– Что это должно означать, черт возьми? – прорычал он, багровея.

Пришел ее черед вспомнить, что кругом люди.

– Ты делаешь мне больно, – тихо сказала Кассандра, отвернувшись и не глядя на него.

Его пожатие немного ослабло, но он ее не отпустил.

– Я задал тебе вопрос.

– Ответ на который тебе отлично известен.

– Ничего мне не известно, кроме того, что ты самая несносная женщина из всех, кого я знаю.

– Отпусти меня, Филипп, люди смотрят!

– Смотрят? В таком случае надо сделать так, чтобы им было на что смотреть.

– Перестань, перестань, – зашипела она, – не смей…

Слишком поздно. Риордан привлек ее к себе и поцелуем заглушил все дальнейшие возражения.

– Ты тоже меня поцелуй, – потребовал он шепотом, не отрываясь от ее губ и обхватив рукой затылок. Кассандра сделала попытку покачать головой.

– Поцелуй меня, Касс, или я сейчас на глазах у всех возьму тебя за задницу.

В ответ раздался приглушенный стон возмущения.

– Ну, как знаешь…

Но не успел он передвинуть руку с ее талии на ягодицы, как она обняла его и прижалась к нему всем телом.

– Ты ублюдок…

Воспользовавшись ее несвоевременной попыткой заговорить, он пробрался языком к ней в рот, пробуя ее на вкус, чувствуя, как дрожь расходится по ее телу от его прикосновения. Еще целых десять секунд Кассандра старалась побороть свои чувства, но потом сдалась. Не было ничего на свете слаще и… правильнее, чем ощущение его губ, прикосновение сильных рук, прижимающих ее к его длинному, сильному, поджарому телу.

Их глаза были закрыты, все чувства поглощены друг другом; пока поцелуй не прервался, они даже не слышали рассыпавшихся кругом добродушных аплодисментов. Риордан задержал ее в объятиях еще на миг, потом окинул собравшихся недоуменным взглядом, как будто говорившим: «Кто все эти люди?» Кассандра покраснела до корней волос и готова была бежать куда глаза глядят от стыда и отчаяния, если бы он не удержал ее железной рукой.

– Мне кажется, им это понравилось. Ты так не думаешь, любовь моя? Может, стоит повторить на бис?

Он прижался губами к ее лбу у самых корней волос.

– Я тебя убью, – прошептала она со всей серьезностью.

Риордан засмеялся и повел ее в столовую, где был сервирован роскошный полуночный ужин на длинных столах. Вот уже много недель ему не было так хорошо. Продолжая обнимать ее за талию, он стал пальцами совать ей в рот всякие лакомства и оставил это занятие только после того, как она совершенно искренне предупредила его, что сейчас ее стошнит прямо ему на рубашку. Риордану пришлось немного отодвинуться, но он по-прежнему держал ее за руку.

Как прошел следующий час, Кассандра потом так и не смогла припомнить: он тянулся бесконечно в гудящем темном тумане. Она совершенно перестала понимать, что творится вокруг; в мучительном ожидании того, что должно было произойти по окончании бала, ее ум был парализован страхом, а тело балансировало на грани полного истощения. Должно быть, она что-то говорила, ела, пила вино, двигалась, но ей самой казалось, что она заперта в тесной темной каморке наедине со своими кошмарами. Хуже всего было то, что она выдала себя: яснее всяких слов дала понять Риордану, что по-прежнему его хочет. Нет, самое страшное не это. Еще хуже то, что вскоре ей предстоит уступить ему, отдать ему свое тело по доброй воле, без принуждения. И тогда ее поражение будет полным и окончательным. То, чего она всеми силами старалась избежать, отказываясь быть его любовницей, станет свершившимся фактом.

Заявив ему в тот вечер после оперы, что предаваться с ним любви было бы «не правильно», Кассандра не разыгрывала недотрогу и не набивала себе цену. Ее представления о том, что нравственно и что безнравственно, сложились не под влиянием религиозных догматов или заповедей общественной морали и уж тем более не благодаря родительским наставлениям. Эти представления она выработала сама и упорно отстаивала их на протяжении всей своей сознательной жизни. Она была твердо убеждена в том, что любящие должны отложить свой телесный союз до тех пор, пока не возьмут на себя обязательства сохранять верность друг другу в браке.

Несмотря на это, она не раз была готова уступить Риордану еще до того, как он разыграл комедию с брачной церемонией. Лишь вмешательство ряда случайностей (к счастью или к несчастью – этого она не могла для себя решить) удержало ее от падения. И вот теперь, несмотря на все ее усилия и волю к сопротивлению, Филипп Риордан мог заставить ее делать все, что угодно, – в этом заключалась причина ее отчаяния. А главное, ей придется взять у него деньги, когда все кончится. Выбора у нее не было, ведь надо же на что-то жить! При одной мысли об этом ее душа съеживалась и корчилась в муках. Когда это случится, она действительно станет тем, для чего у людей есть только одно название. Шлюхой.

По крайней мере, таким представлялся ход событий в ее горячечном воображении, пока она выполняла все положенные этикетом движения, говорила нужные слова, танцевала, смеялась, шутила, пикировалась с его друзьями (некоторые из них уже стали и ее друзьями тоже). Все это время пронзительное жужжание у нее в ушах усиливалось, а происходящее стало казаться нереальным. Кожа сделалась болезненно чувствительной к любому Прикосновению; люди и предметы выглядели чужими, незнакомыми. Кассандра как будто со стороны видела себя в пестрой толпе танцующих среди бесконечно меняющихся партнеров. А потом… медленно, так постепенно, что она сама ничего не поняла, пока не стало слишком поздно, все вокруг начало куда-то уплывать. И наконец осталась одна лишь далекая-далекая световая точка, крохотная, как след от булавки, и слабое гудение в ушах. Вскоре все вообще исчезло и затихло.

С другого конца зала Риордан увидел, как его жена замешкалась в фигурах танца и пропустила движение, которое должно было привести ее в объятия партнера. Оледенев от ужаса, он следил, как она с полузакрытыми глазами делает неуверенный шаг в сторону, откинув одну руку, словно в поисках опоры. Чаша с пуншем выпала из его ослабевших пальцев, но он успел оказаться на середине зала прежде, чем услышал, как она со звоном разбилась об пол. Он даже не замечал, что бежит, ощущая лишь стремительное движение, и сам не сознавал, что выкрикивает ее имя. Все его мысли сосредоточились на одном: он должен подхватить ее, пока она не упала.

Он опоздал. Подобно тряпичной кукле с лишенными костей руками и ногами, она сложилась пополам и рухнула, с треском ударившись головой об пол.

Бросившись на колени рядом с ней, Риордан трясущимися руками распрямил ее безвольно согнутые ноги. При этом он совершенно не слышал аханья и взволнованных восклицаний собравшейся вокруг толпы. Подхватив ее под шею и затаив дыхание, он осторожными, легкими, как перышко, движениями начал ощупывать затылок. Вот шишка за правым ухом, но крови нет. Постепенно до него стало доходить, что говорят столпившиеся кругом люди. Они советовали поднять ее, предлагали свою помощь. Отмахнувшись от доброхотов, Риордан поднял ее сам. Сердце у него болезненно сжалось, когда он почувствовал, как мало она весит. Какой-то человек велел ему следовать за собой. Он слепо повиновался: прошел по коридору и попал в служебное помещение, видимо чей-то кабинет, где стоял письменный стол со стульями и диван. Человек сказал что-то насчет «комнаты миссис Уиллис» и указал на диван. Уложив Кассандру, Риордан прохрипел: «Позовите доктора!» – и вновь опустился на колени возле дивана.

Ее кожа, покрытая холодной испариной, блестела и была липкой на ощупь. В лице не осталось ни кровинки. Он не переставая твердил ее имя и стискивал бесчувственные руки, стараясь их согреть. Потом до него дошло, что дыхание у нее беспорядочное и неглубокое. Стянув с нее платье, Риордан приподнял ее и принялся лихорадочно распутывать шнуровку корсета на спине. Когда он опять уложил ее, она судорожно вздохнула, ресницы затрепетали. Но она так и не пришла в себя, а он ничего больше не мог придумать, просто обнял ее и замер.

Пришел доктор. Чувствуя себя совершенно беспомощным, сжавшись в комок от горя, Риордан следил, как врач проверяет ее пульс, зрачки, сердце, ощупывает затылок. Слова сочувствия и поддержки, обращенные к нему, доносились до его ушей как жужжание насекомых в соседней комнате. Его попросили выйти в коридор на несколько минут, и он покорно вышел: очевидно, доктор должен был произвести более интимный осмотр, при котором даже мужу не полагалось присутствовать. Несколько минут показались ему вечностью. Он подошел к двери и уже занес кулак, чтобы постучать, но тут она распахнулась, и врач разрешил ему войти.

Глаза Кассандры были закрыты, но лицо уже не выглядело смертельно бледным; она казалась спящей, а не бесчувственной. Риордан склонился над ней и коснулся пальцами ее щеки, потом повернулся к доктору.

– Как она? Все будет в порядке?

Когда врач кивнул, Риордан закрыл глаза и впервые за много лет мысленно произнес молитву.

Фамилия врача была Мейсон; он говорил тихим голосом, и Риордану пришлось подойти ближе, чтобы расслышать.

– Ваша жена, мистер Риордан, упала в обморок. Полагаю, она потеряла сознание еще до того, как ударилась об пол. В этом смысле ей повезло – она не почувствовала удара. Череп остался цел, хотя есть сотрясение мозга. Но она помнит, как ее зовут и где она живет, ни один сустав не парализован.

– Боже…

Ему стало немного легче от слов врача, но холодок страха пробрал его до костей.

– Что касается общего состояния, она не производит впечатления совершенно здоровой женщины. Может быть, она недавно перенесла какую-то болезнь?

– Нет.

Риордан решительно качнул головой, но вдруг замер.

– Вы хотите сказать…

– Не могу утверждать с уверенностью, но она выглядит ослабевшей, возможно, даже страдает от недоедания и явно недобирает веса. Сначала я подумал, что она беременна, – это было первое, что пришло мне в голову, но я обследовал ее и убедился, что это не так.