— Нет.

Он в ответ улыбнулся. Он не поверил. Он продолжал свой путь назад в прошлое. Теперь наша мама в день своей смерти снова была его старше. А я стала старшей сестрой. Теперь был мой черед брать дело в свои руки.

— Я не могу лететь в Калифорнию из-за ребенка, с тобой полетит твоя сестра.

Брат закрыл глаза, обессиленный одной только мыслью.

— Откуда ты все знаешь?

— Оттуда, что я тебя люблю, — сказала Нина.

Она стояла на коленях возле его постели. В жизни я не видела такого великодушия. Ноги у Неда торчали из-под одеяла, одетые в обе пары толстых носков, присланных Джеком. Над окном звенели железные колокольчики. Я за всю свою жизнь ничего не сделала правильно. Я ужасно боялась ехать.

— Не волнуйся, — сказала Нина.

В аэропорт нам пришлось его везти в «скорой» — как же я могла не волноваться?

— Ты справишься.

По крайней мере, эта ее Элиза — медсестра. Она мне поможет.

— Ты уверена, что хочешь этого? Возможно, тебя не будет рядом, когда это произойдет.

Я имела в виду: когда он уйдет. Но не смогла заставить себя произнести это вслух.

Нина обняла меня. И открыла мне свою тайну.

— Буду, — сказала она.

Мы сделали брату инъекцию, введя максимальную дозу демерола, и его погрузили в самолет. Нас сопровождали двое врачей, так что за время полета мне удалось немного поспать. Когда я проснулась, мы как будто парили в невесомости. Самолет завис среди облаков. У брата стояла капельница, в двигателях что-то тикало. Я сообразила, что зато у меня в затылке давно перестало тикать. Мне с моего места было видно пятки брата, в носках, которые прислал Джек. Наверное, я заплакала. Один из врачей, мой примерно ровесник, сел со мной рядом и взял меня за руку.

Когда мы перелетали через горы, у брата начался приступ. Небо там было яркое, какого я никогда не видела, и в нем плыли редкие пушистые облака. Я подумала, что, наверное, в Италии тоже такое небо. Такое же синее. Такое же просторное. Мы плыли в нем сквозь пространство и время. Но мне не хотелось бы остаться в нем навсегда. Приступ был короткий. Под надзором врачей я сама сделала Неду инъекцию, чтобы убедиться, что выполняю все правильно.

— Отлично, — сказал врач. — Просто профи.

Мне не хотелось вступать с ними в контакт — ни с ним, ни с его молодой напарницей. Во мне больше ни для чего не оставалось места, только для моей тогдашней ноши. Я стала рассказывать брату про облака.

— Кучевые, — определил он.

Губы у него пересохли, женщина-врач, сопровождавшая нас, дала ему пососать кусочек льда.

— Лед, — сказал он. — Приятно жжет. Пока на крыльцо не упадет.

Мы засмеялись.

— Домашняя шутка, — сказала я врачам.

Когда мы приземлялись в аэропорту Сан-Франциско, Нед спал. Возле посадочной полосы нас ждала машина «скорой помощи», возле которой стояла подруга Нины Элиза. В детстве они с Ниной жили по соседству в Менло-Парке[28] и были полной противоположностью друг другу. Элиза была темноволосая и жизнерадостная, что чувствовалось даже там, в той машине, где брат мой стонал от боли.

— Мы ему выделим отличную большую кровать, — утешала она меня. — Мы все сделаем, все будет в порядке, — говорила она брату.

Мы еще не успели выехать с летного поля, как она уже позвонила Нине, а потом дала трубку Неду. Услышав голос жены, Нед улыбнулся. Не знаю, что ему говорила Нина, но как-то она его успокоила, он уснул и проспал всю дорогу, долгую дорогу до Монтерея и дома Элизы, так что и я тоже успела вздремнуть, прижавшись щекой к окну.

Первое, что я увидела, проснувшись, была зелень. Потом небо, потом облака.

— Почти приехали, — бодро сказала Элиза.

«Скорая помощь» сворачивала на подъездную дорожку. Я села рядом с Недом и сидела, пока готовили носилки. Оттуда мне было видно, как навстречу врачам из дома вышел муж Элизы. Врачи были другие. Не те, которые с нами летели в самолете.

— Моя спина, — сказал Нед. — Болит хрен знает как.

— Ну, значит, у тебя шило в заднице.

Шутка была тысячелетней давности. Он вспомнил.

— Это у тебя шило. У тебя.


Наверное, Нед в то утро составил тарелки в мойку, как только их увидел. Наверное, он сразу стал их убирать, потому что понял, что означал этот оставленный нам завтрак. Среди всех алогичностей жизни он повел себя логично. Он навел порядок.

Я выпрыгнула из машины, чтобы не мешать Карлосу и врачам доставать носилки. Вокруг все было очень красиво. Я пригляделась, сощурившись. Ну, точно. В саду мелькнула летучая мышь.

— Идите поспите, — сказала Элиза. — Мы вас разбудим через пару часов, а потом сразу двинемся.

Она была медсестрой. Она видела состояние Неда. Видела, что он может уйти в любую минуту.

— Я не хочу спать, — возразила я.

— Час, — твердо сказала Элиза. — Один час, и поедем.

Они разобрали для меня диван. Они были очень добры, и я принимала их доброту, хотя знала, что никогда больше их не увижу и никогда не смогу отблагодарить.

Проснувшись, я услышала, как мой брат разговаривает с Элизой. Она его спрашивала, чего он хочет — яблочное пюре, или домашний ванильный пудинг, или размоченный в воде крекер.

— Нет уж, — сказал Нед. — Не перевариваю крекеров. Это шутка. Уловили?

Я услышала смех Элизы. Поднялась, нашла ванную, умылась. Начинался новый день. Начиналось после того. Чужой расческой я причесала волосы. Теперь они у меня были длинные, не как тогда, когда мне было восемь лет. Длинные. Черные. Прямые. Вороньи.

Я вошла в комнату для гостей. Вид у брата был совершенно счастливый. Он выглядел как невесомое облачко.

— Угадай, где мы, — сказал он.

— В твоем сне?

— В Калифорнии, в Монтерее, — сказал брат.

Он был все еще здесь. Здесь и со мной. И я была благодарна за это.

Карлос вместе с Элизой перенесли и устроили его в фургоне. Возможно, «скорая» отказалась ехать за город в лес, а нам нужно было именно туда. Я села впереди, а Элиза сзади, чтобы следить за капельницей и сделать инъекцию, когда понадобится. Снова мы отправлялись в путь, но на этот раз короткий. Карлос сел за руль. Он работал в управлении парков.

— Мы на этой неделе еще не объявляли о начале миграции, — сказал Карлос. — Так что туристов там, наверху, нет. Плюс мы сами толком не знаем когда. Летают, летают, а потом все сразу как налетят. Тогда повсюду только они и есть. Знай поворачивай голову. Вы приехали как раз вовремя, Нед! — крикнул он брату.

Ехать было недалеко, но лесная дорога все время петляла. В жизни я не видела такой красоты.

— Тебе что-нибудь оттуда видно? — крикнула я Неду.

Он лежал на спине, и ему было видно небо.

— Перистые облака, — крикнул он в ответ.

Голос у него был, как у столетнего старика. Но в нем слышалась радость. Когда целую вечность назад я вошла в кухню, он что-то выбрасывал в мусорное ведро и составлял в раковину тарелки. Мама оставила нам на столе две миски с хлопьями, два стакана с соком, наши витаминки, сахарницу, две ложки и ягодный пирожок. Пирожок был разрезан на две части.

В то утро я вошла на кухню, еще не проснувшись окончательно. Мой брат, который знал тогда то, чего не знала я, посмотрел на меня виновато. Посмотрел так, как будто у него была стыдная тайна.

«Еще рано. Иди ложись».

Над океаном тянулись прекрасные длинные, ровные облака. Вдоль берега возвышались огромные черные скалы. Дорога петляла. Запах был незнакомый. Я высунулась из окошка, набрала в грудь воздуха. Меня затопило, захлестнуло ощущение здесь и сейчас. Я больше ничего не хотела. Все было так, как нужно. А я просто была, где была, — высунув голову, подставив ветру лицо, со слезившимися от ветра глазами. Пахло потрясающе.

— Эвкалипты, — сказал Карлос. — На них и слетаются бабочки. Сюда, в эвкалиптовую рощу.

Я перестала чувствовать время. Мне казалось, мы едем сутки. «Еще утро», — услышала я от Элизы. Я тогда к ней испытывала чувств больше, чем к старым знакомым, которых знала много лет.

— Он держится, — сказала Элиза, но по ее тону я поняла, что осталось недолго.

Мы свернули на стоянку. Прямо перед нами возвышалась Санта-Лючия. Везде были скалы, поросшие лесом. Океан оказался таким синим, что я с трудом верила глазам. Мы приехали на туристскую территорию, но в такую рань стоянка была пуста. Раз в жизни нам повезло. Потрясающе повезло.

— Вот, всё в нашем распоряжении, — сказал Карлос. — Даже тумана нет. Чудо просто.

Втроем мы вытащили Неда из машины. Я держала штатив с капельницей.

— Зелень, — сказал Нед.

Да, над головой была зелень. Эвкалипты. Фантастические эвкалипты. Яркие, как будто свежевыкрашенные. Мы двигались по дорожке, очень медленно; на сосновых иглах легко можно поскользнуться, так что осторожнее, осторожнее. Воздух был одновременно прохладный и теплый — в тени голубоватого оттенка, на солнце лимонного. Мы поднялись наверх, и сначала мне показалось, что это падают листья. Все от листьев было рыжее. Красно-оранжевое. Везде.

Но это были не листья.

Я наклонилась к брату и прошептала:

— Их тут столько, ты не поверишь.

Мы вышли на открытое солнце, и там они были на самом деле везде. Впереди, на площадке для отдыха, стояли столы для туристов, крепкие деревянные столы, и на один мы водрузили носилки. Осторожно, очень осторожно.

— Вот это да, вот это да, — повторял брат.

Бабочек было море. Океан бабочек. Слышен был шорох их крыльев. Я встала, растопырив руки в стороны, и они меня сразу облепили: и руки, и волосы.

Карлос с Элизой, обнявшись, стояли на скамейке.

— Еще, — сказали они хором и рассмеялись, потом повернулись друг к другу, а бабочки закружили между ними оранжевым столбом.