёри поспешно повел вперед Отикубо. Меченосец разгонял перед ними толпу паломников. Китаноката со своей свитой всячески старалась опередить своего недруга, но слуги Митиёри нарочно загородили ей дорогу. Женщины сбились в кучу и растерянно поглядывали вокруг.

— Экие незадачливые паломницы! Всюду лезут вперед, а смотришь, опоздали! — издевались над ними слуги Митиёри. Китаноката с дочерьми не знала, куда деться.

Долго не могли они пройти вперед. Один монашек сторожил для них места, но когда Митиёри с женой появились первыми, монашек подумал, что это и есть те самые господа, которых он ждет, и спокойно ушел.

Митиёри подозвал к себе меченосца и шепнул ему:

— Надо хорошенько высмеять мачеху.

Наконец Китаноката появилась вместе со всеми своими дочерьми и служанками. Она встретила неожиданный прием.

— Это что за бесцеремонное поведение! Здесь сидит господин тюдзё, — крикнули ей слуги.

Китаноката остановилась, не зная, что теперь делать.

Толпа стала над ней потешаться:

— Уж куда глупей! Надо было попросить монахов, чтобы вам показали, где можно занять хорошие места.

А самим где найти? Видите, сколько народу. А жаль вас, бедняжек! Вы бы лучше пошли вон туда, подальше, к подножью горы, где стоит храм богов Нио. Там свободного места сколько угодно!

Опасаясь, как бы его не узнали, меченосец держался в стороне, а сам потихоньку подговаривал проказливых молодых слуг, чтобы они хорошенько высмеяли старую жену тюнагона. Те не заставили себя долго просить.

Китаноката с дочерьми продолжала стоять в нерешительности, а проходившие мимо люди безжалостно толкали их, чуть не сбивая с ног. Пусть читатель вообразит, с каким чувством эти женщины побрели назад, к своему экипажу.

Если бы с ними была большая свита, слуги их могли бы прогнать обидчиков. Но сейчас об этом нечего было и думать. Не помня себя, словно во сне, стали они садиться в экипаж, так ничего и не увидев.

— Человек этот затаил злобу против нас. Наверно, он сердится за что-то на тюнагона. От такого злобного врага можно всего ожидать! — толковали между собой женщины.

Больнее всех была уязвлена Синокими словами насчет Беломордого конька.

Призвав к себе настоятеля храма, Китаноката обратилась к нему с просьбой:

— Нам нанесли оскорбление, силой заняли наши места. Нет ли других, свободных?

— Что вы, разве сейчас найдутся свободные места! Молодые аристократы отгоняют от подмостков даже тех зрителей, которые ждут здесь с самого утра. Очень жаль, что вы приехали так поздно. Видите, сколько народу собралось на храмовое зрелище… Как быть теперь? Придется вам провести эту ночь в экипаже. Другого ничего не придумаешь. Будь этот тюдзё обыкновенным человеком, я бы попробовал усовестить его, может быть, он и внял бы моим словам. Но сейчас он стал такой важной персоной, что, пожалуй, даже сам первый министр призадумается: сказать ему хоть слово укоризны или нет. Ведь одна из его младших сестер в особой милости у государя. Невозможно бороться с человеком, который хорошо знает, что государь только его одного и послушает.

Сказав эти неутешительные слова, настоятель удалился. Экипаж был битком набит, в нем приехало шесть женщин, ведь они не думали, что придется здесь заночевать. Было так тесно — не вздохнуть, — еще теснее, чем в каморке Отикубо.

Наконец окончилась эта тягостная для них ночь. Китаноката спешила вернуться домой раньше своего ненавистного врага, но надо было починить сломанные колеса, а пока их чинили, Митиёри уже успел сесть в свой экипаж. Боясь, как бы по дороге не случилось опять какой-нибудь неприятности, Китаноката решила выехать позже него. Митиёри подумал: «Она будет потом теряться в догадках и, пожалуй, ничего не поймет. Пусть знает, что это было не случайное оскорбление. Надо подать ей какой-нибудь знак». Он подозвал к себе маленького слугу и приказал:

— Подойди вон к тому экипажу с открытой стороны и спроси: «Довольно ли с вас этого урока?»

Мальчик подбежал к экипажу тюнагона и без дальних церемоний спросил:

— Довольно ли с вас этого урока?

— Кто это говорит? — донесся голос из экипажа.

— Господин, который сидит вон там, — ответил мальчик.

Слышно было, что женщины шепчутся между собой:

— Так и есть. Он мстит нам за что-то.

— Нет еще! — крикнула в ответ Китаноката. Мальчик добросовестно передал то, что слышал. Глупая женщина смеет еще так дерзко отвечать!

— «Нет еще!» — усмехнулся Митиёри. — Не знает она, что Отикубо здесь, со мною. — И он снова послал слугу с такими словами: — Значит, вам мало этого урока? Берегитесь, в другой раз я проучу вас покрепче.

Китаноката хотела опять что-то ответить, но дочери остановили ее:

— Не говорите ничего. Дело нешуточное. — И мальчик возвратился ни с чем.

Отикубо стала упрекать своего мужа:

— Зачем ты говоришь такие слова? Отец мой подумает, что ты жестокий и злой человек.

— А разве в этом экипаже сам тюнагон?

— Нет, но там его жена и дочери.

— Если б я осыпал их знаками почтительного внимания, он был бы, конечно, доволен. Но я не отступлюсь от того, что задумал, знай это.

Вернувшись домой, Китаноката рассказала обо всем мужу.

— Правда ли, что тюдзё, сын начальника Левой гвардии, враждует с тобой?

— Что ты, ничего подобного. Когда мы встречаемся с ним во дворце, он всегда вежлив со мной, очень обходительный молодой человек.

— Не понимаю! Он всячески старался оскорбить меня. За всю мою жизнь мне ни от кого еще не приходилось терпеть таких жестоких обид. Знал бы ты, какие возмутительно грубые слова он велел передать мне, когда мы собирались в обратную дорогу! Хотела бы я отплатить ему той же монетой. — Китаноката вся дрожала от ярости.

— Увы, я стал слишком стар и все больше теряю свое прежнее влияние в свете! А этот молодой человек вошел в такую силу, что, того гляди, станет министром. Где мне тягаться с ним! Жестокую кару посылает мне судьба за грехи, совершенные в прежней жизни! Люди будут говорить, что с вами обошлись так бесцеремонно, потому что меня ужо ставят ни во что, — сокрушался тюнагон, щелкая пальцами от гнева.

* * *

На смену весне пришло лето. Настал шестой месяц года.

Митиёри так красноречиво убеждал и уговаривал своих родителей принять сватовство куродо, что наконец они согласились. Когда тюнагон с женой узнали об этом, то чуть не умерли от огорчения и досады.

— Зять наш подло обманул нас! Ах, я хотела бы стать мстительным духом, злобным призраком, чтобы сжить его со света! — неистовствовала Китаноката, ломая в бешенстве руки.

Отикубо очень жалела отца и мачеху, думая о том, как им горько терять своего любимого зятя, в котором они души не чаяли.

Свекровь попросила ее сшить свадебный наряд для жениха, потому что никто не смог это сделать лучше Отикубо. Надо было спешно красить шелк, кроить и шить. Пока Отикубо трудилась над этим, в памяти ее снова ожили заботы и горести прежних дней, когда, сидя в своей каморке, она день и ночь шила платье для того же самого человека.