— Ваше преподобие, ради Святого Воскресения — помогите мне.

Генри повернулся, узнал эти ярко-голубые глаза на чумазом личике под грубым капюшоном.

— Ради самого неба, молю вас! Мне не к кому больше обратиться.

«Конечно же, не к кому!» — с облегчением подумал он.

— В госпиталь Животворящего креста — быстро! — прошептал Генри, при этом невозмутимо осеняя девушку крестным знамением.

И важно прошествовал мимо, краем глаза отметив, что саксонка отступила и затерялась в толпе.

В госпитале Милдрэд приняли, как будто заранее ожидали. Монах-смотритель провел ее среди множества отгороженных занавесками постелей и откинул полог одной из них. Потом ей принесли праздничный кекс с цукатами, бокал подогретого вина и склянку воды, чтобы его разбавить. Но Милдрэд просто залпом осушила бокал, а воду использовала для того, чтобы хоть немного обмыться. Похоже, ее не собирались тут особо потчевать, но она испытывала такое облегчение, что тут же рухнула на жесткое, однако чистое ложе и погрузилась в сон.

На другой день ей пришлось ждать довольно долго.

В госпитале и впрямь было много хворых, но имелись и просто постояльцы, пущенные за плату, и паломники, каких особенно полагалось привечать в этом заведении. Не зная, чем заняться, Милдрэд предложила свои услуги, но на нее зашикали и велели лежать тихо. Лежать? Она же не хворая. Но выбора не было, и она лежала, раздумывая о предстоящем разговоре с епископом.

Однако когда он наконец прибыл, то сразу взял инициативу в свои руки, не дав девушке и опомниться.

— Вы совершили немало глупостей, милая моя. И то, что вы покушались на жизнь его высочества, — наитягчайшая из них.

Пораженная такой несправедливостью, Милдрэд не нашлась что ответить.

Они находились в отдельном кабинете Генри при госпитале. Здесь было почти аскетически пусто: только большой стол, поставец с несколькими серебряными кубками, темное распятие на беленой стене и пара увесистых табуретов. Епископ восседал на одном из них с видом праведного судьи, а вот девушке даже не предложил сесть. Она так и стояла перед ним в своем дерюжном линялом плаще, на фоне которого странно смотрелась ее поблескивающая мелким жемчугом сетка для волос и мягкие кожаные полусапожки с аппликацией желтой замши.

Милдрэд перевела дыхание.

— Надеюсь, вы понимаете, что у меня и в мыслях не было убивать вашего дражайшего племянника?

— Не знаю, не знаю. Гибель наследника престола многим бы сейчас была выгодна.

У него было суровое лицо, и Милдрэд заподозрила, что он говорит серьезно. Но едва она попыталась сказать что-то в свое оправдание, как он поднял руку, заставив ее умолкнуть.

— Вы соблазняли и очаровывали Юстаса все время, пока находились подле него. Я вызнавал о ваших отношениях у людей принца. Вы приглашали его на танец, не расставались с ним, когда находились на острове Уайт, бежали с ним, покинув свою свиту, среди которой находились и взявшиеся охранять вас тамплиеры. Здесь, в Винчестере, вы также всячески оказывали принцу знаки внимания, гуляли с ним, что видели почти все жители Винчестера и что может засвидетельствовать граф Арундел. Вы добились полного доверия моего племянника, хотя ранее принц никогда не выказывал такого расположения дамам. Наконец, вы уединились с Юстасом во время конной прогулки — в Страстную пятницу, отмечу, когда всем надлежит пребывать в покое и молитве. Кто мог вас заподозрить? Но все же вы попытались размозжить Юстасу голову, когда рядом не оказалось никого из его людей. Все это вынуждает видеть меня в вас ловко подосланную врагами трона убийцу, что бросает на вас и вашу семью тень измены и предательства. Говорите, кому вы служите? Анжуйцам? Ордену Храма? Саксонским мятежникам?

При этих словах девушка смертельно побледнела, стала бурно дышать, и уже ничего не напоминало в ней доверчивого котенка — так она была напугана, поражена, растеряна. Ее голубые глаза заблестели от слез, губы задрожали, и она заплакала тихо и горько, как ребенок, который не решается дать волю своему страху.

— Наверное, все так и выглядит, как вы сказали, — выдавила она сквозь слезы. — Но, клянусь Пречистой Девой и самим Господом, что я скорее возьму в руки каленое железо[52], чем соглашусь с вашими доводами. Я не знала, каков ваш племянник! — почти выкрикнула она. — Я жалела его и хотела доставить ему радость. Ибо… Он казался мне одиноким и несчастным. Я верила ему!

«По сути это даже трогательно, — отметил про себя Генри. — Вот порхает такая пестрая бабочка и всех хочет наделить радостями бытия. Но эта малышка и не подозревает, в какую игру ввязалась. И если она не будет молчать обо всем… Но я заставлю ее замолчать!»

Он вновь говорил о том, сколько людей хотят опорочить Юстаса, чтобы он не выглядел достойным претендентом на корону, сколько врагов у Блуаского дома, какие козни они подстраивают королю Стефану и его наследнику. И она, очаровывая и соблазняя его высочество, невольно оказалась втянутой в интриги сильных мира сего. Теперь многие захотят ее использовать. И где уверенность, что все это не было заранее спланировано: соблазнить принца, подставив ему знатную леди, чтобы потом использовать ее показания против сына короля Стефана? Она ведь не просто хорошенькая саксонка, с какой принц мог утолить свои желания. Она дочь могущественного лорда, союзника ордена Храма, к тому же очень известного и уважаемого в стане сакса, к слову которого многие прислушиваются. Так с какой целью барон Эдгар приставил свою красивую дочь к Юстасу? Кто ее надоумил сбить несчастного юношу с пути истинного?

В конце концов Генри так запугал Милдрэд, что она, даже не пытаясь требовать справедливости, робко старалась оправдываться и все время плакала.

— Хорошо, — прервал ее наконец епископ. — Как бы вы поступили на моем месте после всего случившегося?

Милдрэд притихла, пытаясь вспомнить все, что она обдумывала ранее.

— Отправьте меня домой, в Норфолкшир. Вы ведь покровитель моей семьи, вы можете это сделать.

— Я еще не до конца разобрался в той роли, какую сыграл барон Эдгар в этой истории, — со значительным видом поднял указующий перст епископ. — Его желание, чтобы вы остались наедине с принцем, наводит меня на мысль, что здесь кроется корыстный умысел.

— Мой отец не предатель! — резко выпрямилась Милдрэд, даже слезы ее высохли. — Спросите кого угодно. Спросите короля Стефана, спросите королеву Мод!.. Мой отец неоднократно помогал им…

— Не стоит так беспечно кидаться столь значительными именами, — укоризненно покачал головой епископ. — Да, их величества доверяют барону из Гронвуда, но мы живем во времена, когда ни на кого нельзя полагаться. И услуги, какие оказывал ваш отец Стефану и Мод, были не совсем бескорыстны. Теперь их величества должники Эдгара, они дали ему немало привилегий и вынуждены с ним считаться. А каковы планы самого могущественного в стране сакса? Нет, пока я окончательно не разобрался в этой странной истории, я и слышать не желаю о вашем возвращении домой. Скорее я заключу вас в подвалы Винчестерского замка и передам ваше дело на рассмотрение королевского суда.

Генри Винчестерский сознательно запугивал Милдрэд: столь опытному интригану для этого не требовалось особых усилий. Он видел, в какой ужас она пришла при мысли о том, что окажется в узилище. Ей, одной из первых леди Англии, оказаться в тюрьме, куда сажают только предателей и преступников? Покрыть свое имя позором, обесчестить всю семью!

— Нет! — трясла она головой, отчего ее волосы окончательно растрепались, а из глаз опять хлынули слезы. — Я не переживу подобного. О, милорд Генри, ваше преподобие, может, лучше отправить меня на остров Уайт? Тогда никто не узнает, что я сбежала с Юстасом. Мои люди будут молчать, так же как и храмовники. Они изначально были против моего сближения с Юстасом, они не желают неприятностей моему отцу и будут держать все в тайне.

Епископ медленно выпрямился. Вот они и подошли к началу ее пути. Теперь все зависит от того, как он повернет дело, чтобы эта глупышка повела себя нужным образом.

— Я не могу этого сделать. Ибо после вашего отъезда с острова храмовники пытались поднять бунт, они были возмущены и схватились за оружие. И тогда людям принца пришлось их убить.

Милдрэд замерла.

— Убить? — тихо повторила она. — Рыцарей ордена Храма? Тамплиеров, которые неподвластны никому, кроме Папы? Рыцарей, которые слывут лучшими воинами в Европе и могут за расправу над своими собратьями потребовать…

Она не договорила и, похоже, стала о чем-то догадываться. Да, эта малышка не так и проста, она может разгадать игру Генри. И он отвлек ее, ошеломив последней новостью: в ходе событий на острове Уайт погибло много людей, в том числе и ее спутники.

Обычно благородные люди питают некоторую привязанность к своему окружению, и это по-человечески понятно. У саксов же сближение со слугами имеет едва ли не клановые корни. И Милдрэд, услышав эту трагическую новость, в первую минуту просто молчала, глядя на епископа своими огромными глазищами. Наконец по ее горлу под сливочной кожей прокатился комок, и она полушепотом спросила:

— Что, убили… всех?

Он только возвел очи горе.

Того, что последовало за этим, епископ не ожидал. Ибо Милдрэд вдруг кинулась на него с кулаками, так что ему пришлось грубо оттолкнуть ее; она отлетела к стене и сползла по ней, захлебываясь от плача и все повторяя какие-то имена — Утред… Берта… Эата…Так плачут только о родне. Воистину эти саксы странные люди, не делающие различия между благородной кровью и челядью.

Милдрэд все плакала и плакала. Она вспоминала старого солдата Утреда, которого знала с детства, который учил ее ездить верхом и с которым ей так хорошо было сидеть по вечерам на лестнице у сторожки и слушать из его уст предания о деяниях саксов. Утреда, который всегда защищал и заботился о ней, пророчил, что такая красавица непременно выйдет замуж за самого пригожего и веселого парня в Англии. А Берта, милая подружка Берта, которая была больше наперсницей, чем служанкой, с которой в детстве они играли в куклы, а повзрослев, любили плясать на сельских праздниках, обсуждали женихов Милдрэд или забирались зимними ночами вместе в постель и шептались, рассказывая страшные истории о привидениях утопленников в краю болотистых фэнов. А пожилая служанка Эата, которая нянчила Милдрэд сызмальства, которая была всегда так добра и заботлива и знала столько сказок о круживших среди заливных лугов фэнленда феях или о проказах одетых в зеленые одежды эльфов…