— И что же? Что ответил господин сакон-но сёсё?

— Вот уж этого я точно не знаю, но кажется, выразил свое согласие. У нас в доме тайком спешно готовятся к свадьбе.

Митиёри хотелось крикнуть из своего тайника: «Неправда!» — но он сдержался и не выдал себя. Сёнагон продолжала:

— В доме прибавится новый зять, значит, вам, бедняжке, придется еще тяжелей. Если к вам посватается хороший жених, соглашайтесь скорее.

— Что вы, я так дурна собою, где мне мечтать о замужестве…

— Ах, ах, как у вас язык повернулся? Что вы такое говорите! Ваших сестер берегут как зеницу ока, а где им против вас, — ужаснулась Сёнагон. — Вот что я вам скажу. Сейчас у нас в столице славится своей красотой господин бэн-но сёсё[25]. Про него даже говорят: «Красив, как герой романа — знаменитый господин Катано»[26]. А моя двоюродная сестра как раз служит у него в доме. Недавно я ее навестила, и тут, по счастью, сам господин бэн-но сёсё зашел к ней в женские покои. Он знает, в чьем доме я служу, и был ко мне особенно внимателен. Молва была правдива, я не знаю никого, кто мог бы с ним сравниться красотой. Он спросил меня: «Говорят, у тюнагона, в доме которого вы служите, много дочерей. Каковы они собою?» — и стал подробно расспрашивать о всех по порядку, начиная с самой старшей. Я рассказала о каждой из ваших сестер понемножку, а потом поведала ему о вашей печальной участи. Господин бэн-но сёсё проникся к вам горячим сочувствием. «О такой, как она, я мечтал!» — воскликнул он и стал просить, чтоб я передала вам от него письмо. А я ему на это: «В доме много дочерей и кроме нее, а у бедняжки ведь нет матери, вот она и чувствует себя одинокой и заброшенной и вовсе не думает о любовных делах». Когда он услышал, что у вас нет матери, то еще больше пожалел вас. «Я, говорит, не ищу себе в жены девушку, избалованную успехами в обществе, а предпочту такую, которая уже хорошо знакома с печалями нашей жизни. И если эта девушка к тому же еще прекрасна собою, то именно она венец моих мечтаний! Такую я готов искать по всей Японии и даже дальше — в Индии и Китае. Вы говорите, что она сирота. А разве, за исключением особ, принадлежащих к моему дому, найдется хоть одна среди прислужниц государевой опочивальни, у которых были бы в живых оба родителя? Вот и той девушке, которую вы так восхваляете, лучше найти себе супруга и покровителя, чем вести такую жизнь, которая ей не по сердцу. Я возьму ее к себе в дом и буду беречь, как драгоценное сокровище». Так пространно, со многими подробностями говорил он до глубокой ночи. А потом, каждый раз, когда я приходила к нему, он спрашивал: «Как насчет того дела? Передайте ей письмо от меня». Я отвечала: «Сейчас нет подходящего случая. Передам, как только смогу».

Во время всей этой длинной речи Отикубо не проронила ни единого слова. Вдруг постучала служанка и позвала Сёнагон:

— У меня есть к вам спешное дело. — Сёнагон вышла к ней. — К вам пожаловал гость, хочет с вами увидеться. Говорит, что ему нужно с вами побеседовать.

Сёнагон ответила:

— Обожди минутку. Я сейчас приду. — И она вернулась в комнату Отикубо.

— Право, я хотела помочь вам, но ко мне неожиданно пришел один человек по срочному делу… Мы после продолжим наш разговор. Такая важная беседа не терпит спешки. Пожалуйста, не говорите госпоже, что я ушла раньше времени. Она рассердится и разбранит меня. Так я приду к вам опять при первом удобном случае.

Как только Сёнагон ушла, Митиёри отбросил прочь занавес.

— О, эта особа умеет красиво говорить, поневоле заслушаешься! Признаюсь также, что она очень хороша собою, но когда она заявила, что этот «господин Катано» — небывалый красавец, так мне даже глядеть на нее стало противно. А вы затруднялись в ответе, все время с тревогой поглядывая в мою сторону. Не будь меня здесь, вы бы, наверно, послали нежный ответ этому красавчику. Очень сожалею, что помешал. Если от него придет любовное письмо, всему конец! Он обладает какими-то особыми чарами. Стоит ему написать какой-нибудь женщине хоть строчку любовного признания, как готово! — бьет каждый раз в цель без промаха. Он потерял счет любовным связям с женами самых высокопоставленных особ и даже, говорят, самого микадо. Видно, по этой причине он вот уже сколько времени никак не получает повышения по службе. Но если вас одну из всего этого великого множества женщин он собирается сделать своим драгоценным сокровищем, то, верно, вы удостоились его особой любви, — говорил Митиёри с досадой.

Отикубо, изумленная его внезапным гневом, не раскрывала рта.

— Ах, вы не изволите отвечать! Я насмехаюсь над тем, что вас интересует! Все столичные красавицы, от первой до последней, превозносят до небес этого «господина Катано». Можно ему позавидовать!

— Но я, наверно, не принадлежу к их числу, — еле слышно сказала Отикубо.

— Он происходит из могущественного рода. Вы займете в обществе положение наравне со второй женой микадо…

Отикубо, не понимая хорошенько, о чем он говорит, продолжала молча шить. Как прекрасны были ее руки снежной белизны, мелькавшие над работой!

Думая, что Сёнагон помогает ее госпоже, Акоги ушла на некоторое время к себе в комнатку, чтобы побыть со своим мужем, которому нездоровилось. Отикубо кончила шить ситагасанэ и собралась подрубить края верхней шелковой одежды.

— Разбужу Акоги, — сказала она. — Надо, чтобы кто-нибудь держал шитье.

— Я сам натяну край, — вызвался Митиёри.

— Как можно! Вам не подобает заниматься женской работой.

Но Митиёри, не слушая ее, вышел из-за полога, сел напротив и стал держать край одежды, подшучивая:

— Непременно буду вам помогать. Я в этом деле великий мастер.

Видно было, что он понятия не имел о том, как шьют женщины, и потому чересчур усердствовал. Отикубо, смеясь, стала закладывать рубец.

— Правда ли, что сестру мою Синокими хотят сосватать за вас? — спросила она.

— Думайте что хотите. Когда вы станете драгоценным сокровищем этого «господина Катано», я женюсь на Синокими, — засмеялся Митиёри. Через некоторое время он стал уговаривать Отикубо: — Уж поздняя ночь. Ложитесь отдохнуть.

— Я скоро кончу. Вы ложитесь спать сами, не дожидаясь меня. Мне еще осталось вот тут дошить немного… Еще чуточку.

— Мне жалко, что только вы одна в доме не будете спать, — ответил Митиёри и остался с нею.

А между тем Госпожа из северных покоев, опасаясь, что Отикубо, чего доброго, легла спать, тайком подкралась в ночной тишине к дверям ее каморки и прильнула к щелке, через которую она обычно наблюдала за падчерицей.

Но что это! Сёнагон нигде не видно. Занавес отодвинут в сторону, и мачеха смогла заглянуть в глубь комнаты. Отикубо, сидевшая к ней спиной, торопливо подрубала кусок шелка. А какой-то незнакомый юноша заботливо натягивал край ткани, сидя перед Отикубо.

Слипавшиеся от сна глаза мачехи вдруг широко раскрылись. Она стала жадно вглядываться. На плечи юноши была небрежно накинута красивая одежда из белого шелка, под ней виднелась другая — из дорогого, отливающего ярким глянцем алого шелка. А из-под них, наподобие женского шлейфа, выбивались одежды цвета желтой горной розы…

Озаренное алым светом огня, лицо незнакомца казалось таким красивым, что трудно было отвести от него глаза. Оно привлекало какой-то особой прелестью.

Китаноката с изумлением подумала, что незнакомец превосходит своей красотой даже ее младшего зятя куродо, которого она особенно любила, предпочитая всем другим зятьям.

Она и раньше подозревала, что падчерица завела себе любовника, но, уж конечно, из людей самого низкого звания… А этот, сразу видно, не простой человек. И мало этого, еще до такой степени к ней привязан, что помогает ей в чисто женской, унизительной для мужчины работе! Нет, это не мимолетная влюбленность, а настоящая любовь. Какой ужас! Если Отикубо займет высокое положение в обществе, то выйдет из-под ее власти и не будет уже подчиняться всем ее прихотям. При этой мысли мачеха забыла о шитье и замерла на месте, не помня себя от злобы.

А между тем в комнате шел такой разговор.

— Я и то устал от непривычной работы. А вы, наверное, совсем засыпаете… Довольно вам шить. Пусть мачеха взбесится, по своему обыкновению. Позлите ее хорошенько!

— Но мне так грустно, когда она гневается на меня, — примирительно ответила Отикубо и хотела было шить дальше, но незнакомец, потеряв терпение, взмахом веера погасил огонь в светильнике.

— Ах, зачем! Я не успела сложить шитье, — воскликнула Отикубо.

— Пустяки! Сложим до утра где-нибудь в уголке.

Юноша собрал в кучу, как попало, недошитую одежду и бросил в угол, а потом нежно обнял Отикубо. Госпожа из северных покоев, которая все отлично слышала, невзвидела света от досады.

«Как он сказал? Позлите вашу мачеху, пусть взбесится… Верно, слышал, как я бранила свою падчерицу. Или, может быть, Отикубо рассказала? Как бы там ни было, все это ужасно, невыносимо! — В таких думах мачеха провела всю ночь без сна, терзаясь завистью. — Пойти пожаловаться мужу? Но у этого юноши такой благородный вид, он так великолепно одет, уж, наверно, он человек из хорошего общества. Еще, чего доброго, получится наперекор моим ожиданиям: муж обрадуется такому зятю. Нет, лучше наговорить мужу, что Отикубо в связи с простым слугой, с меченосцем. Вот, мол, какое дело случилось из-за того, что девушку поселили отдельно от семьи. Может, запереть ее в кладовой? Ну, погодите! Вы хотели позлить меня, я вам этого не прощу. — В бешенстве мачеха придумывала всевозможные планы мести. — Вот что я сделаю! Посажу Отикубо под замок, любовник понемногу забудет ее и отступится. На счастье, в доме живет мой дядя, тэнъяку-но сукэ[27]. Он беден и ему перевалило за шестой десяток, но он охотник до молоденьких. Отдам ему Отикубо, пусть потешит себя вволю».

А между тем Отикубо и Митиёри, ничего не подозревая, вели между собой любовные речи. С первыми лучами зари юноша ушел.