Виктория Холт - Леди-Солнце

Наступил октябрь. Филиппа уехала в замок Уолтем близ Винчестера, чтобы там разрешиться от бремени.

Все с беспокойством ожидали родов после несчастья, случившегося год назад с малюткой Бланш. Роды прошли удачно, дитя появилось на свет здоровым, к тому же это была долгожданная девочка. Король был в восторге. При крещении малышку назвали Мария.

Как весело и радостно было всем, когда взглянуть на нее пришли королевские дети — Эдуард, Изабелла, Джоанна, Лайонелл, Джон, даже двухлетний Эдмунд. Семь здоровых красивых детей. И только двоих не было с ними — Уильяма и Бланш.

Семь — хорошее число, добрый знак, говорил король Эдуард.

Он был спокоен и доволен, ублаготворен семьей, и союз с графиней Солсбери казался туманной грезой.

Эдуарда, принца Уэльского уже можно было считать мужчиной. В пятнадцать лет он был довольно высоким, вполне зрелым и хотел, чтобы это признали окружающие, особенно отец.

Король восхищался сыном, но старался этого не показывать. Душа его больше лежала к дочерям, однако он не мог не видеть, как привлекал всеобщее внимание старший сын. Все сыновья удались на славу: Лайонел — тоже высокий, крепкий, красивый; и Джон, к которому приклеилась кличка Джон из Гонта, был мальчонка хоть куда и сам напоминал об этом, если ему казалось, что кто-то забыл; даже маленький Эдмунд — на редкость удачный ребенок, никто не посмеет отрицать. С сыновьями, надо прямо сказать, ему повезло. А о дочерях и говорить нечего!..

Шли дни и месяцы, складываясь в годы, и жизнь не стояла на месте. Снова король Эдуард думал о борьбе за французскую корону, и чтобы она, эта борьба, была не такой вялой и малодейственной, как раньше, а вылилась бы в одну или несколько значительных битв, победа в которых принесла бы ему и Англии желанный результат.

Он понимал уже, что начинать серьезные военные действия нужно только на севере Франции, ибо те места ближе всего к берегам Англии, что дает возможность обеспечивать войско всем необходимым. Он больше не хотел попадаться в ловушки, которые уготовили сами себе многие полководцы, когда победа была уже у них в руках, но потом быстро ускользнула, ибо они не могли ее удержать, оказавшись без продовольствия, достаточного количества оружия и лошадей. Нет, он не допустит повторения подобных промахов, сделает все, чтобы их не было.

Не следовало забывать и о роли Фландрии. Ведь не напрасно он в свое время так сдружился с выдающимся фламандцем Якобом ван Артевельдом. Однако в последние месяцы известия оттуда были малоутешительными: среди фламандцев начались волнения. Им становилось все труднее жить, они начали ссориться между собой и дружно обвинять в ухудшении положения Якоба, который, по их мнению, надавал множество обещаний, но почти ни одного не выполнил.

Эдуарду, когда он в очередной раз думал о Фландрии, пришла в голову мысль: объявить эту страну герцогством, а герцогом сделать старшего сына, принца Эдуарда. Чем больше он раздумывал над этим, тем больше ему нравился замысел. Ведь если это произойдет, то лучшей позиции, с которой атаковать Францию, и придумать нельзя! Можно представить ярость и досаду короля Филиппа, когда тот узнает о таком ходе Эдуарда.

Прежде всего необходимо было связаться с Якобом ван Артевельдом. Это было сделано, и тот заверил, что по-прежнему считает себя другом Англии и полагает, ему удастся снискать расположение и согласие главных городов Фландрии. Не так еще давно люди верили ему, и он постарается использовать их доверие или вновь завоевать его, так как искренне считает, что только в союзе с Англией его страна обретет лучшее будущее.

Король Эдуард, в восторге от такого ответа, призвал старшего сына и поведал о своем решении и надеждах. Юный Эдуард с неменьшим восторгом и воодушевлением откликнулся на слова отца и сказал, что готов сражаться вместе с ним и давно уже мечтает об этом часе, который почему-то никак не наступает.

— Итак, мы отправляемся во Фландрию, — заключил их недолгий разговор король. — И как можно скорее. Но без всякого шума. Я не хочу, чтобы враги узнали о наших планах. Мы едем в Сэнвидж и садимся там на корабль — на «Ласточку», которая будет уже готова к отплытию. И для начала возьмем с собой совсем немного людей. Но помни, мой сын, это нужно держать в строгом секрете. Я поставлю в известность лишь твою мать и еще нескольких самых преданных людей.

Филиппа выслушала сообщение супруга с печалью. Все это означает, что приходит конец мирным дням, а она-то надеялась, что они будут длиться до конца их жизни. Снова ею овладели мрачные предчувствия. Однако она ни слова не сказала о том, как страшит ее предстоящая война и что она не одобряет планов Эдуарда и продолжает считать, что цель, даже если будет достигнута, отнюдь не оправдает тех средств, что будут затрачены на ее осуществление.

В последний день июня она с грустью в сердце попрощалась с мужем и сыном, и оба Эдуарда отправились в порт Сэнвидж, где взошли на борт корабля.

Увы, дела у Артевельда шли вовсе не так хорошо, как ему хотелось бы и как казалось вначале. Прошла та пора, когда толпы жителей главных городов Фландрии — Брюгге, Гента, Ипра — встречали его как своего спасителя. Его искренние надежды и помыслы, которые он пытался внушить соотечественникам — и те верили ему, — не оправдались. Они если и не совсем отвернулись сейчас от него, то больше не принимали на веру его горячие призывы и, хотя не слишком любили графа Луи, который, как они считали, стыкнулся с королем Франции, все же не понимали, зачем нужно менять своего правителя на чужеземного мальчишку, английского принца, о ком они ровным счетом ничего не знали. Если выбирать из двух зол, уж лучше пусть остается все по-прежнему — оно хоть уже известно.

Тем временем король Эдуард с сыном оставались на «Ласточке», ожидая приглашения от ван Артевельда. Оно задерживалось… Оно и вовсе не придет. Его звезда закатилась. Многие фламандцы стали задаваться вопросом: зачем нам такой вождь? Что он для нас сделал? Нашпиговал свои речи пустыми обещаниями, сам процветает, а мы живем все хуже и хуже. Не пора ли от него избавиться, пока он не наделал еще больших бед?.. И для кого он старается? Для англичан? Хочет сменить нашего правителя на чужеземного? Уж не предатель ли он? Не продался ли английскому королю? А с предателями следует поступать только одним путем…

Когда Якоб ван Артевельд вернулся в Гент из поездки по другим городам, его уже поджидали те, кто окончательно отвратился от него, возненавидел и желал воплотить ненависть в действие. Их враждебность он сразу почувствовал, да они и не пытались ее скрывать. Он ловил ненавидящие взгляды, что бросали на него на улицах, и потому поторопился к дому, который велел по возможности укрепить, опасаясь нападения.

И вправду, ожесточенная толпа подступила вскоре к его окнам. Люди требовали, чтобы он вышел к ним, и было понятно по их настроению, что, если он этого не сделает, они взломают двери и ворвутся в дом.

Он помнил, что умение говорить с ними, дар убеждения приносили ему в былое время успех, заставляли слушать, верить и идти за ним. Подойдя к широкому окну, он растворил его, посмотрел на собравшуюся толпу и содрогнулся: лица, искаженные злобой, в руках у многих палки, железные прутья. Да, сейчас они ненавидели его с той же страстью, с какой еще совсем недавно любили. Что ж, таковы законы толпы, человеческого стада.

Он попытался заговорить:

— Друзья и соотечественники! Выслушайте меня! Я хочу…

Но они не хотели его слушать, и напрасно он старался их перекричать.

В ответ неслись яростные враждебные выкрики:

— Иди к нам, Якоб!

— Мы покажем, что намерены сделать с тобой!

— Паршивый предатель!

— Обманщик!

— Разве не стало многим из вас лучше? — пытался он докричаться до них. — Разве я не открыл дорогу вашим товарам в Англию? Разве ткачи не сумели…

Он понимал, что убеждать бесполезно. Они пришли сюда не для того, чтобы слушать, они пришли убивать. В эти минуты им не нужно было благоденствие, они хотели одного — мести. Разделаться с тем, кто был одним из них, а потом вознесся почему-то высоко, дружит с королями и осмеливается командовать ими, решать за них, как им жить. Некоторые уже пытались проникнуть в дом с разных сторон.

— Я обещаю!.. — беспомощно кричал он. — Обещаю принести вам больше процвета…

Чья-то сильная рука ухватила его за плечо. Другие руки вытащили его из окна, бросили на землю. Они топтали его, били палками и железными прутьями. Насмехались.

Все напрасно… Это была его последняя мысль.

С нею он умер.

На борту корабля король Эдуард с нетерпением ожидал вестей от Якоба ван Артевельда и пребывал в беспокойстве и гневе.

И вот он их получил, эти вести. Но не от него, а о нем.

Боже! Он не мог поверить тому, что услышал.

Якоб мертв! Убит! Растерзан в Генте озверевшей толпой. Но ведь этот человек столько сделал для Фландрии!.. Немыслимо! О, люди, как вы жестоки, как неблагодарны! Как не умеете отличать пользу от вреда!.. Просто не верится…

— Тем не менее это так, — отвечал посланец и снова в подробностях рассказал, что произошло в славном городе Генте и как его жители расправились с недавним любимцем, посчитав его не кем иным, как изменником, продавшимся англичанам и призывающим их принца править Фландрией.

Эдуард был совершенно уничтожен. Рухнули его новые планы, растаяла еще одна мечта.

— Он был славным человеком, — сказал король о Якобе. — Честным. Это так редко в наши дни. И он желал своей стране только добра.

Он щедро вознаградил посланца и, отпустив его, сразу же призвал к себе сына.

— Теперь ты видишь, Эдуард, — сказал он ему, после того, как поведал о случившемся, — что воистину человек предполагает, а Бог располагает. Порою кажется, ты вот-вот ухватил что-то, оно уже в руках — но нет!.. Это лишь мечты, видения.