— У нас похожие судьбы, Эдуард, — часто говаривал Робер. — Нам обоим предстоит добиться того, что положено по праву. Вам — трон, мне — мои владения. Я знаю, только с вашим восхождением на французский престол я смогу вернуть все то, что принадлежит благородному роду д'Артуа. Все, включая и ночной горшок.

— Да уж, — благодушно отвечал Эдуард, — в этом вы можете быть вполне уверены.

Робер не переставал говорить о своих потерях и притязаниях, но умел делать это не назойливо, а весело, с немалым чувством юмора.

— Было бы неплохо, — говаривал он, — если б Господь Бог не допустил битвы при Куртре [11], где погиб мой дед от руки этих безумных, но храбрых фламандцев. А еще раньше умер от болезни мой отец, и я остался сиротой. С сиротой же, как известно, можно делать все, что вздумается бессовестным людям. И легче всего лишить его наследства. Что они и постарались сделать… Кто именно? Один из королей Франции, кто правил в то время и кто женился на дочери моей тетушки Мао и забрал себе, — а вернее, как бы передал милой тетушке, — все земли, принадлежавшие мне как законному наследнику деда и отца.

— Как бесчестно он поступил! — возмутился Эдуард.

— Они утверждали, что моя тетка совершенно случайно показала документы, по которым мой дед якобы объявлял ее наследницей. Каково, а?

— Это был подлог?

— Конечно! Ну а потом достойная дама скончалась, и все состояние перешло к ее нежной дочке, супруге короля. Вот такой простенький замысел для ограбления всего нашего рода. Тоже королевского!.. А как они со мной обращались при этом, милорд! Словно я был не прямой наследник, а какой-то найденыш, вроде нынешнего короля. О, такого я не забуду и не прощу!

— Разумеется, трудно забыть, если все так и было.

— Клянусь, что не солгал ни в одном слове!.. Надеюсь, и вы, мой храбрый король, не любите, когда вас лишают законного наследства. Или хотя бы его части. Потому что одну половину — Англию — вы получили и достойно правите в ней, а что касается второй половины… За нее вам так же, как и мне, предстоит бороться. И если решитесь на борьбу, то, без сомнения, победите. Убежден в этом. Вам осталось убедить самого себя!

Эдуарду уже приелась эта тема, и он пожелал узнать, кто же подделал завещание и как все это происходило. Тот охотно откликнулся на просьбу короля:

— Документы, по которым меня лишили наследства, были поддельными. Я удостоверился в этом, и вот каким образом… В замке, принадлежавшем деду, была одна женщина… — Он загадочно улыбнулся, видимо, припомнив нечто приятное, связанное с ней. — Одна весьма милая и преданная мне женщина, ее звали Ла Дивьон. Когда на меня обрушилось это несчастье, она шепнула мне по секрету, что у нее сохранилось подлинное завещание, где проставлено мое имя. Мое, а не моей тетки. И показала мне его.

— И как вы тогда поступили, Робер?

— Можете поверить, не пропустил ни слова мимо ушей и тотчас начал действовать с еще большим упорством. Но… но тут троном овладел нынешний король, отличающийся от предшественников решительностью и жестокостью. До него мое дело о наследстве тянулось ни шатко ни валко, а этот Валуа решил все закончить быстро, одним махом. После того, как я ему сообщил о подлинном завещании, которое у Ла Дивьон, он сразу показал себя…

Д'Артуа многозначительно замолчал.

— Что же он сделал, Робер? — снова спросил король. — Не томите!

Граф д'Артуа еще не успел поведать ему все подробности о злоключениях во Франции, и Эдуарда они продолжали интересовать.

— Что сделал? Велел арестовать бедную женщину и подвергнуть пытке. Она вначале говорила только правду и стояла на своем, но не выдержала мучений и сделала признание, что солгала в мою пользу, когда намекала о каком-то другом завещании. Но, и вырвав признание, они не успокоились. Несчастную женщину — а какая она была красивая! — сожгли на костре как лжесвидетельницу. Однако и этого Филиппу показалось мало! Ведь оставался еще я сам, кто знал всю правду, и нужно было избавиться и от меня… Был распространен слух, будто бы во время допроса Ла Дивьон призналась еще в одном преступлении — будто по моему приказанию отравила мадам Мао, мою тетку… Услыхав об этом, я понял, чего теперь ждать, и, не теряя времени, переоделся в простую одежду и бежал из Франции к доброму другу, единственному другу — к вам… Думаете, Филипп успокоился? Ничуть. Объявил во всеуслышание — до вас, наверное, тоже дошли эти слухи, милорд? — что у меня в замке найдена восковая кукла, изображавшая французского короля, и в нее воткнуты иглы. Таким образом, обобрав до нитки, он еще обвинил меня в колдовстве, в черной магии… — Он перевел дух, улыбнулся Эдуарду, щелкнув по привычке пальцами. — Не слишком ли много свалилось на одного человека? А, милорд?

— Пожалуй, если все это так.

Робер с укором взглянул на короля.

— Можете не верить, но возвращение во Францию мне теперь заказано. Разве вам не известно, милорд, некоторые люди устроены так, что ненавидят тех, кому причинили зло? Филипп Валуа именно из таких… Но все равно, его дни сочтены, и возмездие не за горами. Он дождется того часа, когда армия короля Эдуарда Английского вторгнется во Францию. О, как я мечтаю об этом дне!

— Ах, мой друг, — сказал Эдуард, взволнованный его горячностью, — все это не делается так быстро.

— Ну, месяц, два…

— Мой дед, кого до сих пор считают великим воином, — произнес задумчиво Эдуард, — так и не смог покорить Шотландию. Мой предок Ричард Львиное Сердце ни разу не дошел до Иерусалима во время крестовых походов. Вильгельм Завоеватель отступился от Уэльса… Говоря о победах, мы зачастую забываем обо всем, что им сопутствует, — о долгих маршах под дождем и снегом, о топких дорогах, о гнилых болотах, об удушающей жаре… Забываем о тяготах бивачной жизни… Перед тем, как выступить в очередной военный поход, необходимо уяснить, что ты обретешь в случае победы и чего лишишься в случае поражения.

— Разве так должен рассуждать великий полководец? — вскричал Робер. — Что я слышу? Мысль о поражении не смеет приходить вам в голову, Эдуард!

— Если полководец хочет стать великим, он должен рассуждать именно так, — отвечал король. — Он обязан предусмотреть все, что может произойти с ним и с его воинами. Быть готовым ко всему. Но это до битвы. А в сражение должен идти только с мыслью о победе, с уверенностью, что обретет ее. Бояться надо лишь одного — самонадеянности.

— Я не перестаю удивляться вашим словам, Эдуард. И это говорите вы, в котором столько смелости, столько решительности, вокруг кого сам воздух накаливается от напряжения…

— Перестаньте, Робер, прошу вас. Я уже не так юн, чтобы выслушать подобную лесть и верить ей. Мне еще предстоит доказать себе и всем вокруг, на что я способен.

Оба замолчали.

— Хотите, я скажу вам кое-что? — начал Робер. — Король Неаполитанский не так давно сказал мне, что советовался, по обыкновению, со звездами, и те предсказали ему: король Франции будет вскоре побежден. Он потерпит сокрушительное поражение в битве, и его победителем будет… один человек.

— Кто? — спросил Эдуард.

— Английский король.

— Это правда?

— Дорогой брат! Клянусь, это его подлинные слова. Звезды предрекли ему, что если вы… именно вы… поведете войско против короля Франции, то вас ожидает победа. Грандиозная победа… Я сделал так, что король Филипп узнал об этом предсказании, и, могу вас уверить, это бросило его в дрожь. Да, Эдуард, он боится. Боится, что вы выступите против него, ибо знает, чем это кончится: корона Франции окажется на вашей голове!

На этот раз Эдуард слушал слова Робера с большим вниманием, чем обычно. Вполне возможно, Робер прав и небесные силы действительно влекут его к противостоянию с Францией и победе над ней. А разве сам он не чувствует в себе это стремление? Разве не верит, что должен и может стать великим воином?!


Он заговорил об этом с Филиппой. Она была в смятении: только-только дела в стране стали налаживаться, улучшилась торговля, фламандские мастера крепко осели в Норфолке и развивают ткацкое дело — а тут опять думать о войне, которая снова опустошит страну, ввергнет ее жителей в нищету… Кроме того, она хотела быть с детьми и чтобы супруг тоже был с ними и с нею, а не разрываться между ними, как уже бывало прежде.

Она лихорадочно думала, что сказать Эдуарду, и произнесла:

— Король Филипп не похож на прежних. Судя по всему, это человек хитрый, твердый и безжалостный. А это значит…

— Значит, что будет большая война, — договорил за нее Эдуард.

— Их было уже так много между Англией и Францией!

— Это говорит лишь о том, — сказал Эдуард, — что пришел черед последней войне, которая все решит. И если я завоюю французскую корону, Англия и Франция станут одной страной и не будут воевать друг с другом.

— Но сколько лет и жертв потребует такая война, Эдуард!

— Робер считает, что победа возможна через несколько месяцев.

— Робер! Он ослеплен ненавистью к королю Франции.

— Согласен. И знаю, что Филипп опасный противник. Победа будет трудной. Но было предсказание. Робер говорил мне. Король Неаполитанский беседовал со звездами, и они указали на меня как на человека, которому суждено получить корону Франции. Однако за нее нужно сражаться.

— Победы и поражения, Эдуард, приходят и без предсказаний. Умоляю тебя как следует подумать, прежде чем решиться на подобный шаг!

— Дорогая Филиппа! Можешь быть уверена, я именно так и поступлю.

Это несколько успокоило ее, а Эдуард чем больше размышлял, тем больше приходил к выводу, что пора еще не наступила, да и неизвестно, наступит ли вообще. Во всяком случае, нужно основательно разобраться, на кого опереться, — кто сможет и захочет стать союзником. Пока что он, пожалуй, может рассчитывать только на помощь тестя, графа Эно, и его брата Джона. Ну и, наверное, на графа Рейнольда из Гельдреса, своего нового зятя. Кроме того, недавно родившаяся дочь Джоанна уже обещана в жены сыну австрийского герцога, так что возможна поддержка Австрии. Однако это не так много, а главное, не так уж определенно…