В тот миг он поклялся никогда больше не брать в руки оружие, и все эти годы держал клятву. До недавних пор это не требовало от него никаких особых жертв, однако началась война, и его стали обуревать двойственные чувства. Память о Стю смешивалась с чувством вины за то, что он не может воевать за свою страну.

Но дело было не только в нем. Марта в Перл Харбор потеряла своего любимого младшего брата, и теперь ее патриотическое рвение достигло небывалых высот. Ей было больно смотреть, как мужчины переодеваются в форму, в то время как ее муж прохлаждается в тылу. Он знал, что она пытается побороть в себе это чувство, понимая, что его вины здесь нет, но в глубине души жена стыдилась его. В результате ему стало сложно находиться рядом с ней, и он каждый день искал малейший повод сбежать из дома. Так было и в то утро, когда он вызвался отвезти Дэнни в палаточный городок скаутов, где тот должен был провести выходные.

Теперь Уильям вел «паккард» по разбитой грунтовой дороге по направлению к бухте. Он представил, как бы Марта отнеслась к тому, что он помогает скрываться японскому мальчишке, который, по ее мнению, вполне мог оказаться вражеским шпионом. Он ни капли не сожалел о том, что вызвался помочь. Да и как он мог жалеть, ведь это был действительно стоящий поступок. Но он не мог не думать о том, что тем самым подставляет не только себя.

Она имеет право знать. Но при этом он не представлял, как расскажет Марте об Элеанор Стайлз и о странном происшествии в ее доме. Марта просто не поймет, почему он сразу не сообщил обо всем властям. А если он не мог довериться собственной жене, то что уж тогда говорить об их браке?

Марту нельзя было назвать плохой женой. Она была энергичной, смышленой и редко отказывала ему в постели. Но в последнее время он стал замечать, что сердцем она не с ним. Она была целиком поглощена военными событиями, рассылала облигации и организовывала митинги, и это занимало все ее мысли, не оставляя места ни для чего другого, разве что для Дэнни. Словно своей чересчур активной демонстрацией патриотического рвения она старалась искупить то, что ее муж не на войне. В мире цвета хаки единственной формой Уильяма были его покрытые пятнами краски рубашки, а все его участие в деле войны ограничивалось рисованием для госдепартамента США плакатов, призывающих покупать облигации военного займа.

Заехав во двор и заглушив двигатель, он несколько минут сидел в машине, любуясь открывающимся внизу видом на залив. Прилив сошел, обнажив блестящую серую поверхность берега, усеянную стойками, на которых Дитс закреплял свои садки для устриц. Они вот уже несколько месяцев лежали нетронутыми, напоминая о том, что их владелец, как и многие другие, воевал сейчас за океаном. А в таком тихом и мирном месте, как это, война могла казаться лишь далеким отголоском.

В открытом море моряки забрасывали сети, а над их головами реяли чайки, при виде рыбы камнем падающие вниз. «Если погода продержится, — подумал он, — можно будет поставить мольберт на улице». Зимой, когда солнце стояло низко над землей, на их дом практически все время падала тень от ближайших холмов. Но в это время года яркие лучи утреннего солнца разлились по окрестностям, позволяя уловить все богатство и насыщенность оттенков.

Он выбрался из машины и направился к дому. В окно он увидел Марту, занятую полировкой шкафа, где стоял их лучший фарфоровый сервиз. Ее соломенного цвета волосы были заколоты сзади, но пара прядей все же выбилась на лоб и подпрыгивала при каждом энергичном взмахе тряпкой. Она сосредоточенно хмурилась, как, впрочем, и при выполнении любой другой работы, словно сколько ни натирай, а желаемого результата все равно не получишь.

Подойдя ближе, он понял, что на этот раз ее мысли заняты чем-то другим.

— Извини, я задержался, — сказал он.

От нее пахло лимонным маслом и духами — какой-то цветочный запах, который напоминал ему пакетики саше, разложенные по ящикам.

— Я заезжал в одно место узнать насчет щенков.

Казалось, она слишком занята, чтобы как-то отреагировать на его слова, хотя совсем недавно они бурно спорили по поводу того, достаточно ли Дэнни взрослый, чтобы взять на себя ответственность за собаку.

— Ты видел газету? — спросила она, выпрямившись и тыльной стороной ладони убирая прядь со лба.

— Нет, а что? — спросил он.

Она схватила утренний выпуск Бэлл Харбор «Сэнтинел», который доставили, вероятно, пока его не было, и принялась размахивать им у Уильяма перед носом.

— Генерал Уэйнрайт капитулировал![12]

— Господи, спаси нас…

Он мрачно уставился на заголовки, объявляющие о поражении на острове Коррегидор[13].

— Ты понимаешь, что это означает?

— То, что еще тысяча наших ребят теперь стала военнопленными, — пробегая глазами газетные строчки, сказал Уильям упавшим голосом.

— Это само собой, — сказала она, нетерпеливо махнув рукой. — Но это также означает, что японцы могут победить. Теперь их уже ничего не остановит. Мы едва держимся за Мидуэй. Честное слово, все подумают, что Макартур просто бездействует!

— Уверен, он делает все возможное.

Она уставилась на него так, словно они с Макартуром сговорились, но потом со вздохом уступила:

— Думаю, ты прав. Просто порой я чувствую себя такой беспомощной.

А по виду и не скажешь. В девять утра она уже была тщательно накрашена, а платье выгодно подчеркивало все достоинства ее изящной фигурки. Такого понятия, как халат или тапочки, для Марты МакГинти попросту не существовало. Даже будучи в доме одна, она всегда выглядела идеально, словно с минуты на минуту ожидала прихода гостей. Он должен был бы восхищаться ею, но вместо этого поймал себя на мысли об Элеанор Стайлз, о том, с каким мягким шорохом скользят ее ноги в тапочках по вытертому линолеуму кухни, и о лучике солнца, который заблудился в ее растрепанных после сна волосах цвета осенней листвы.

— Ты делаешь все, что можешь, — напомнил он жене.

— Какая польза от того, что я распространяю военные облигации или организовываю движение по сбору металлолома, если весь мир охвачен пламенем? — воскликнула она, и ее миловидное личико вспыхнуло от негодования. — Клянусь, будь я мужчиной… — Она оборвала себя на полуслове. — А впрочем, неважно. Ты, наверное, голоден… Тебя не было несколько часов. Давай я приготовлю завтрак.

— Спасибо, я позавтракал.

— Я думала, ты собирался только завезти Дэнни, — сказала она, недоуменно прищурившись.

Уильям еще раз вступил в схватку с собственной совестью, размышляя, стоит ли доверить жене тайну Элеанор. А ведь когда-то у них не было друг от друга секретов.

— Я говорил тебе, что зашел спросить по поводу собаки. Знаешь дом внизу по улице, недалеко от дома старого Уэйнрайта? На нем еще висит объявление. Хозяйка пригласила меня на чашечку кофе, а потом и накормила. И еще она кое-что дала мне с собой. — Он протянул ей пакет с яйцами. — В общем, она сказала, что сообщит через пару недель.

— Сообщит о чем? — переспросила Марта рассеянно, снова возвращаясь к своему занятию.

— О щенке, — сказал он с ноткой раздражения в голосе. — Я сказал ей, что мы хотели бы получить его ко дню рождения Дэнни.

Марта поджала губы и покачала головой.

— Уил, вы что, смерти моей хотите? Как будто мне больше заняться нечем, кроме как за щенком убирать! Нет, и не надо на меня так смотреть. Ты сам прекрасно знаешь, на чьи плечи все это ляжет.

— Это будет входить в обязанности Дэнни, я прослежу, — сказал Уильям.

— Хорошо, я подумаю, — сказала она, но по тону было ясно, что свое решение она менять не собирается.

— Он у нас славный мальчик. И просит не так уж и много. — Уильям решил настоять на своем. Обычно он уступал ей, не желая ввязываться в скандал, но в этот раз не собирался сдаваться.

Она со вздохом сказала:

— Похоже, мне не остается выбора, да? Двое против одного.

— Вот в чем прелесть демократии, — улыбнулся он и игриво потянул за завязки на ее переднике.

Ее взгляд потеплел, и он на миг снова увидел в ней женщину, на которой женился, за которой так рьяно ухаживал в Париже. Он тогда учился в Сорбонне, а она была гувернанткой в весьма состоятельной семье.

Он уже направлялся в мастерскую, когда она сказала:

— Я скоро поеду в город, надо забрать брошюры для движения по сдаче крови. Тебе что-нибудь нужно?

Он на секунду задумался, потом отрицательно покачал головой.

То, что ему было нужно, ни в одном магазине не купишь. Он даже не мог подобрать название этому новому чувству. Словно он был мальчишкой и знал, что пора покидать отчий дом. С тем лишь исключением, что на этот раз он не испытывал ни малейшего желания уезжать отсюда. Выйдя через заднюю дверь, он остановился, чтобы еще раз как следует все рассмотреть. Уютный коттедж с выступающими деревянными балками и облицованными панелями стенами. В фрамугу окна вставлено цветное стекло, и проникающие сквозь него солнечные лучи ложатся разноцветными бликами на вощеные половицы. Возможно, дом и не настолько велик, как хотелось бы Марте, но зимними вечерами, когда с залива дул ветер и дождь хлестал по стеклам, уютнее места не было.

И только переступив порог студии, расположенной с тыльной стороны дома, он понял, что момент, когда можно было рассказать Марте о японском юноше, скрывающемся в доме Стайлзов, безвозвратно упущен.

6

Наши дни


— Я приготовила твое любимое жаркое из свинины и запеченный под соусом картофель в сухарях, — сказала Люси, отводя ее в кухню. — Будем тебя откармливать. А то ты совсем исхудала.

Она вдруг умолкла и с ужасом уставилась на Эллис.

— Ты хоть не голодаешь?

— Ты имеешь в виду, могу ли я позволить себе нормально поесть? — уточнила Эллис. В воскресенье она приехала раньше остальных, поэтому, пока они с матерью были одни, можно было говорить все прямо. — Не волнуйся, мам. Я пока не очень нуждаюсь.