К сожалению, мышцы так и оставались жесткими и напряженными. И это касалось не только руки: в паху возникли те же ощущения.

Торн застонал.

– Прекрати.

– Что, так больно?

«Нет, так приятно».

– Может, станет легче, если я тебе спою? – робко предложила Кейт. – Ты ведь просил меня об этом вчера.

Сначала зазвучала мелодия, а следом за ней и слова, которые были ему хорошо известны: – «Взгляни на сад в роскошном цветении…»

Торн вздохнул и закрыл глаза. Господи, как он ненавидел эту песню! А она продолжала сладко петь:

Розы пышны,

Орхидеи так редки…

– Замолчи! – не выдержал наконец Торн. – Хватит!

Продолжая массировать ему руку, Кейт спустилась к повязке на запястье, перевернула его ладонь вверх и просто положила на нее свою руку.

– Я всю ночь смотрела на тебя и перебирала в уме те немногие воспоминания, которые остались от раннего детства. И чем дольше смотрела, тем больше во мне зрела уверенность, что есть какая-то загадка, которую я должна разрешить, некая головоломка, части которой никак не желают складываться в единое целое. И если ты добровольно не поделишься со мной тем, что знаешь… Что ж, тогда у меня не остается выбора – придется воспользоваться самыми жестокими способами.

– Ты мне угрожаешь? Жестоким обращением? – рассмеялся Торн.

– Думаешь, меня на это не хватит?

Кейт взялась за подшитый край простыни и резким движением сдернула ее до талии. На его обнаженную грудь упал свет от очага, и стали явственно видны все отметины, татуировки и рубцы. Это неожиданно подстегнуло все его ощущения. Мужская нагота, как ему показалось, не произвела на нее особого впечатления, лишь вызвала любопытство, сдобренное чувственностью. Без сомнения, она уже имела возможность рассмотреть его, и ему очень не понравилось то, что, ухаживая за ним, Кейт как будто лишалась части своей невинности.

Но вот она бессознательно облизнула губы, рассматривая его, и нельзя сказать, что ему это тоже не понравилось…

Кейт опять открыла пузырек, осторожно наклонила, и тонкая струйка масла полилась Торну на грудь, разделив ее и живот на две продольные половины, а потом, не затронув полотна, которым он был привязан к кровати, достигла кудрявой черной дорожки, убегавшей к паху.

Боже правый! Сами собой возникали разные порочные мысли. Что она задумала? Если вздумает провести своими нежными ладошками вниз по его обнаженной, облитой маслом груди, то можно не беспокоиться – это ни в чем не заставит его признаться. Он просто сгорит ярким пламенем, и Кейт не получит ничего, кроме горстки пепла.

– У меня есть способ заставить тебя заговорить. – На губах у нее мелькнула ехидная улыбка. – Приготовься к тому, что я пущу в ход мое секретное оружие.

Торн препоясал чресла.

– Вот оно.

О господи!

В руках у Кейт оказался щенок, которого она нацелила как раз на блестевший маслом живот Торна, и подергивающийся песий нос висел в каком-то дюйме от пупка.

По мышцам брюшного пресса пробежала дрожь. Так вот в чем заключался ее великий и ужасный план. Она решила добиться от него правды щекоткой. С помощью собаки.

– Малыш Баджер провел здесь с нами целую ночь. Без еды. За исключением заскорузлого куска сыра, который он нюхом отыскал в твоем буфете. – Кейт состроила гримаску и обратилась к щенку: – Ты ведь очень-очень голоден, правда, дорогой?

– Ты не сделаешь этого, – с надеждой произнес Торн.

– Увидишь.

– Кэти, ты не посмеешь.

Она вскинула брови.

– О, мы снова вернулись к «Кэти»? Значит, я выбрала верную тактику.

Стиснув зубы, Торн смотрел на нее.

– Если бы ты знала, сколько пыток я перенес в своей жизни, тогда поняла бы, что с помощью щенка меня не расколешь.

– Давай попробуем, и увидишь.

Торн мысленно выругался. Щенок – это тьфу! Но вот сама женщина… Она действительно могла представлять собой опасность.

Их взгляды встретились. Они смотрели в глаза друг другу прямо и честно.

– Всю жизнь я пыталась найти следы своего прошлого. Всю жизнь, Торн. Я не остановлюсь, пока ты не скажешь мне правду.

– Я не могу.

Кейт опустила щенка еще на полдюйма.

Дрожь опять пробежала по его животу.

– Баджер, фу! – скомандовал он, хотя и понимал, что это бессмысленно: собака есть собака – лает, грызет, выслеживает добычу… а теперь еще и – господи помилуй! – лижет.

На первый раз Кейт подвергла Торна короткому испытанию: позволила Баджеру лишь несколько секунд с энтузиазмом полизать его.

Торн рычал как разъяренное животное, ноздри у него трепетали, мышцы брюшного пресса напряглись так, что резко обозначились кубики под кожей, твердые как камень, на шее вздулись жилы, а на здоровой руке четче проступили крупные вены.

Боже! От увиденного у Кейт тоже участилось дыхание. Он, такой огромный и сильный, неистовый, полностью в ее власти.

Зверь, но потрясающе красивый зверь.

Голова закружилась от ощущения собственного могущества, и она подняла щенка.

– Достаточно?

Задыхаясь, Торн проскрежетал:

– Хватит! Прекрати это.

– Проси пощады.

– Да чтоб мне провалиться!

Она снова опустила щенка. На этот раз Торн выгнулся и забился в путах с такой силой, что кровать сдвинулась с места. Капли пота выступили у него на лбу.

Кейт снова дала ему отдохнуть.

– А теперь?

– Заблудшая душа, ты об этом еще пожалеешь.

– Сомневаюсь.

Она опять позволила щенку полизать его, теперь сбоку, немного ниже последнего ребра. Вытянувшись всем телом, Торн ахнул и наконец сдался:

– Ладно, твоя взяла. Убери от меня эту тварь.

– И ты мне все расскажешь?

– Да.

– Я так и знала: ты сдашься, – с торжеством произнесла Кейт.

– Я прошу пощады не ради себя. – Задыхаясь, Торн глядел в потолок. – Только ради пса. От такого количества масла он может заболеть.

Кейт мысленно возликовала, поняв, что ей удалось найти его ахиллесову пяту.

– Я знаю: ты его любишь.

Она ласково погладила щенка и, опустив на пол, сосредоточила все внимание на Торне. О, если бы взглядом можно было убить, она уже лежала бы бездыханной.

– Итак, я слушаю…

– Сначала развяжи меня.

– Когда ты так на меня смотришь? Я, может, и храбрая, но не глупая. – Кейт взяла в руки чашку с отваром. – Зато с радостью предложу тебе вот это.

Подложив ему под голову руку, чтобы было удобнее, Кейт напоила его и привела в порядок спутанные волосы.

– Начинай.

Он вздохнул.

– Да, я помню тебя еще ребенком. Ты была совсем крохой, когда мы встретились в первый раз. Тебе, наверное, исполнилось года четыре. Я был старше. Мне тогда было лет десять-одиннадцать. Наши матери…

При этих словах у него на глазах навернулись слезы.

– Наши матери? – Она схватила его за здоровую руку. – Ты должен рассказать мне все. Все, Торн!

Он вздохнул.

– Я расскажу. Клянусь! Только развяжи меня сначала.

Рассказчику ведь требуется соблюдать собственное достоинство.

Кейт взяла со стола нож и, соблюдая осторожность, обрезала узлы на полосах полотна, которые связывали его ноги в бриджах, потом те, что стягивали грудь и живот. Перерезая их, она невольно касалась его теплой, обнаженной, измазанной маслом груди, отчего сохранять деловитость было чрезвычайно трудно.

Когда последний узел был разрезан, он, опершись на здоровый локоть, попытался сесть. Спящий великан проснулся. Его сапоги одновременно бухнули по полу: она так и не сумела стянуть их с него.

Торн потер квадратный, заросший щетиной подбородок, пригладил волосы и, оглядев свою голую, в масле грудь, попросил:

– Дай что-нибудь вытереться.

Кейт протянула ему полотенце.

Он принял его левой рукой и стал вытирать шею, грудь и затылок. И пока он не замечал, Кейт смотрела на его широкие плечи, все в узлах напряженных мышц и сухожилий. В нем не было и намека на мягкость. Нигде.

А еще эти интригующие татуировки…

Вот он опустил руки и принялся вытирать живот, и у Кейт пересохло во рту. Пришлось отвести взгляд, чтобы не выдать себя.

Сорочка! Нужно найти ему сорочку. Узкий шкаф у входа в комнату наверняка служил для хранения одежды. Именно туда она повесила его офицерский китель прошлой ночью, когда опасность миновала. Кейт быстро отыскала свежую сорочку из тонкого полотна и передала ему.

Торн скомкал полотенце и просунул голову в широкий открытый ворот, а левую руку – в рукав, но вот справиться с больной никак не удавалось.

– Давай помогу, – предложила Кейт, но Торн отмахнулся:

– Сам справлюсь.

Смирившись, Кейт решила не настаивать.

– Ладно. Рада, что суровые испытания не поколебали твое упрямство. Одевайся, а я пока выведу Баджера на минутку.

Утро выдалось прохладным, трава была мокрой от росы, и Кейт поторопила Баджера, чтобы делал свои дела побыстрее, потому что ей не хотелось натолкнуться на очередную змею.

Вернувшись, она застала Торна сидящим за столом в кителе и с открытой фляжкой.

– Я бы побрился и повязал шейный платок, но… – Торн кивнул на безжизненно висевшую правую руку.

– Не говори глупости! – Она подсела к нему, положив локти на стол. – В этом нет необходимости. Представляю, как выгляжу сейчас я.

– Прекрасно, – совершенно искренне заявил Торн, и грудь у него медленно поднялась и опустилась.

– Ты называла меня Сэмюэл.

Сэмюэл! Сэм!

Кейт вдруг словно услышала звон колокольчика. И начали всплывать воспоминания, которые скопились где-то на периферии сознания. Когда она пыталась схватиться за них, они ускользали, но Кейт чувствовала, что они были там и дожидались своего часа, смутные и темные.

– Наши матери жили в одном доме.

– Но ты говорил, что твоя мать была проституткой.

Его губы превратились в узкую жесткую линию.

– Да, верно.

О нет! Кейт задохнулась. Вывод был настолько очевиден, насколько ужасен.