В этот момент Мануэль тоже думал о Рейне, и его беспокойство усилилось. Мать разъярится, узнав, что он дал уговорить себя Тамаре, которой помогал Адам. Мануэль не мог отказать этой девчонке. Но сейчас верх взял страх перед Рейной, и, пытаясь придать суровости своему голосу, он приказал:

– Пора уходить. Адам сейчас будет здесь. Ты оставайся, а я пойду за лошадьми. И не спорь со мной! Если кто-нибудь узнает, нас всех ждет беда!

Тамара с сожалением смотрела, как он скрывается за стеной замка, потом снова глянула вниз, на опустевшую бухту. Контрабандисты, получив свое, уплыли, и она снова пожалела, что упустила такой шанс и не участвовала в небезопасной ночной разгрузке товара.

Сокрушаясь от огорчения, она вскрикнула от неожиданности, когда из-за черного валуна появился вдруг Адам. Ухмыляясь и сияя голубыми глазами, он помахал перед ней двумя золотыми гинеями.

– Неплохо заработал, верно? И всего-то перетащил несколько ящиков. Хорошо, что ты не пошла со мной, если бы ты завопила там, как только что сделала, нас бы всех накрыли!

– Я не вопила, – горячо оправдывалась девочка, – ты подкрался и застал меня врасплох!

Адам расхохотался, они немедленно вступили в дружескую перебранку и спорили до тех пор, пока не появился Мануэль, ведя трех лошадей. Увидев их вместе, он застыл на мгновение, подумав про себя, что Рейна, без конца повторяющая последнее время, что дети выросли, безусловно права. Тамара была еще девочка, но ее тонкая фигурка начала уже округляться, а Адам уже сейчас был ростом не менее шести футов, его широкие плечи, черные волосы и смелые голубые глаза заставляли не одну молодую цыганку останавливать на нем восхищенный взор. К тому же у него была такая же, как у сестры, ослепительная улыбка.

Дети мало походили друг на друга, что было естественно, поскольку отцы у них были разные. Это особенно сказывалось на глазах – у Тамары они были миндалевидные, какого-то не правдоподобного фиалкового цвета, опушенные длинными и густыми ресницами. Мануэль ни у кого не встречал таких глаз. Тамара разобьет немало сердец, подумал он с гордостью.

Думал он о них часто, пожалуй, даже слишком часто. Раскроется ли когда-нибудь тайна их происхождения? Это уж как решит Рейна. Сам он не собирался об этом никому рассказывать, чтобы не очутиться на виселице. Некоторые вещи лучше навсегда позабыть, хотя старая Рейна в последнее время сама заговаривает об этом.

Как обычно, спор между Тамарой и Адамом закончился тем, что Адам с любовью обнял плечи сестры.

– Ну, ну же, Кэт, остановись! Ты права, я действительно к тебе подкрался.

Услышав это, Мануэль недовольно сжал губы. Сколько раз Адама бранили, даже наказывали за это, но он упорно продолжал звать сестру Кэт. Мануэль вспомнил, как плакал пятилетний Адам.

– Ее зовут Кэт, а не Тамара! – твердил он. Какое счастье, что никто тогда не обратил внимания на эту странность, подумал Мануэль и сказал:

– А ну-ка потише! Поблизости могут оказаться стражи порядка, нельзя, чтобы они обнаружили нас здесь.

Адам и Тамара тут же замолкли. Мануэль протянул им поводья, и дети с гибкой грацией вскочили на неоседланных лошадей. Мануэль стоял, глядя на них, и вдруг внезапный ужас на лице Тамары заставил его обернуться.

Он побледнел – перед ними стояла Рейна, в красном, таком же грубом, как у Тамары, платке. Глаза ее горели злой яростью, и Мануэль, которому уже стукнуло сорок, испугался как ребенок.

В мертвой тишине старая цыганка разглядывала их виноватые лица.

– Вот, значит, как, – произнесла она наконец. – Вот чем вы занимаетесь по ночам!

Мануэль с трудом проглотил комок в горле.

– Ладно тебе, мать, – начал было он, но она оборвала его резким жестом руки.

– Ты, ползучий червь, помолчи! Ты ответишь мне за это позже! А вы, – она сурово посмотрела на Адама и Тамару, и на этот раз они не заметили в ее глазах привычного отсвета любви, – вы надолго запомните этот вечер и не раз пожалеете о нем!

Дети инстинктивно прильнули друг к другу. Им и раньше приходилось видеть Рейну рассерженной, но никогда еще она не была в такой ярости. У Тамары по спине поползли мурашки от страха, Адам сделал нерешительную и бесполезную попытку успокоить Рейну. Перестав браниться, старая цыганка велела им вернуться в табор. Бросив на Мануэля сочувственный взгляд, они ускакали, оставив его наедине с матерью.

Рейна набросилась на сына. Она так его отделала, что сама обессилела, развернулась на каблуках и зашагала в табор. Держа лошадь за повод, Мануэль покорно плелся рядом, осторожно поглядывая на мать. Почувствовав, что она немного успокоилась, он угрюмо спросил:

– Что ты собираешься с ними делать? Побьешь? Но Адам уже не ребенок, он не потерпит этого и не допустит, чтобы ты дотронулась до Тамары. Как ты накажешь их?

Его слова повисли в воздухе: Рейна съежилась и состарилась прямо у него на глазах. Она так вздохнула, что Мануэль почувствовал угрызения совести. Да, виноват он, ведь он мог остановить детей. Тем более что знал – спохватившись, Рейна разыщет их, как она всегда их находила. Глядя сейчас на ее изможденное лицо, он вдруг подумал, что мать его слишком стара, чтобы доглядывать за такими живыми детьми. Сам он потакал им во всем, они делали с ним что хотели. Особенно Тамара, эта маленькая плутовка.

Дальше они продолжали путь в молчании, и Мануэль уже решил, что Рейна не собирается отвечать на его вопрос, как вдруг она сказала:

– Я не собираюсь их наказывать. – Потом сурово добавила:

– Хотя мое решение может оказаться самым худшим наказанием.

Обеспокоенный, Мануэль взглянул на мать, но она не стала уточнять свои Слова. А немного погодя у него вырвалось то, о чем он много думал:

– Мы не правильно поступили тогда, похитив их, Рейна. Нам не надо было соблазняться золотом того человека.

– Мануэль, мы не раз обсуждали это за последние десять лет, – устало ответила она. – Да, мы похитили их, но ведь не убили, как было нам приказано. И не сделали им ничего дурного, в конце концов. Если бы мы не согласились, деньги отдали бы кому-нибудь другому, кто, не колеблясь, перерезал бы им горло и швырнул в колодец. Возможно, мы поступили дурно, но мы нуждались в этом золоте, а Адам и Тамара были у нас счастливы. Я думаю, они ничего не помнят о похищении.

– Не знаю, – задумчиво пробормотал Мануэль, – иногда мне кажется, что Адам что-то помнит. Особенно когда мы вернулись в эти края. Тамара ничего помнить не может, ей было тогда два года. Меня всегда удивляло, зачем этому человеку понадобилось убирать обоих детей? Ведь угрозу представляла только Тамара.

– Он не захотел иметь возможного наследника, – насмешливо взглянула на него Рейна. – Ведь пасынок мог им стать, как и родной ребенок.

Мануэль мысленно с ней согласился, но упрямо сказал:

– И все равно мы поступили дурно.

– Да замолчи ты! – прикрикнула на него Рейна. – Хватит болтать о добре и зле. Их вообще не существует. Да, мы украли их, но потом заботились о них, вырастили их. И сейчас не время раскисать.

В таборе, где сгрудились кибитки и стояли потрепанные шатры, они расстались – Мануэлю нужно было позаботиться о лошадях, а Рейна вошла в большой шатер в центре табора.

Тамара, лежа на соломенном тюфяке, исподтишка следила, как старая цыганка укладывалась спать. И только когда та наконец улеглась, девочка немного успокоилась и попыталась уснуть. Но спала плохо и проснулась с чувством надвигающейся беды. Рейна держалась с детьми отчужденно, еще не простив им вчерашней выходки. Даже настоятельные попытки Адама развеселить ее не увенчались успехом. Она лишь бросила в его сторону рассеянный взгляд. С гримасой сожаления он сел рядом с Тамарой завтракать – теплой похлебкой с черным хлебом.

– Как ты думаешь, что она с нами сделает? – спросила его Тамара.

Ее фиалковые глаза были тревожно распахнуты, а нижняя губа, казалось, вот-вот дрогнет. Ей было жаль Рейну, сейчас девочка понимала, что провинилась. Завтра Тамара все забудет и станет опять весело смеяться, но сейчас она была расстроенна. Адам быстро обнял ее, утешая, и в этот момент появилась старая Рейна.

– Вы поели? – посмотрела она на детей долгим холодным взглядом.

И когда дети согласно кивнули, цыганка, вздохнув, сказала:

– Ладно. Теперь идите за мной.

Тамара и Адам послушно побрели за ней по лесной тропинке. Они уходили от табора. Было известно, что эта тропа ведет во владения графа Маунта, и дети недоумевали, что могло понадобиться там Рейне. Цыган не любили в респектабельных домах, тем более в поместьях английской знати. А дом, открывшийся перед ними в конце дороги, внушал робость и почтение.

Он был внушительный, построенный из серого, уже обветрившегося камня, с двумя обвитыми плющом башенками по бокам. Не удивительно, что люди называли поместье замком. Именно замком и показался этот дом Тамаре и Адаму, когда они робко шли следом за Рейной вдоль ухоженных лужаек и цветочных клумб.

Ожидая, что она поведет их за дом к черному ходу, они удивились, когда Рейна решительно поднялась по широкой лестнице и, подняв начищенный бронзовый молоток, требовательно стукнула в парадную дверь.

Вылощенный лакей в ливрее распахнул дверь. Какое-то мгновение он смотрел на них,

не веря своим глазам. Потом, когда до него дошло, что эти грязные, оборванные существа, бесстыдно расположившиеся табором неподалеку, требуют, чтобы их впустили, он от неожиданности шагнул назад. Опомнившись, разъяренный лакей хотел захлопнуть дверь перед их носом, но вдруг увидел лицо Тамары и удивленно вскрикнул.

Понимая, что произошло, старая Рейна сухо спросила:

– Теперь ты проводишь нас к графу? Тот заколебался и, возможно, все-таки вытолкал бы их вон, но сама судьба в образе графа распорядилась иначе. Раздался его раздраженный голос:

– Кто там, Бенкинс? Ради Бога, не держите людей на пороге в дверях.