Тем временем она и сама явилась для многих предметом пристального и благосклонного внимания: новое лицо, тем более такое хорошенькое, не могло остаться незамеченным. Имя ее, произносимое шепотом, вскоре облетело всю залу; и едва оркестр заиграл традиционную мелодию — неизменный знак молодым людям выдвигаться на середину залы и приступать к своим обязанностям, — как некий офицер, представленный капитаном Хантером, уже пригласил Эмму на танец.

Эмма Уотсон была девушка совершенно обычного роста, но с прелестной фигуркой и производила впечатление живости, здоровья и приятной округлости. Кожа ее, хотя весьма смуглая, сияла безупречной гладкостью и чистотой, что, в сочетании с живым взглядом, приветливой улыбкой и открытым лицом, невольно притягивало людей незнакомых, а знакомых заставляло пленяться ею все более.

Своим партнером Эмма была довольна — как, впрочем, и началом вечера, — и чувства ее по поводу всего происходящего могли быть выражены ровно теми же словами, которые слышались сегодня со всех сторон, а именно, что это блестящий бал. Не успел еще завершиться второй танец, как некий шум за окнами привлек всеобщее внимание: после продолжительного перерыва к крыльцу подкатили сразу две кареты. «Осборны! Осборны приехали!» — пронеслось по зале. Следующие несколько минут были отмечены чрезвычайно бестолковой беготней за пределами залы и взволнованным нетерпением тех, кто находился в ней; наконец на пороге возник хозяин гостиницы, распахивающий перед важными гостями и без того распахнутую дверь, а вслед за ним и вся славная процессия. В залу вступили: сама леди Осборн; ее дети — лорд Осборн и мисс Осборн; подруга последней мисс Карр; мистер Ховард, бывший учитель лорда Осборна, а ныне священник прихода, к которому относился замок; сестра мистера Ховарда миссис Блейк, переехавшая к брату после смерти мужа; сын миссис Блейк, славный десятилетний мальчуган; и, наконец, Том Мазгрейв, который последние полчаса добровольного заточения в своей комнате, скорее всего, прислушивался к звукам начавшегося бала с немалой досадой.

Проходя через залу, они ненадолго задержались как раз позади Эммы, дабы перекинуться словом с каким-то своим приятелем, и леди Осборн заметила, что они нарочно приехали сегодня в такую рань ради удовольствия сына миссис Блейк, заядлого танцора. Эмма украдкой оглядела всю компанию, но дольше и внимательнее всего изучала Тома Мазгрейва, и в самом деле отличавшегося благородно-привлекательной внешностью. Из новоприбывших дам наиболее замечательной фигурой была, бесспорно, сама леди Осборн: в свои без малого пятьдесят она все еще поражала красотой и держалась с сообразным ее званию достоинством.

Лорд Осборн был тоже хорош собой; однако его тоскливо-равнодушный вид, а также известные признаки неуверенности и даже неловкости внушали подозрение, что бальная зала отнюдь не его стихия; и верно, приехал он из одного только чувства долга. Женщин он дичился и никогда не танцевал.

Мистер Ховард, которому на вид было лет тридцать с небольшим, имел вполне располагающую наружность.

По завершении первых двух танцев Эмма неожиданно обнаружила себя сидящей между Осборнами и их друзьями; сама того не желая, она загляделась на славное оживленное личико юного Блейка, который, стоя перед матерью, переминался с ноги на ногу, не в силах дождаться начала.

— Неудивительно, что ему так не терпится, — говорила миссис Блейк, невысокая приятная на вид женщина лет тридцати пяти или шести, какой-то своей знакомой. — Знаете, кто обещал ему первые два танца? Мисс Осборн. Это так мило с ее стороны!

— Мы сговорились еще неделю назад, — радостно подтвердил мальчик. — О, мы с нею всех перетанцуем!

Тем временем по другую руку от Эммы мисс Осборн и мисс Карр увлеченно совещались о чем-то с несколькими молодыми людьми. Вскоре самый блестящий из офицеров отделился от их кружка и направился к оркестру сговариваться о следующем танце; мисс Осборн, пройдя перед самым стулом Эммы, приблизилась к ожидавшему ее юному партнеру и торопливо проговорила:

— Чарльз, прости, что нарушаю данное тебе слово, но эти два танца я обещала полковнику Бересфорду. Уверена, что ты меня извинишь; а с тобой я потанцую после чая, хорошо?

Не дожидаясь ответа, она вернулась к своей подруге, а минуту спустя полковник Бересфорд уже вел ее на первый танец. Лицо бедного мальчугана и в счастливую минуту казалось Эмме необыкновенно выразительным, а уж после такого потрясения она и вовсе не могла оторвать от него глаз. Мальчик стоял недвижно, с потупленным взором, дрожащими губами и пунцовыми щеками — воплощение жестокого разочарования. Миссис Блейк, не думая о собственной обиде, утешала сына, снова и снова повторяя, что ведь мисс Осборн обещала ему следующие два танца. Чарльз хоть и крепился по-мальчишески, как мог, и твердил: «Ах, мне, право, все равно», — однако по сумрачности его черт было очень хорошо видно, что ему отнюдь не все равно. Эмма действовала по первому побуждению, не колеблясь ни минуты.

— Если вы согласитесь, сэр, я была бы счастлива танцевать с вами, — сказала она, протягивая ему руку с самой непринужденной улыбкой. Мальчик, к которому тотчас возвратилось прежнее его радостное оживление, счастливо оглянулся на мать и с бесхитростным «Спасибо, мэм!» шагнул навстречу своей неожиданной партнерше. Благодарность миссис Блейк была несравненно красноречивее: повернувшись к незнакомке с видом невыразимого удовольствия и признательности, она горячо и многократно благодарила ее за столь необыкновенную доброту к ее сыну. Эмма с совершеннейшей искренностью отвечала, что она и сама довольна не менее своего кавалера; после чего Чарльзу были вручены перчатки с наставлением не снимать их до самого конца, и оба с легким сердцем направились на середину залы, где пары уже становились на танец.

Их появление вызвало живейший интерес среди гостей, и мисс Осборн и мисс Карр, встречаясь с ними по ходу танца, всякий раз разглядывали Эмму с откровенным любопытством. «Право, Чарльз, — не выдержала наконец первая, — ты не прогадал: дама твоя гораздо лучше меня», — на что счастливый Чарльз немедля отвечал: «О да!» Том Мазгрейв, танцевавший с мисс Карр, также послал Эмме немало пытливых взоров; в конце концов и сам лорд Осборн, подошедший будто бы побеседовать с Чарльзом, принялся разглядывать его партнершу.

Разумеется, столь пристальное внимание со всех сторон несколько смущало Эмму, однако она не жалела о своем поступке: ведь он доставил столько радости и мальчику, и его матери. Последняя, кстати, при всякой возможности старалась выразить Эмме свое благорасположение. Выяснилось к тому же, что юный кавалер, хоть и сосредоточенный на фигурах танца, готов был, однако, и поддержать беседу, когда у Эммы получалось удачно ее направить. Из ответов на собственные вопросы и замечания узнала она, что у Чарльза двое братьев и сестра; что все они вместе с мамой живут в Уикстеде, у его дяди, который учит его латыни; что сам он страстно любит ездить верхом и имеет даже собственную верховую лошадь — подарок лорда Осборна; и что однажды он уже выезжал с лордом Осборном на псовую охоту.

Когда музыка умолкла, выяснилось, что наступило время пить чай. Мэри Эдвардс уже сделала Эмме знак не отдаляться, из чего явствовало, что миссис Эдвардс полагает совместное их вступление в буфетную условием наиважнейшим. Теперь Эмма только ждала сигнала к тому, чтобы занять надлежащую позицию.

Переход из залы в буфетную всегда вносил в общество изрядное оживление, ибо сопровождался неизменной сумятицей и толчеей. Маленькая буфетная располагалась в глубине комнаты, где шла игра в карты, и на полпути, в узком проходе между столами, миссис Эдвардс и ее подопечных подстерегала незначительная заминка. Мистер Ховард, сидевший вместе с другими игроками за столом леди Осборн, сказал что-то своему племяннику; в ответ юный кавалер громко и радостно зашептал: «Дядюшка, взгляните же на мою даму! Красавица, правда?» Эмма, оказавшаяся таким образом предметом заинтересованного внимания и мистера Ховарда, и леди Осборн, едва успела отвести глаза и сделать вид, что она ничего не слышала. Движение, впрочем, тотчас возобновилось, и Чарльз принужден был поспешить за остальными, даже не успев выслушать дядюшкиного суждения.

В буфетной уже было накрыто два длинных стола; за одним, в самом дальнем его конце, уединенно восседал лорд Осборн, решивший, кажется, удалиться насколько возможно от докучливого общества, чтобы привольно зевать и без помех предаваться собственным мыслям.

При виде его Чарльз немедленно повернулся к Эмме.

— Вон лорд Осборн. Сядемте с вами подле него!

— Ну уж нет, — смеясь, возразила Эмма. — Мы должны следовать за моими друзьями.

За чаем Чарльз осмелел настолько, что рискнул уже сам задавать своей даме вопросы.

— Сколько сейчас пробило? — для начала осведомился он.

— Одиннадцать.

— Ого! А мне совсем не хочется спать. Мама говорит, что вечером я должен быть в постели еще до десяти. Как вы думаете, мисс Осборн потанцует со мной после чая? Она сдержит свое слово?

— О да! Непременно сдержит, — отвечала Эмма, однако объяснить свою уверенность чем-то иным, кроме того, что однажды мисс Осборн его уже не сдержала, ей было, пожалуй, трудновато.

— Когда вы будете в замке Осборнов?

— Возможно, никогда; я ведь с ними не знакома.

— Ну и что же? Вы можете приехать к нам в гости, в Уикстед, а потом мама возьмет вас с собой в замок. Там у них есть чучело лисы и чучело барсука — совсем как настоящие. Страсть как интересно! Будет жалко, если вы их не увидите.

Поднявшись от чая, все опять заторопились, теперь уже прочь из буфетной; сутолока на сей раз усугублялась еще и тем, что сразу несколько игроков именно сейчас завершили свои партии и встали с явным намерением устремиться в прямо противоположном направлении. В числе их оказался и мистер Ховард, продвигавшийся по узкому проходу под руку со своей сестрой. При виде Эммы миссис Блейк немедленно привлекла внимание последней, ласково коснувшись ее руки.