Колин остановился рядом и вежливо поинтересовался:

— Вы здесь впервые?

Вообще-то он не привык завязывать разговор с незнакомыми людьми, но в ней было что-то такое, что его привлекло. Несмотря на то что ее светло-русые волосы были стянуты в хвост, а на лице не было и грамма косметики, кроме разве что помады, он сумел разглядеть, что некогда она была настоящей красавицей. Да и сейчас она отличалась какой-то особой суровой красотой, закаленной в жизненных невзгодах, как гранитная вершина под действием стихий. В ее далеко посаженных глазах неопределенного серо-зеленого цвета застыла глубокая печаль, а тонкие черты не соответствовали выражению суровой решимости, написанному на лице. Оно говорило не о чрезмерном тщеславии, а скорее о том, что женщина ищет в себе силы сделать следующий шаг.

Она взглянула на него удивленно, почти испуганно, но затем ее взгляд смягчился.

— Нет. Просто я уже давно здесь не была. И до сих пор не могу поверить, что тут почти ничего не изменилось, — ответила она, глядя по сторонам. Она сказала это тоном человека, чья жизнь кардинально изменилась и потому казалось невозможным, что здесь, на острове, все могло остаться по-прежнему.

Ему и самому было хорошо знакомо это чувство. Ее лицо могло быть среди множества других лиц, увиденных им на бесчисленных собраниях общества анонимных алкоголиков. Людей, для которых отчаяние стало образом жизни и которым даже просто приходить сюда стоило невероятных усилий. И все же они как-то умудрялись двигаться вперед. Как и он. Постепенно, маленькими шажками…

— Я приезжал сюда еще в детстве, — заметил он. — Поэтому тоже довольно долго здесь не был.

Она взглянула на небо, где начали сгущаться серые тучи, грозя пролиться дождем.

— Да уж, для туристов сейчас не сезон.

Словно в ответ на ее слова, неподалеку захлопал от сильного порыва ветра плохо закрепленный кусок брезента. Она, вздрогнув от холода, подняла воротник.

— Вообще-то я здесь по делам, — сообщил Колин. — Дела семейные, знаете ли.

— Вы не один такой.

Ее губы тронула улыбка, но глаз она не коснулась. Очевидно, в последнее время женщине нечасто приходилось улыбаться.

— Колин МакГинти.

Он протянул ее руку. Она помедлила, прежде чем ее пожать.

— Эллис, — представилась она, не называя фамилию. Ее узкая рука с длинными тонкими пальцами выглядела очень аристократично и могла бы принадлежать пианистке или балерине, если бы не огрубевшая кожа, говорившая о тяжелом труде.

— Вас кто-нибудь встречает?

Он подумал, что если у нее на острове семья, то этого следовало бы ожидать.

— Нет, — ответила она просто, без каких-либо пояснений.

— Я бы с удовольствием предложил вас подвезти, но пока никого не вижу, — сказал Колин, разглядывая машины, стоящие у обочины, в поисках белого «Шеви субурбан». На нем должен был приехать Кларк Финдлэй, адвокат дедушки.

— Спасибо, но мне недалеко. — Буквально сразу, казалось, успев полностью забыть о его существовании, она расправила плечи и поставила чемодан на колесики. — Думаю, мне пора. Рада была познакомиться. Приятного пребывания здесь.

Глядя вслед удаляющейся фигуре, он продолжал думать о ней. Может, она в чем-то оступилась? Увлеклась плохим парнем? Или просто чрезмерно увлеклась, как это произошло с ним? Но прежде чем Колин смог развить эту мысль, женщина повернула за угол и скрылась из виду.

Он закинул рюкзак на плечо. И в тот же момент наткнулся взглядом на колли. Пес стоял в шести футах от него, и во взгляде его умных карих глаз, устремленных на Колина, сквозило любопытство, смешанное с осторожностью.

Колин присел на корточки и протянул руку.

— Вот, дружище. Все в порядке. Я не кусаюсь.

Пес, а это был именно кобель, подошел ближе. Несмотря на внешнюю ухоженность, он был довольно пугливым, как и все домашние любимцы, предоставленные самим себе. Прошла целая минута или около того, прежде чем он приблизился достаточно, чтобы осторожно обнюхать человека.

— Хороший пес! — сказал Колин ободряюще. — Вот видишь, совсем не страшно.

И он потрепал Дики по голове. Мысленно он уже окрестил его Дики. Голова пса была черной, за исключением разве что слегка загнутых кончиков ушей и белых пятен вокруг глаз и по обеим сторонам носа. Пес позволил ему это сделать, но было очевидно, что он терпел такое обращение только из вежливости. Либо он решил, что Колин может знать что-то о местонахождении его хозяина. Но когда стало ясно, что от Колина толку мало, пес попятился и сел, взирая на него почти с укором.

Колин поднялся.

— Я бы взял тебя с собой, но, по-моему, ты и так знаешь дорогу.

Пес поднял голову и уставился на Колина, словно понимал, о чем тот говорит. Сколько еще он будет ждать умершего хозяина? От этой мысли у Колина болезненно сжалось сердце. Но лучше уж так, чем утратив надежду. Всякий раз, когда он видел во сне Надин, чья улыбка была такой же широкой и лучезарной, как мир, в котором она жила, — мир, где в каждом человеке было что-то хорошее, а плохие вещи носили серый оттенок, — он неизменно просыпался со щемящим чувством утраты, зная, что воспоминания — это единственное, что от нее осталось.

Он подождал еще пару минут, но внедорожник Финдлэя все не появлялся. Колин порылся в кармане и достал клочок бумаги, на котором был записан телефон адвоката, однако оказалось, что его сотовый здесь «не берет». Тогда он отправился на поиски таксофона, но так и не смог его обнаружить. Отсутствие на Грэйс Айленде благ цивилизации казалось тайным сговором, мягким намеком на то, что пора бы сбавить обороты и никуда не спешить. Здесь каждый живет в своем ритме, и с теми, к кому вы так и не смогли дозвониться, вы рано или поздно столкнетесь.

Адвокат его деда не стал исключением. Спустя несколько секунд к обочине подъехал некогда белый, а сейчас заляпанный грязью «Субурбан». Сидящий за рулем мужчина весьма не адвокатской наружности, в рыбацкой шляпе, высунул голову в окно.

— Вы, наверное, Колин? — спросил он с улыбкой. — Запрыгивайте.

Колин забрался на пассажирское сиденье.

— Спасибо, что встретили.

Он протянул руку. Рукопожатие вышло крепким, сухим. Кларку Финдлэю на вид можно было дать около сорока.

— Без проблем. Извините за опоздание. — Адвокат сказал это без смущения, словно опоздание было мелочью. — Я застрял в офисе. Это все миссис Брунелли. Пару месяцев назад ее муж Фрэнк скончался. Она так одинока и любит общение. Было бы жестоко не дать ей выговориться. Как поездка?

— Долгая, — ответил Колин, устало улыбаясь. Рейс в аэропорту задержали, и ему пришлось провести ночь в Сиэтле, после чего была четырехчасовая переправа на пароме на Грэйс Айленд.

— Это и все, что у вас с собой? — Финдлэй указал на рюкзак, который Колин забросил на заднее сиденье.

— Я путешествую налегке, — сказал он.

— Умный человек, сразу видно. В любом случае, много здесь не понадобится. Смена одежды, теплая куртка, сапоги… Пожалуй, это и все.

Как будто Колину необходимо было напоминать об островном дресс-коде, а точнее — о его отсутствии!

— Конечно, это зависит от того, сколько вы планируете здесь проторчать.

Финдлэй окинул его пытливым взглядом и присоединился к потоку транспорта.

Колин не ответил. Он знал о своих планах не больше Финдлэя.

Они выехали из Харбор и стали взбираться на Крествью. На вершине находилась усадьба в стиле королевы Анны, которая некогда была домом судостроительного магната Генри Уайта, а сейчас превратилась в гостиницу, предоставляющую номера с завтраком. И хотя за долгие годы здание успело поменять множество владельцев, в городе оно было известно как дом Уайтов. Оно так же прочно закрепилось на местном небосклоне, как и слухи, ходившие о его первых владельцах, в частности о сыне Генри, Лоуэлле. Глядя на свет в окнах и фасад в сказочных огнях, которые гостеприимно светились в сгущающихся сумерках, Колин подумал, не лучше ли было остановиться там, а не в холодном доме с закрытыми ставнями, где будет явственно ощущаться присутствие деда.

На вершине холма Финдлэй повернул налево и направился в сторону Шипс Бэй.

— Я попросил Эдну хорошенько прибрать в доме, — сказал он, имея в виду жену смотрителя Орина Рэйберна. — Он в отменном состоянии. Если не считать повреждений от последней грозы: слетевшая с крыши черепица и пара-тройка поваленных деревьев… Но Орин уже успел обо всем позаботиться. Похоже, Рэйберну не терпится узнать, планируете ли вы оставить место за ним, после того как все утрясется. — Финдлэй имел в виду то, что срок утверждения завещания уже подходил к концу. — Вы так и не сообщили, собираетесь ли продавать дом.

— Я пока не решил, — ответил Колин.

— На всякий случай хочу вам сказать, что за последние несколько лет цены на имущество значительно подскочили. Участок береговой линии площадью пятнадцать акров может поставить человека на ноги, обеспечить ему безбедную жизнь, — заметил адвокат.

— Либо эту жизнь спасти, — сказал Колин еле слышно.

Эта мысль зрела у него в голове с тех пор, как он узнал о наследстве. Большая часть имущества отошла его отцу, хотя Дэниел даже не присутствовал на похоронах. (Справедливости ради следует отметить, что Колина там тоже не было, но это уже совсем другая история). Дом и земля, на которой он был построен, отходили Колину, и лишь малая часть причиталась его брату Патрику. Колин волен был распоряжаться своей долей как ему заблагорассудится. Но он подозревал, что главной причиной, почему старик решил оставить все ему, было то, что он единственный из их семьи мог извлечь из этого максимальную пользу. Причем речь шла не о деньгах.

И хотя Колин последние несколько лет не поддерживал связь не только с Уильямом, но и со всем окружающим миром — он затерялся в лабиринтах отчаяния, да так, что стал чужим самому себе, — казалось, дед всегда знал о его потребностях. Впрочем, так было и много лет назад, когда Колин, целиком поглощенный колледжем, девушками и эгоистичными заботами, присущими молодому человеку, перестал регулярно к нему наведываться. Тогда Уильям отнесся к этому с пониманием. Он ни разу не заставил Колина почувствовать себя виноватым. Вместо этого дед всячески поощрял его «выход в свет», хотел, чтобы он нашел себя. Когда Колин окончил Гаверфорд, Уильям в качестве подарка прислал ему билеты в Грецию, туда и обратно. Прилагающаяся записка гласила: «Молодость одна. Наслаждайся ею, пока можешь». Он словно нутром чуял, что вскоре должно произойти…