Сьюзен Грейс - Леди-судьба

– Это была любимая комната моей жены, – пояснил Джеффри. Он все еще стоял у окна спиной к Эдварду. – Вчера была двадцатая годовщина нашей свадьбы, и я решил провести весь день здесь, погрузившись в воспоминания о том счастливом времени. И знаешь, я вдруг поймал себя на том, что разговариваю с Евангелиной так, как если бы она была жива.

– Ничего удивительного, Джеффри, – откликнулся Эдвард, присаживаясь на диван. – Иногда живым бывает очень полезно поговорить с мертвыми.

– Да, я разговаривал с Евангелиной, – продолжил Джеффри, по-прежнему глядя в окно, – и она ответила мне. Нет, это был не потусторонний голос и не призрачная тень. Это была она сама. Видишь ли, со дня ее смерти в этой комнате не был никто, даже я сам не мог заставить себя зайти сюда – мое сердце разорвалось бы от боли. Но вчера меня повлекла сюда какая-то неведомая сила. И, представь, я обнаружил в шкатулке письмо, написанное Евангелиной незадолго до ее смерти.

Эдвард сжался от ужаса. Ему хотелось убежать, но еще сильнее хотелось узнать, что же было написано в том письме.

– Обнаружив, что она беременна, Евангелина написала длинное письмо, – продолжал Джеффри. – Она всегда была добра к своим близким и не хотела огорчать их раньше времени. Однако ей было необходимо поделиться своим несчастьем хотя бы с кем-нибудь. Поэтому, я думаю, она и взялась за перо.

Он немного помолчал, поглаживая кончиками пальцев оконный переплет.

– Евангелина вспоминала дочь, погибшую в пламени пожара в ту страшную ночь в Феллсморе. Жена так и не оправилась от той потери. Она приходила в эту гостиную и сидела здесь часами. Знаешь, на что она смотрела? Я покажу тебе.

Джеффри поднял с пола картину, прислоненную к стене, поставил на каминную полку и откинул закрывающий изображение холст.

– Вот, – сказал он. – Я называл эту картину «Алмазной россыпью Карлайлов». Прекрасная картина, согласен?

Эдвард не мог отвести глаз от улыбающегося ему с картины лица Евангелины. Он даже не заметил, что брат подошел и встал рядом.

– Евангелина была не только красива, но и добра, – продолжил Джеффри своим низким, слегка рокочущим голосом. – Она ни за что не согласилась бы причинить боль тем, кого она любит. Вот поэтому она ничего и не рассказала мне. Она умерла в страшных муках, так и не поведав о том, что ты сделал с нею!

К концу фразы голос Джеффри набрал силу и зазвенел от прорывающегося наружу гнева. Эдвард сидел не шелохнувшись, боясь даже дышать.

– Ты лжец, Эдвард! Ты говорил, что любишь ее, но ты ее изнасиловал! От этого она забеременела. Ты виновен в смерти моей жены не меньше, чем если бы своими руками задушил ее или нажал курок пистолета, приставленного к ее виску. Как ты можешь жить на свете, зная, что ты – убийца?

Джеффри резким движением сбросил Эдварда с дивана, и тот свернулся на полу, прикрывая лицо руками.

– Ты спрашиваешь, как я могу с этим жить? – заговорил он. – А я и не живу. Моя душа давно уже мучается в адском пламени. Да, мне жаль, что я погубил ее, но мною владела давняя страсть, которая оправдывает все. С той минуты, когда я впервые увидел Евангелину, я полюбил ее на всю жизнь, и никто не мог занять ее места в моем сердце. Когда она умерла, большая часть моей души умерла вместе с нею. Можешь ли ты это понять?

Джеффри схватил Эдварда за лацканы сюртука и рывком поставил на ноги.

– Я понимаю, что ты все время хотел присвоить то, что тебе не принадлежало, и наконец украл то, что задумал, – заговорил герцог. – Ты оказался гнусным похотливым животным, тварью, которую я не желаю больше видеть. Но прежде чем я вышвырну тебя вон, ты должен будешь пояснить свои слова, которые ты сказал в тот день Евангелине. Ты сказал, что я впредь должен бояться тебя и что ты не допускаешь одной и той же ошибки дважды. В чем состояла твоя первая ошибка? Говори! Живо, пока я не выкинул тебя в окно вниз головой!

Эдвард забился в руках Джеффри:

– Не стану ничего говорить. Зачем расстраивать тебя еще сильнее, братец? И вообще, иди ты к черту, дорогой! Отпусти меня, я ухожу.

Эдвард вырвался и пошел к двери, но Джеффри одним прыжком догнал его, круто развернул и изо всей силы ударил кулаком в лицо. Эдвард охнул и осел на пол. Джеффри осыпал его новыми ударами.

– Это был Феллсмор, не так ли? Ты пытался убить меня, но вместо этого погубил мою дочь. Из-за тебя пострадала тогда моя жена. В ту ночь ты погубил все, что было мне дорого, будь ты проклят! Ну, признавайся: тот пожар в Феллсморе – твоих рук дело?

– Да!!! – бешено закричал Эдвард. – У тебя было все, о чем я мечтал, а у меня не было ничего! Я ненавидел тебя за это! Ты должен был поплатиться, это справедливо!

Джеффри молча разжал пальцы, и Эдвард отлетел в сторону, ударившись боком о камин.

– Убирайся из этого дома, мерзавец. Если я еще хоть раз увижу тебя рядом со своей дочерью или со своим домом, я сверну тебе шею.

Эдвард вышел за дверь и тихо прикрыл ее за собой.

Джеффри снял с каминной полки портрет, наклонился, чтобы поставить его к стене, но тут острая боль пронзила его сердце, ударила в голову. Мир померк вокруг него, и Джеффри бездыханным свалился на пол.

– О, господи! Сегодня уже второе ноября. Если дело и дальше так пойдет, то мы вообще не дождемся возвращения Майлса, – попеняла Виктория Марку Грейсону, когда тот сложил прочитанное письмо и бросил его на стол. – Значит, Рори О'Бэньона они так до сих пор и не нашли, и ваш сын намерен по-прежнему изображать из себя пирата, а я должна крутиться здесь одна.

Марк наклонился вперед и ласково потрепал Викторию по руке.

– Я уверен, что Майлс скоро вернется, – сказал он. – Знаешь, Виктория, хотя у меня никогда не было своей судоходной компании, но делами я занимался всю жизнь. Если позволишь, буду рад помочь тебе.

– Спасибо, Марк, – вздохнула Виктория. – Ваша помощь будет сейчас как никогда кстати. Ведь мне нужно присматривать и за папой в Четэме, и за «Карлайл Энтерпрайсез» здесь, в Лондоне. Хорошо еще, что папа не знает об отъезде Майлса – уж тогда-то мне точно не удалось бы удержать его в постели.

– Итак, тебе нужен помощник, который занимался бы делами компании твоего отца и отвечал при этом непосредственно перед тобой, я правильно понял?

– Да, – кивнула Виктория и неожиданно улыбнулась. – Дядя Эдвард, вот к кому я могу обратиться! Ведь когда-то он уже работал у отца. Я положу ему хорошее жалованье и снова привлеку к работе в компании. Сегодня утром дядя выехал из города, но, как только он вернется, я переговорю с ним.

– Хорошая идея, моя дорогая, – одобрил Марк, вставая из-за стола и направляясь к двери. – Налаживай дела здесь, а я проверю, в каком состоянии сейчас «Сокровище Тори». Тем самым и ты сэкономишь на поездке в док, и у меня будет хоть какое-то занятие. Утром я доложу тебе обо всем, что происходит на судне.

Домой, в Карлайл-Хаус, Виктория вернулась в тот вечер уставшей, но не успела даже пообедать, как в столовую вошел ее дворецкий, Коусгров. Из-за его спины выглядывало грубоватое, покрасневшее от ветра лицо Билли Флетчера, слуги из Четэм-Холла.

– Прошу прощения, миледи, – начал дворецкий, – но этот парень…

– Миледи, вы должны ехать немедленно, – перебил его слуга. – Герцог очень плох, и доктор послал за вами. Как только сменят лошадей, мы можем отправляться.

Виктория встревожилась, но приложила все усилия для того, чтобы сохранить внешнее спокойствие.

– Спасибо, Билли, – ровным тоном сказала она. – Пока я собираюсь, Коусгров накормит и тебя, и кучера. Подкрепитесь перед обратной дорогой.

Время шло уже к полуночи, когда Виктория, проделав долгий путь, вошла в спальню своего отца. Джеффри лежал совершенно неподвижно. Рядом сидел доктор Лоуден.

– Как состояние моего отца, доктор? – с порога спросила Виктория. – Что с ним случилось?

– Его светлость перенес мозговой удар, – ответил, поворачиваясь, доктор Лоуден. – Его нашли лежащим без сознания на полу в соседней комнате.

– Странно, – нахмурилась Виктория. – В ту комнату папа не заходил с тех пор, как умерла моя мать. Почему он оказался в ней сегодня?

– Не знаю, не выяснял. Мне кажется, у всех у нас есть дело поважнее – неотлучно находиться рядом с больным.

– Разумеется, доктор Лоуден, – согласилась Виктория. – Знайте, что я не пожалею любых денег ради того, чтобы помочь отцу снова встать на ноги. Кроме того, я желаю, чтобы его болезнь оставалась для всех тайной. Известие о ней может отрицательно сказаться на делах его лондонской компании. Вы поняли меня?

– Как прикажете, миледи, – кивнул головой доктор Лоуден. – А теперь, если позволите, я хотел бы послать за женщиной, которая всегда помогает мне ухаживать за тяжелыми больными. У мисс Фостер богатый опыт по этой части.

Оставшись в спальне наедине с отцом, Виктория присела на край кровати. Накрыла ладонью отцовскую руку, смахнула с глаз набежавшие слезы. Губы ее неслышно шевелились, творя молитву.

– Господь милосердный, почему ты заставляешь меня терять тех, кого я больше всего люблю? Сначала мама, затем Адам… Что за злой рок ты насылаешь на меня? Господи, не отбирай у меня отца, молю тебя! Я не переживу этого, господи! Я не переживу…

На следующее утро Виктория собрала всех слуг и расспросила каждого о том, что происходило в доме накануне. Видел ли кто-нибудь, как заболел герцог? Были ли вчера в доме посетители?

Увы, ничего существенного Виктории узнать не удалось. Все слуги, как один, отвечали, что ничего не слышали и никого не видели. Этот опрос проходил под пристальным присмотром миссис Оливер. Только новая горничная, Люси Харпер, проявила некоторое замешательство, не оставшееся незамеченным.

Отпустив всех остальных, Виктория приказала Люси следовать за собой и привела девушку в розовую гостиную. Войдя внутрь, Виктория заперла дверь и жестом пригласила Люси присесть на диван рядом с собой.